18 лет назад День знаний для осетинских школьников и их родителей обернулся слезами и горем. 1 сентября 2004 года в Беслане группа террористов захватила школу № 1. В заложниках оказались 1120 человек, в основном, дети и женщины. Три дня их держали в бесчеловечных условиях, практически не давая воды и еды. Жертвами теракта стали 344 человека, 186 из которых дети всех возрастов. Около 600 получили ранения.
Организаторами теракта в североосетинском городе Беслане были Аслан Масхадов и Шамиль Басаев (оба были уничтожены во время штурма). Шамиль Басаев взял на себя ответственность за организацию теракта в Беслане.
Российская власть тщательно скрывала реальные сведения о теракте. Сначала говорили, что заложников всего 100, потом – что их 300–350, хотя весь город знал, что число куда больше. Весь город собрался на площади и ждал официальных сообщений от власти. Но их не было.
Позже выяснилось, что информационным освещением контртеррористической операции в Беслане занимались двое командированных из Москвы сотрудников – сотрудник пресс-службы президента России Дмитрий Песков и сотрудник ВГТРК Петр Васильев. Информационная тактика по намеренному занижению количества заложников вызвала агрессию террористов и повлияла на их отношение к людям.
3 сентября 2004 года наступила кровавая развязка. В 13:04 спортзал был обстрелян двумя снайперскими группами ФСБ России с крыш ближайших к школе пятиэтажек. Выстрел из реактивного пехотного огнемета стал причиной первого взрыва в спортзале. После выстрела реактивной штурмовой гранаты произошел второй взрыв.
Очевидцы рассказывали о тубусах использованных гранатометов. Однако российские власти отрицали использование в Беслане огнеметов и РПГ.
16 заложников погибли от первых взрывов и пожара в спортзале, но более половины получили смертельные ранения во время боя между террористами и спецназом ФСБ в других помещениях школы.
31 боевик в ходе операции был убит. Единственный из захватчиков школы, представший перед судом, Нурпаши Кулаев в мае 2006 года был приговорен к пожизненному заключению.
Марина (имя изменено, — прим.ред.) со своими двумя детьми была одной из жертв теракта. В разговоре с редакцией «Утро Февраля» женщина делится, что спустя почти два десятка лет после трагедии кажется, что все произошло вчера.
Часто в вашей голове всплывают воспоминания?
Постоянно. С учетом того, что у меня на лице – любой взгляд в зеркало определяет тебя заложником тех событий.
Опишите состояние человека, над которым совершают теракт?
Террор – это страх, это запугивание. Человек, который постоянно в этом состоянии, может приобрести какие-то заболевания, которые в нормальное, мирное время, он не мог бы получить. Поэтому я сейчас очень много слышу о людях, у которых развивается онкология, еще какие-то заболевания. Я больше, чем уверена, что это последствия событий 18-ти летней давности. Это те самые заложники. Это один момент.
Другой момент. Что человек чувствует? Любой теракт – это унижение человека. Унижение его достоинства, человечности. Понимаете, то состояние, когда… бандиты пытаются выйти на переговоры, а с нашей стороны никаких переговоров нет.
И что тогда начинается? Сухая голодовка. Нам объявляют сухую голодовку. В нашем случае – ты не пьешь воды. Ни воды, ни еды не было все три дня. Не было возможности элементарно пойти в туалет. Когда мы говорили, что хотим в туалет, нам отвечали – где сидите, там и туалет. И это в плотном зале, где плотный контакт, все друг к другу так вот прижаты. 1100 человек сидели в зале. Ходить нельзя, ничего нельзя. Вот унижение, которое ты претерпеваешь. Что может после этого человек испытать?
Какое психологическое и физическое состояние у вас сейчас, спустя столько лет?
Какое? Если сказать, что время лечит – эта фраза, да? – ничего оно не лечит. Ты учишься жить с этим состоянием. Есть еще такое заболевание, которое называется ПТСР – посттравматическое ситуационное расстройство. Оно не проявляется сразу. Не проявляется на следующий день, через год. Оно проявляется где-то через 10–15 лет. Из-за ПТСР начинаются психосоматические заболевания. В частности, онкология. Начинается угнетение, ты оглядываешься по сторонам, когда ты не в лучшем состоянии.
«Теракт – это самое худшее, что можно придумать. Это даже хуже, чем смерть. Человек умирает, но потихоньку, постепенно».
Вы поддерживаете связь с другими пострадавшими? Знаете ли случаи, когда человек впал в глубокую депрессию, приобрел ПТСР и не может с ним справиться?
Один из выходов из этого ПТСР знаете какой был? Люди просто обращались в веру. Допустим, секта, которую называют «Свидетели Иеговы» – знаю, что обращались туда.
Я знаю девочку, которую до сих пор обследуют, у нее вроде все нормально. Но у нее такой панический страх, постоянные головные боли. Она говорит: «Я не могу дышать, я не могу выйти на улицу».
Вернулись ли вы в нормальную жизнь? Или это невозможно?
Вряд ли кто-то вернулся в нормальную жизнь. Это практически невозможно. Сделаю поправку в разговоре. Когда мы говорим о пострадавших – в зале было заложников 1126 человек. На деле их гораздо больше. У каждого сидящего там в зале, у них родители – двое родителей, у них есть дяди, тети. В среднем можно на пять умножить. На пять или шесть. Получается, это седьмая часть населения маленького городка, где население было 35 тысяч, может чуть больше. Это пять тысяч людей, по которым жестко прошелся этот теракт. У них погибли родственники, получили инвалидность. Пострадало очень много людей, помимо 334 человека погибших. Получили инвалидность первой, второй, третьей группы. Седьмая часть населения Беслана считаются жестко пострадавшими.
Когда все уже закончилось, как вам помогали?
Тогда получивших огромные физические травмы, бесплатно лечили во всех клиниках Москвы, Питера – в федеральных медицинских центрах крупных городов. К нам очень хорошо относились. И мы до сих пор это делаем. В последние два года выделены огромнейшие средства, на которые мы можем выбрать любой санаторий на территории России и пройти 18 дней лечения. Раньше такого не было, что мы можем санаторно-курортным лечением побаловаться. Было один раз в три года. А сейчас каждый год.
Спустя год после теракта, на встрече с родственниками погибших Владимир Путин утверждал, что террористы «ничего не требовали». При этом у захвативших школу были совершенно конкретные требования, центральные из которых – вывод российских войск из Чечни и прекращение военных действий. Через заложников террористы передали видеокассету с прямым обращением к Путину Шамиля Басаева. Впоследствии федеральные СМИ объявили, что кассета оказалась пустышкой.
Боевики также передали письмо Путину через Руслана Аушева. По словам бывшего президента Ингушетии, в нем они в обмен на выполнение требований обязывались прекратить вооруженные действия против России, войти в СНГ и остаться в рублевой зоне. В числе прочего террористы предупреждали, что в случае штурма за каждого убитого боевика будут расстреливать по 50 заложников.
В марте 2019 года сайт «Правда Беслана» по требованию «Роскомнадзора» удалил страницу с ксерокопиями записок, которые передавали террористы из захваченной школы. Обе записки находятся в материалах уголовного дела и объявлялись на суде, однако в интернете их распространять запретили. Одна из них была подписана Шамилем Басаевым, который не был в Беслане, но взял на себя ответственность за организацию теракта. По одной из версий документы доказывают, что террористы были готовы на переговоры с российскими властями. Однако те на этот шаг не пошли.
Теракт в Беслане стал одним из самых масштабных и самых бесчеловечных в новейшей истории России. Именно в память о жертвах Беслана, в 2005 году 3 сентября объявили Днем солидарности в борьбе с терроризмом. Но спустя 17 лет Россия сама возглавила терроризм – вторглась в Украину с войной, которая убила и искалечила сотни тысяч людей.
24-го февраля 2022 года Марина находилась в одной из европейских стран. Женщина до сих пор проходит лечение, количество операций перевалило за несколько десятков. Утром Марина узнала, что Россия вторглась в Украину и начала войну. Происходящее напомнило ей события, которые женщине пришлось переживать 18 лет назад. Только на месте террористов – власть ее родной страны.
Как вы встретили 24-е февраля, когда началась война в Украине? Какими были ваши первые мысли?
24-го я была за границей. Рано утром я узнала, что началось война. То есть в РФ это называлось спецоперацией, а здесь война. Я – как это, как? Что за война, что такое? Да, оказалось, что война. Потому что, когда люди бегут из места, где стреляют – это уже война. Бегут, чтобы сохранить жизнь ребенка. Свою жизнь, жизнь своих детей, своих близких.
Мы жили тогда в гостинице в одной из европейских стран. Когда появились беженцы из Украины, не было того, чтобы мы друг на друга смотрели с презрением. Нет. Они знали, что мы из России, мы знали, что они с Украины. И мы разговаривали обо всем. В этом отеле была кухня, столовая. Но нам сказали, что вас здесь кормить не будут, гостиница без завтраков. Если хотите – готовьте сами. Недалеко был супермаркет, мама продуктов набрала и приготовила вкуснятину. И значит два человека, одного звали Николай, второго не помню, зашли и один говорит: «Как здесь вкусно пахнет!». А мама через дверь и говорит: «Если вы такие голодные, я вас покормлю». И такая вкусная еда по-кавказски, со специями. На следующий день они пришли с вопросом: «А может вам чем-то помочь?» Понятное дело, что у людей не было возможностей профинансировать, но они хотели отблагодарить не просто словом, а какой-то помощью.
Мы потихоньку разговорились, и мама тогда сказала, что у нее сводная сестра в Харькове и она не может к ней дозвониться. Они сказали, что из какого-то города от Харькова далековато. Пока мы жили в этой гостинице, мы общались без каких-либо преград. Золотое сечение, простые люди всегда друг друга поймут. И не было вот этих слов – «А вы чего напали? А вы?» Вот этого не было.
Какой была реакция на стрельбу, убийства?
Было стыдно. Очень.
К вам вернулась картина событий в Беслане?
Сейчас расскажу один момент. Местное телевидение – ты языка не знаешь, но картинку видишь. Видишь все, что делает артиллерия, разгромленное все. И думаешь – как это так? Словесно люди понимают друг друга – мы сейчас с вами говорим и понимаем друг друга на одном языке. Наши родители на этом языке говорят. И вдруг на этом языке мы не можем друг друга понять. И начинаются боевые действия. Вот как это? Это вообще в голове никак не укладывалось.
Считаете ли вы, что Россия совершает теракт по отношению к украинцам?
Если это не теракт, то что это? Принуждение? Еще раз. Если ты не можешь договориться на нормальном русском языке, что, воевать надо? Может у тебя в голове что-то не то? Почему друг друга не понимают до такой степени, что надо убивать?
В тот момент вам нужно было возвращаться в Россию. Как это происходило в новых реалиях?
Первое время был ажиотаж. Сразу стало понятно – кому война, кому мать родна. Изначально, когда начались военные действия, тем, кому нужно было выехать, надо было обращаться в Ростуризм или Росавиацию. Они должны были нас вывозить. Но по факту никто и не пытался вывозить – как приперлись, так и выезжайте. Карты у нас были заблокированы 9-го марта. До этого, в воскресенье 7-го марта, рано утром, нам пришло СМС, что нужно снять деньги, ведь карты будут заблокированы. Мы быстро побежали, попытались снять, единственный раз я успела 500 евро снять. Потому что в один день больше нельзя было снимать.
А тут еще такое правило – ты не можешь выехать, хотя пытались выехать со всех направлений. И через Финляндию пыталась, и через Бухарест, и через Болгарию. Не получилось. Мы с мамой попытались через Стамбул, но нам пришлось подзадержаться. Улетели только 14-го марта.
Единственное, что мне помогло, это то, что там были студенты нашей медакадемии и они наличку привезли, 1000 евро. Это помогло как-то разрешить ситуацию. Я не думаю, что могли бы из отеля вытолкнуть. Но могли и попросить. Я в панике была: карты заблокированы. Денег нет, еще и языка не знаешь.
Не хотелось бы чтобы вот это все происходило. Не то время. Или не так – время неплохое, не те главы государств. Вместо того чтобы жить и радоваться жизни, ты претерпеваешь не понятно что.
«Говорят – ой, надо жить хорошо, а то в ад попадете. А он здесь. Мы в аду живем, не надо нас запугивать чем-то».
А еще, у нас же появился новый закон в марте – штраф 50 тысяч за дискредитацию ВС РФ. И мой близкий родственник попал в эту «кашу».
Я понимаю, что преследуют людей, которые относятся к войне как к войне, а не как к «спасению» украинского народа.
Если этот народ не просит помощи – чего спасать? Они что, прям звонят и просят – «дядя Вова, помоги»?
Как бы вы посоветовали украинцам, которые пережили боевые действия, бороться с подавленным моральным состоянием?
Даже не знаю как. Вы думаете, они их пережили? Они их не пережили. В нашем случае, мы получили ранения, но вернулись в свои дома, которые не разгромлены. Здесь мало того, что они физически пострадали, а еще у них дом разгромлен. Это вообще страшнее страшного. Еще и погибшие родственники и близкие. По-моему, наше состояние… Сказать «легче» тоже не могу.
Для беженцев, которые в Европе были, волонтеры ходили, собирали средства, бесплатно кормили. Меня всегда вот поражало: я собираюсь в Европу, казалось бы – собери свой чемодан заранее. Нет, я забываю халат, а потом какие-то неудобства испытываю. А как началась война, про себя думаю: мои неудобства — это ноль, по сравнению с тем, что люди срываются с мест, бегут. Неважно, что они там забыли какие халаты, еще что-то. Они схватили самое ценное – документы и деньги. Быстренько в машину и бежать. Что можно желать в такой ситуации? Терпения – неправильно. Я очень сочувствую. У меня сильные душевные переживания из-за того, что люди должны это проживать. Я больше чем уверена, что есть люди, которым хочется сгореть со стыда из-за случившегося.