Как-то на заседании Валдайского политического клуба развернулась интереснейшая дискуссия между тремя ветвями правых: консерваторами-западниками – их представлял Сергей Караганов, консерваторами-почвенниками – от них выступал Александр Проханов и неолибералами в лице Алексея Кудрина. Слушали их, в основном, западные журналисты и политологи, и их симпатии разделились примерно поровну между Карагановым и Кудриным. А вот Проханова никто не мог даже понять, переводи-не переводи. А говорил он очень интересно и очень провокационно: – Россия – страна Большого Проекта (здесь и далее я ставлю заглавные буквы, исходя из содержания выступления и интонаций оратора)… Россия не может жить без Цели. Если нет Цели, народ начинает деградировать и спиваться… Россия может существовать только как Империя… Сталин хорошо понимал значение Империи и Проекта, имел Цель, поэтому он будет вспоминаться русскими только с положительным знаком, несмотря ни на что… Либералы пытаются уничтожить российский имперский дух, но с ним они неизбежно уничтожают российскую промышленность, науку и культуру, которые построены в рамках Проекта и не могут существовать вне его… Это звучало настолько перпендикулярно мировоззрению большинства присутствующих, что никто с Прохановым даже не спорил. Надо сказать, что все эти имперские идеи мне – левому – должны быть абсолютно чужды и вызывать немедленную агрессию. Но, прежде, чем делать выводы, прошу учесть: я с Александром Андреевичем знаком давно. И давно научился за его причудливыми тезисами о заменяющих членов Совета Федерации урановых унитазах в хрустальных чертогах человекоподобных олигархов на платиновых «Бентли» видеть смысл, который не видят оглушенные прохановскими языковыми стрелами неискушенные слушатели. Поэтому я встал и задал простые вопросы на понимание его речи об «Империи». Вот они: Ваша Империя – это милитаристское государство, построенное на принуждении своих и чужих граждан? Или единое правовое пространство закона и порядка? Ваша Империя – это унитарная централизованная власть? Или вы допускаете федеративный союз, и даже конфедерацию разных государственных образований? Ваша Империя – это русское православное государство или страна с многообразием культур и религий? Ваш Проект – это территориальная экспансия России или модернизация её экономики? Ваша Цель – «великая Россия», Босфор и Дарданеллы? Или экономическая сверхдержава с экономикой знаний? Думаю, излишне говорить, что во всех случаях Проханов дал ответ, «правильный» с точки зрения собравшихся. И западные гости вдруг ощутили себя империалистами… 2. До нападения России на Украину мне казалось, что спор об имперскости Кремля себя изжил. Что такое СССР? Империя? Да любой (ну, почти любой) житель Союза в своё время за такое определение в морду бы дал сказавшему это «аналитику». С другой стороны, формальные признаки – налицо: разнородные провинции, общая идейная основа, стремление максимально расширить свою сферу влияния. А что такое США? Чем отличаются от СССР в плане имперскости? Признаки все те же. Хотя американцы никогда не скажут, что они граждане империи (несмотря на то, что Джордж Вашингтон старательно воспроизводил в своей стране многие внешние черты Древнего Рима). При этом большинство жителей мира Америку, конечно, признает именно империей. Хорошо. Ну, а другие великие империи? Чем принципиально отличаются СССР и США от Китая? От Индии? Рима? Великобритании? Империи Наполеона? Империи монголов? Чем в этом плане отличается СССР от царской России? Может быть, признак империи – император или другой единоличный авторитарный лидер? Думаю, дело во внутреннем и внешнем устройстве страны. Оценивать государство как империю нас заставляет его внешняя политика – стремление подчинять себе другие народы в его интересах, в ущерб их собственным. В этом плане ранний СССР не был империей. Его внешняя политика исходила из логики содействия мировой революции (вплоть до 1943 года – конференции в Тегеране, где де-факто был впервые согласован раздел сфер влияния в мире на неидеологической основе. Эта встреча не случайно прошла в один год с реформой Красной Армии и роспуском Коминтерна). А поздний СССР, напротив, вёл лишь слегка замаскированную империалистическую политику, проявляя готовность в логике холодной войны жертвовать интересами идейных союзников и поддерживать сомнительных (с точки зрения идеологии) друзей. Не зря для независимой Украины первый период её существования был эпохой форсированной украинизации под руководством большевиков. Многие деятели УНР (скажем – Михайло Грушевский) в эту политику прекрасно вписались и работали на новую власть без особых компромиссов со своими украиноцентричными взглядами. А одна из величайших трагедий советского периода – Голодомор, унесший многократно больше жизней, чем политические репрессии, носила не национальный, а классовый характер – борьбы с крестьянством. И не только украинским. Послесталинский же период (большую часть которого страной управляли, кстати, выходцы с Украины), напротив, был периодом постепенной русификации, что отражает переход от классовой к националистической политике. Что это значит? Что неверно воспринимать Сталина и как хитрого завоевателя, и как ортодоксального марксиста-интернационалиста. Сталин – прагматичный национальный лидер, безусловно разделявший тезис о желательности мировой революции. Но, в отличие от Троцкого, не готовый во имя этой цели поставить под угрозу существование своего государства, выбирая не журавля в небе, а синицу в руках. Тем более, что эта синица была мировым лидером и победителем в тяжёлейшей мировой войне. Это решение было небесспорным, хотя, безусловно, выигрышным в краткосрочной перспективе. Попытки экспорта революции (некоторые из которых были успешны) во времена Коминтерна не были империалистическими по своей природе. У Москвы не было желания превратить в колонию Германию или Австрию. Было желание создать всемирную федерацию социалистических стран и мир без границ под идейным руководством интернациональной партии большевиков. И как знать – не отказ ли от идеологического расширения СССР привел его к распаду? В любом случае, история не знает сослагательного наклонения. 3. Но здесь и сейчас нам важен тезис Проханова о государстве Проекта и новой Империи. Ибо он обсуждает вопрос не о природе СССР и роли Сталина, а о необходимости решить: что встряхнет Россию? Как провести границу между прогрессивным социальным лидерством и репрессивным имперским диктатом? Что двинет страну вперед? История знает империи, ведущие народы и к позитивным переменам, и наоборот. Уровень культуры и образования провинций империи подобен соединенным сосудам: империя монголов затормозила развитие ряда народов, но «подняла» монголов; Рим, напротив, развивал провинции, в том числе – за счет центра. Российская империя, да и СССР, несомненно, относится ко второму типу, т.е. они несли прогресс своим составляющим частям, помогали создать государственность и развить их экономический потенциал. Думаю, с этим тезисом многие будут спорить – с пребыванием в рамках Союза у многих народов связано слишком много эмоций. Может быть, отдельно им и впрямь жилось бы лучше – но история распорядилась по-другому, и вряд ли просто в силу стечения обстоятельств. Создание Евросоюза – пример нового типа государственного строительства – не поглощения одной страны другой, а слияния группы стран в единую наднациональную конструкцию. В немалой мере СССР в момент своего образования пробовал реализовать ту же модель, дав формальную независимость своим республикам. Но в силу предыдущего опыта сосуществования провинций Российской империи, этот эксперимент не был чистым, хотя после гражданской войны именно такой подход большевиков позволил воссоздать единую страну. На определенном этапе развития государств их неделимость – не только огромная ценность, но главное условие самого их существования. Это касается и империй. Но первый этап их распада – крушение Российской, Германской и Австро-Венгерской империй – знаменовал начало неизбежного и непобедимого исторического процесса. Империи стали не нужны истории. После Второй мировой войны невозможность создания новых огромных империй – Германской, Итальянской и Японской, а также скорый распад Британской, Французской и Голландской колониальных империй – ознаменовал их уход с мировой арены навсегда. Всем, кто о них сожалеет и хранит романтические воспоминания, важно признать: в том виде, в каком человечество знало империи прежде, их больше не будет. Им на смену идут гибкие, мобильные сетевые транснациональные конструкции. Развивающиеся, работающие и живущие поверх признанных ныне государственных границ и юрисдикций. Развитой – входящий в постиндустриальную эру и все расширяющийся глобальный мир – со всей неизбежностью вступает в принципиально другую ситуацию. Он становится миром не стран, а самоуправляющихся муниципалитетов и международных организаций (о них разговор – позже). Их союзы обусловят формирование новых эластичных, связных структур и их взаимное проникновение – информационное, технологическое, финансовое, силовое, интеллектуальное и организационное, и такую же взаимозависимость. 4. Я не забегаю слишком далеко вперед. Формы государственной организации, сейчас столь привычные народам мира, могут уйти на наших глазах так же, как исчезли империи, крушение которых наблюдал изумленный мир. И о которых мы сегодня вспоминаем.   Наша уверенность в их незыблемости обусловлена рядом факторов. В том числе и привычкой. Например, к тому, что наше собственное государство огорожено своими географическими и политическими границами, подчинено (за рядом исключений) единому центру и является во многом персоноцентричным. То есть – окружающим некую политическую личность. Например – президента (в демократических системах недавно сменившего прежнего, и уступающего место другому в недалеком будущем; а в авторитарных – ограниченного собственным здоровьем и чувством меры). При этом в большинстве развитых стран такой лидер, что ни говори – это носитель и представитель определенного и понятного гражданам набора идей: консервативных, либеральных, социал-демократических, христианско-демократических, социалистических или националистических. Даже популисты пытаются наполнить свои программы лозунгами, имитирующими политические идеи. Так обстоят дела в демократических системах. Но – не в российской. И это – итог политики условных «либералов» 1990х годов. И в этом – одна из моих главных личных претензий к ним. Наряду с жульнической приватизацией и принятием крапленой конституции, открывшей возможность её издевательского переписывания в 2020 году. В постсоветских странах либералы 1990х годов, действуя неизменно вопреки желаниям большинства, уничтожили ценность политических идей. И заменили их иллюзией ценности и незаменимости отдельных политиков. Это они претворили в жизнь цинично-пелевинский лозунг «бабло побеждает зло». А он, в свою очередь, привел к стремительной деградации политического пространства, подмене содержания формой, невозможности создания партий, основанных на идеях, к их замене фальшивыми лидерскими конструкциями. Так они запрограммировали появление во главе российского государства Путина. 5. Затем он, а, точнее – те, кто привел его в Кремль, уловив подспудный запрос общества на «смысл жизни» (или «национальную идею»), смог поднять пассионарную волну вокруг политического Франкенштейна – «русского мира» и его недоразвитого отпрыска – «Новороссии». Идейный голод был столь силен, что эта мутная, но мощная волна увлекла в белогвардейский, реваншистский и ультраправый проект огромное число людей разных взглядов – в том числе и левых, и либералов. Мы стали свидетелями удивительного перерождения тех, кого считали товарищами. Надеемся, что оно временное и их прозрение впереди. Но факт остаётся фактом. И говорит он о том, что пора стряхнуть с мозгов радиоактивный постмодернистский пепел последних двадцати лет российской государственности. Перейти от конкуренции политиков к конкуренции идей и концепций. Прекратить перетягивание расползающегося на глазах одеяла российской политики на себя. Чем скорее мы это сделаем, тем скорее перейдем от протеста к взятию власти. А пока надо признать: Россия замерла, закисла, «затоварилась» на стадии протеста. Меж тем, опыт говорит: протест становится конструктивным действием, когда в нужный момент участники превращают его в массовое движение за победу, отражающую интересы масс, за общую позитивную повестку дня. Такая программа, её организованное и целенаправленное проведение в жизнь дееспособным социально-политическим движением граждан даст им надежду и даже уверенность в том, что они смогут преодолеть порочную вождистскую модель и развиваться, как свободное, демократическое общество, в центре политики которого стоят интересы личности и справедливость для всех. 6. Для такого преодоления необходима политическая воля и политическая смелость. Сегодня многие приводят в пример такой смелости мой единственный голос, поданный в 2014 году против аннексии Россией Крыма. Друзья, я не считаю это смелостью. С моей стороны – это осмысленное и рациональное политическое действие. Добросовестное исполнение своей работы представителя избирателей Новосибирской области. Конечно, не лишенное эмоций – все мы люди, и, порой, в нас говорит страсть, ненависть и презрение к торжествующей глупости и несправедливости. И всё же на первом месте у меня тогда был здравый смысл; гораздо большей смелостью я считаю решение в 2002 году уйти из ЮКОСа и заняться политикой. Остальные события – лишь следствия этого главного выбора в моей жизни. Решение так голосовать по Крыму я обдумывал долго. С того часа, как Совет Федерации разрешил применение армии по решению президента[7]. Тогда это, по сути, означало ввод российских войск в Украину. Шокирующее решение: война России с Украиной! Это же как война правой и левой руки: дико! Но чего не бывает, если голова спит… Для себя я тогда допускал два варианта: либо не голосовать вообще, либо голосовать «против». В России голосование «против» по важным вопросам всегда принимают в штыки. Оно влечет серьёзные последствия. Но в той ситуации не голосовать – значило молча пройти мимо, когда видишь, как бандиты отнимают сумку у девушки. А тут – не просто у девушки, а у родной сестры, попавшей в беду. Но была и другая проблема. Приближались выборы в Новосибирске, в которых я участвовал, на которых оппозиция могла по всем признакам победить. Сделать крайне непопулярный у избирателей шаг за две недели до голосования было сложно. И я решил сделать нетипичный шаг для современного российского политика: спросить избирателей. Первый раз я затеял дискуссию на очередной встрече с жителями города. На заснеженной детской площадке собралось человек 40-50, в основном – женщины постарше. Беседа вышла какой-то особенно душевной, и я под конец решился на дискуссию про Крым. Так и так, говорю, на днях предстоит голосовать в Госдуме, хочу посоветоваться. Излагаю позицию: новая власть в Украине не лучше прежней, силен национализм и влияние олигархов; протест в Киеве против коррупции Януковича общими усилиями Кремля и Запада превращен в протест против России; Крым исторически, может, и русский, но у России есть обязательство: считать его частью Украины в обмен на ядерное оружие; война между братскими народами недопустима. Люди слушают. Кивают. – Так что делаем-то? – спрашиваю. Народ задумывается. Мысль, что можно на ситуацию повлиять, требует осмысления. Выход быстро находит одна из бабушек: – Милок, да оно как-нибудь само образуется! – Само не образуется, – говорю. – Я – ваш депутат, спрашиваю наказ, как голосовать. Да или нет? За или против? С одной стороны, Крым наш, с другой – война. – Войны не будет! – дружно шумят собравшиеся. – Как не будет? – говорю я, – На Украине мобилизация. В Крыму ещё есть её войска. Киеву деваться некуда. Их патриоты рвутся в бой. Наши бы тоже рвались, на их месте. Хоть кто-то, да пальнёт! Люди задумываются. Одна из женщин помоложе сбивчиво и пламенно говорит про родственников из Симферополя – украинцев, которых заставляют учить украинский. Народ возмущённо гудит: «Крым наш!» Одна женщина вскрикивает: «Главное, чтобы войны не было!» Ей хлопают. Спрашиваю: – То есть голосовать «против»? – Как это – против??? – шумят возмущенно, – Крым наш!!! – Но вы же говорите – против войны? А если наш, то война! – Значит, война! – Народ запутался. Гудит. Задние ряды начинают уходить от неприятного разговора. – Так что, – спрашиваю, – будем стрелять в братский народ? – Значит, будем стрелять, неожиданно уверенно шумят первые ряды.... – Тогда давайте голосовать, – предлагаю я. По рядам проходит вздох облегчения. Результат: 27 на 24 за мир! И так мы голосуем на каждой встрече с избирателями, почти две недели. И всюду примерно одинаковая ситуация: пока телевизор ещё не врубил наркотик госпропаганды, граждане Новосибирска, приходящие на встречи, делятся по вопросу об аннексии Крыма примерно поровну. Это для меня – сильный аргумент за то, что голосование в Думе не должно быть единогласным. Финальную точку в моих размышлениях ставят три человека. Один – Владимир Путин. Другой – Уинстон Черчилль. Третий – жена Катя. 7. Первый собирает всех значимых людей в Кремле и обращается к парламенту за два дня до памятного голосования. Вокруг меня сидят депутаты всех фракций, которых утром, пока я летел из Новосибирска в Москву, заставили подписать обращение к Евросоюзу и США с просьбой внести их в список санкций (кстати, эту просьбу европейцы, к моему удивлению, проигнорировали. Очень зря, надо было уважить, я думаю). Настроение у них, прямо скажем, неважнецкое: а как же дача в Италии?.. А как же домик в Швейцарии?.. А как же дочери в Англии?.. Но Путин восклицает: «Крым наш!» Зал вскакивает и хлопает. Как писали при Брежневе о съездах КПСС? «Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овации! Все встают». А мне противно. Я не встаю. Один на весь зал. Тут же один молодой нашист, сидевший сзади на приставном стульчике, в надежде выслужиться фотографирует меня со спины и выкладывает в Сеть: «Пономарев сидел при исполнении гимна!». Путин гимн не исполнял, он исполнял нечто куда более мрачное и опасное, чем очередные стихи Михалкова. И моё решение созрело окончательно. Но оставался вопрос: что делать с тогдашними выборами мэра Новосибирска? На них же явно придётся ставить крест. И тут сильно помогает товарищ Черчилль, чьи слова именно сейчас вновь попадаются мне на глаза, как знак судьбы: «политики думают о грядущих выборах, государственные деятели – о грядущих поколениях». Возможно, правы те, кто считает, что политик неизмеримо выше, но в тот момент я предпочитаю чувствовать себя именно российским государственным деятелем. И понимаю, как себя вести... А утром говорю с женой. Она всегда поддерживала мои самые радикальные политические действия, каковы бы они ни были, хотя они почти всегда означали новые проблемы для благополучия семьи. Она берет инициативу в свои руки и заявляет: «Не проголосуешь “против” – домой не возвращайся». Я ей за это до сих пор очень благодарен. Наступила окончательная ясность.

Собственно, там – на Западе – и появилось это понятие: мягкая сила. Как и многие другие современные политические формулы. Эту ввел в обиход профессор Джозеф Най-младший – видный американский гуманитарный учёный, авторитетный эксперт по вопросам международных отношений и обороны, профессор Гарварда, декан Школы управления имени Кеннеди, видный деятель разведывательного сообщества США. Впервые он использовал этот термин в 1990 году в книге «Долг лидерства: меняющаяся природа власти Америки». А затем в 2004м развил свои идеи в работе «Мягкая сила: орудия успеха в мировой политике». Определение мягкой силы, которое дает Джозеф Най в этих и в последующих работах, по сути, не отличается от того, дал в этой главе я. Хотя, как и подобает формуле автора такого термина, оно заметно мягче: Мягкая сила – это способность оказывать влияние на окружающих силой примера и убеждения, а не «жесткой силой» принуждения и угрозы расплаты. При этом в более поздней работе – статье «Как “резкая сила” угрожает мягкой силе» – автор замечает, что «самой по себе мягкой силы бывает мало, но вместе с жесткой силой она реально работает. Такое сочетание хотя и не ново (Римская империя полагалась на силу своих легионов и привлекательность цивилизации), но оно всегда служило лидерству Америки. Сила зависит от того, чья армия побеждает, и от того, чья история побеждает». То есть ни сам Най, ни государственные лидеры недавних десятилетий, ни элиты США никогда не отказывались от сочетания для достижения своих целей американской культуры и ценностей и жесткой силы. Само собой, любой умный политик соблюдал при их применении баланс, позволяющий соблюсти выгоду страны. Не зря профессор Най указывает, что побеждает не только армия, но и история. История России может побеждать. Как и история Украины. И других стран. Но это требует, прежде всего, исполнения ряда условий. Главное: история должна быть правдива. Это не значит – включать все важные даты, «голые» факты и важные имена. Или точно описывать процессы. Это значит, что их трактовки должны быть честны: например, включать и сведения, радующие патриотов, и те, о которых им говорить стыдно. «Поправленная» и отлакированная история рано или поздно вернется бумерангом к своим редакторам с утроенной силой. Это произошло с СССР, когда в результате манипуляций с историей многие достойные и светлые личности попали в список «декоммунизируемых». Летом 2020 года то же происходило в США, когда волна справедливого возмущения полицейским насилием в отношении чернокожего населения начала сносить памятники Колумбу, Вашингтону и другим историческим личностям. Природа этих явлений одинакова: если ты пытаешься в угоду «безупречности» прошлого игнорировать пятна на своем солнце, ты рискуешь рано или поздно оказаться в зоне полного затмения. Понятно, что на 100% освободить трактовки от личного взгляда историка нельзя, но стремиться к этому надо. Причем максимально. И уж точно нельзя выдавать за исторические факты очевидные подтасовки, важные с чьей-то точки зрения для сохранения светлых образов людей и событий в глазах современников, а попытки сказать правду – объявлять фальсификациями. Это не мягкая сила, а её подрыв. Так даже большую мышечную силу подрывает болезнь или отсутствие упражнений – то есть развития. Нечто подобное сделала российская пропаганда со статьей Владимира Путина «Общая ответственность перед историей и будущим», опубликованной в 2020 году. В своем сочинении он жестко критикует Мюнхенское соглашение и политику западных держав предвоенного времени, но в то же время оправдывает пакт Молотова-Риббентропа. Работа, на самом деле, если её воспринимать как полемическое упражнение известного политика – крайне интересная. В ней много моментов, заслуживающих реального и глубокого обсуждения; но есть и ряд утверждений, сделанных исключительно для оправдания агрессии в Крыму. И тут, следуя инструкциям выслуживающегося перед Путиным МИДа, посольства РФ стали рассылать публикацию западным ученым, предлагая «в будущем использовать статью для подготовки исторических материалов». Содержание полученного текста не слишком возмутило ученых. Чего ещё можно жать от Путина? А вот призыв использовать его они расценили как вмешательство в свободу науки. Действия посольств вызвали скандал. В итоге даже разумные мысли статьи были дискредитированы. Это ещё раз подтверждает мысль профессора Ная: «сила зависит от того, чья армия побеждает, и от того, чья история побеждает». Красная армия и армии других стран, сражавшихся против Гитлера – победили. А история? История из-за некомпетентных действий чиновников, снова проиграла. И это прямой результат попыток манипулировать ей в сиюминутных интересах Кремля. К сожалению, я вижу, как проигрывает и Украина от того, что иные её лидеры пытаются переписать отдельные исторические эпизоды, оправдывая свои взгляды. Вывод? История России, включая перестройку, сроки Бориса Ельцина и путинские времена – требует и будет требовать точного и честного анализа и описания российской и зарубежной аудиториям. Включая, конечно, время, когда президентом служил Дмитрий Медведев. Для многих оно стало эрой надежд. А мягкая сила, несмотря на войну в Южной Осетии, тогда получила шанс занять ведущее место во внешней политике страны. 10. Время Медведева оказалось недолгим. Через два года после окончания его президентского срока случилась самая дорогая акция российской мягкой силы – Олимпиада. То, что по замыслу Кремля должно было стать триумфом «вставшей с колен» России, обернулось двумя смачными пощечинами, которые перевернули смысл произошедшего с точностью до наоборот. В последний день Олимпиады сменилась власть в Киеве, и президент Янукович в страхе бежал из страны. Вмешательство Москвы привело к тому, что весь март мировая пресса выходила с карикатурами на тему русских медведей на коньках и лыжах, которые прямо из Сочи поехали оккупировать Крым. Вскоре же открылась самая черная полоса в истории российского спорта – скандал с использованием допинга в ходе Олимпиады. В итоге страна потеряла большую часть завоеванных медалей, и получила запрет на участие в спортивных соревнованиях по всему миру. Естественно, в конспирологическом сознании обитателей Кремля понимание произошедшего развивалось не в направлении «мы что-то сделали не так», а в стиле «мы так круты, что все против нас». Поэтому они решили: использовать мягкую силу бессмысленно – надо показывать железный кулак. И в 2014 году, после Олимпиады, Путин сделал однозначную ставку на жесткую силу, а созданные ранее элементы мягкой силы превратились в резкую силу – пропаганду, манипуляцию и иные средства воздействия на эмоции и настроения людей, вплоть до подрывной и диверсионной работы силами на Западе силами ГРУ. Ответом на этот поворот стала международная политика санкций, начатая США и втянувшая в себя Евросоюз. Мы о них уже говорили; но стоит сказать ещё в контексте мягкой силы. США всегда продвигали себя в мире тысячами способов – от джинсов, джаза, «Кэмэла», «Кока-Колы» и Макдональдса, как символов свободы потребления; через кредиты и экономические союзы, как условия свободы торговли; до образования и кино – как образов будущего, связанного с Америкой. Всё это они на деле воплощали в освобожденной от нацизма и разрушенной Западной Европе. План Маршалла поднял её из руин. «Коламбиа пикчерс», «Парамаунт», «ХХ век Фокс», «Дисней» восстановили веру потерявших всё людей в благополучное завтра. Чтобы посмотреть на киноистории Дальнего Запада за границей, они выкладывали последние монеты. И, заметьте – в огромном количестве дети. О чем помнят сегодня немцы в связи с советской блокадой Западного Берлина и организованным союзниками воздушным мостом 1948-49 годов? О числе погибших пилотов? Нет – о сладких новогодних подарках, которые американцы везли детям своих недавних врагов. Это и была их мягкая сила. Тогда. И она победила блокаду. В том числе. Эти пряники не всегда в истории перевешивали кнут. Многие небезосновательно вспоминают многочисленные американские военные операции в разных частях света, из которых далеко не все имели корректное правовое оправдание. Но именно конфликт с Россией из-за Украины сделал массовым применение международных санкций. Санкционная политика, конечно, существовала и раньше; ей пытались повлиять (совершенно не эффективно, замечу) на Иран, Кубу или Северную Корею. Но 2014й год вывел масштаб её применения на новый уровень. С одной стороны, конечно, лучше санкции, чем ракеты. С другой – барьер для их применения снизился настолько, что они уже превращаются в неотъемлемый механизм не мягкой силы, но гибридной войны, наряду с подрывной пропагандой или диверсиями. Это стало возможно благодаря глобализации мировой экономики; но именно санкции несут большую угрозу распаду международных экономических и политических связей. Одно дело – когда наказывают отдельных лиц или членов организаций, несущих личную ответственность за нарушения прав человека, коррупцию или военные преступления. Другое – когда небольшая группа бюрократов (порой плохо знающих, как устроены другие общества) может ударить по целой нации, пытаясь побудить её власти к каким-то действиям. Те, по кому пришелся удар в таких случаях перестают видеть благие намерения бьющих. Они слышат только «Америка прежде всего», и окрашивают в мрачный цвет всё подряд. Мы видим, сколько проблем возникает сейчас (и возникало в прошлом), когда США вели политику изоляционизма; демонстрировали недоверие союзникам; начинали торговые войны и уходили от многостороннего сотрудничества в двусторонние связи. Ровно то же самое делает Россия. Когда Кремль во имя своих внутриполитических целей начинает накачивать население страны лозунгами про «Россию превыше всего», «вставание с колен» и «особый путь», это рождает вопросы и законные опасения. Мир видит, как власть формирует общественное мнение. И говорит: что они делают у себя дома – интересно, но это их личное дело. А вот, что касается или может коснуться нас – куда важней. Суждения толп просты. Они спрашивают: «На чьей стороне эта страна? Добра или зла? Кому нужна её политика? Может ли она стать для нас опасной?» И чем больше страна демонстративно играет мускулами, чем чаше говорит про свои национальные интересы, чем жестче играет свою игру и бряцает оружием – тем менее эффективна её мягкая сила. 11. Путин всегда стремился строить свою внутреннюю политику на балансе между силовиками и «системными либералами». В связи с крымским кризисом, войной в Донбассе и последовавшими санкциями баланс был резко нарушен. Я не раз писал здесь о «ДНР/ЛНР». А недавно узнал забавную расшифровку одного из сокращений: ЛНР – «Лубянская Народная Республика». Речь идёт о самой сильной группе интересов, действующей в России. её границы простираются куда дальше территории, занятой зданиями Федеральной Службы Безопасности в каждом городе РФ, и её штаб-квартиры, что в Москве на Лубянской площади. При позднем Путине эта и другие спецслужбы во многом стали определять внутреннюю и внешнюю политику России. И впрямую влияют на то, какое соотношение мягкой и жесткой силы руководству страны следует выбрать. Думаю, президент понимает, что он во многом сам уже стал заложником собственной системы, регулярно тасует людей в погонах между разными силовыми ведомствами, но уже не в силах от них избавиться. Многие думают, что ЛНР целенаправленно занята «реконкистой» (возвращением земель) постсоветского пространства, позиционируя Россию как «наследницу СССР». Соперниками она видит лишь великие державы, а правительства бывших союзных республик воспринимает, как туземных вождей, легко покупаемых блестящими бусами. На самом же деле ЛНР (она же – «коллективный Путин») не имеет иной цели, кроме самосохранения и воспроизводства в роли господствующей группы. Для этого, по мнению Кремля, достаточно псевдогосударства-рантье, живущего за счет природной ренты. Но она полагает, что для выживания ей нужна экспансия – контроль за транзитом и рынками сбыта. Применять для этого мягкую силу или взвешенное сочетание мягкой и жесткой силы она считает слишком сложным. Такой подход лежит вне личного опыта и картины мира большинства её руководителей.  Кроме того, крайне неудачный и травматический опыт «ползучего проникновения» в Украину и незаметного её подчинения с использованием такого орудия, как Янукович, убедил их, что такие аспекты мягкой силы, как «агентура влияния» и демонстрация преимуществ России, не работают. Просто в силу их очевидной неубедительности. Что интересно – украинцы смотрят на своего Медведчука (кума Путина), и думают, что у Кремля все получается. При этом в Москве, конечно, Медведчука поддерживают, но подавляющее большинство представителей российской элиты не без оснований убеждёно, что Путин при этом кидает деньги на ветер. Зато есть другие страны, где Путина по-настоящему любят, и где московские подходы к мягкой силе срабатывают. Прежде всего – в Азии, Африке и Латинской Америке, где иные режимы и часть населения видят в Москве главного борца с раздражающей их глобальной гегемонией Запада. Там люди, услышав фамилию Путин, могут улыбаться, поднимать большой палец и предлагать купить со скидкой футболку с его портретом. Но на самом Западе – ни в Европе, ни в мире «Молодых тигров» Юго-Востока, ни, тем более, в США, они не работают. Фамилия Путин, конечно, не заставит тамошних жителей показать средний палец – они деликатны… Но это всё же более вероятный жест, чем подъем пальца большого. Исключение – ультраправые и ультралевые группы в развитых странах, готовые дружить хоть с чертом лысым, лишь бы он был антиамериканским. Они могут накрутить просмотры роликов Russia Today и поднять волны обсуждений в соцсетях; но повлиять на реальную политику в своих странах неспособны. По всему по этому правящий слой России, фактически отказываясь от применения мягкой силы, концентрирует усилия на интенсивном использовании в международной политике жесткой и резкой сил. 12. А это что за термин – резкая сила? Этот вид силы отличается и от мягкой, и от жесткой. Термин ввели в оборот Кристофер Уокер и Джессика Людвиг из Национального фонда в поддержку демократии[5], предложив формулу sharp power (sharp значит «острый»). Она, пишут авторы, «пронзает ткань политического и информационного сообщества в странах, подвергающихся атаке и проникает в него», чтобы максимально разрушить. На самом деле эти слова описывают информационную войну. Ее, как считают Уокер и Людвиг, ведут против демократического Запада авторитарные державы – Китай и Россия. В минувшие двадцать лет Пекин и Москва потратили миллиарды долларов на формирование в мире благоприятного для себя общественного мнения. А общественное мнение, как известно, формирует массовое поведение. При этом они комбинируют новые и уже давно известные инструменты воздействия на аудитории, делая ставку на расслабленность обществ Запада после их победы в холодной войне и их неготовность быстро мобилизовать силы и средства для борьбы с наступательной пропагандой. С момента аннексии Крыма все агрессивные действия Кремля сопровождают мощные кампании дезориентации и дезинформации, умело задействующие такой метод, как постправда. По сути, эти действия имеют глобальный характер. И значит, политикам США и других демократий, а также лидерам гражданских обществ пора переосмыслить своё отношение к не жесткой (т.е. не военной), но резкой (т.е. пропагандистской) агрессии России. И адекватно действовать в ответ. Демократии, считают авторы, должны не просто быть «вакцинированы и защищены от враждебного авторитарного влияния», но и «действовать гораздо активнее и более наступательно, чтобы отстоять свои принципы». А в демократическом обществе там, где принципы, идеалы, ценности, там и институты, процедуры, общественные отношения, вся социальная организация. Что ж, в этом мало нового. То же самое когда-то делали нацисты; сейчас (и уже давно) стараются осуществлять исламские террористы… Это старые приёмы. Но есть и новизна. Она – в скорости распространения манипулятивной информации. Байты дешевы. Их легче отрицать, чем шпионаж или вооруженные атаки. Но они могут быть инструментом обмана и принуждения. Не так сложно зафиксировать эффективность резкой силы. Она работает быстрее и проще, чем столь привычное современному Западу просвещение и объективное информирование. И не исключено, что эта эффективность может побудить кого-то к симметричному ответу – т.е. к борьбе с информационным агрессором его же оружием. «Но, – предупреждает профессор Най, – перед лицом вызова, демократические правительства и общества должны избегать искушения имитировать методы своих неприятелей. Необходимо воздерживаться от избыточного или чрезмерного реагирования на резкую силу, потому что в противном случае демократии уподобятся своим противникам и дискредитируют свои подлинные преимущества. И сегодня наше главное преимущество – это мягкая сила». 13. Тут Най поднимает важный этический вопрос. Я уже высказал в этой книге моё отношение к принципу «цель оправдывает средства». Это источник моих бесчисленных споров с рядом коллег по оппозиции, таких, как Алексей Навальный, считающими, что нормально противопоставить лжи власти передергивание фактов, беспочвенному обвинению – ответную манипуляцию, прославлению Путина – собственный культ. Я соглашаюсь с теми, кто говорит, что «на войне, как на войне», и нам нужна одна победа. Но считаю, что аморальная победа нам слишком дорого обойдется. Она станет залогом возрождения побежденного дракона. Чем хороша мягкая сила? Най считает, что «сама по себе она не хороша и не плоха». Ведь «неизвестно, что лучше: выкручивание рук или выкручивание умов».  Здесь я с ним не соглашусь. «Выкручивание умов» всегда хуже. Руку отпустил – и человек встал. А с промытыми мозгами он ходит, пока не происходит всеобщая встряска в обществе, когда настроения меняются повсеместно и скачкообразно. Но всё же есть разница между мирным диалогом, когда конкурирующие между собой страны, со своими ценностями и моделями общественного устройства, показывают гражданам друг друга свои преимущества, и те делают свободный выбор. И иное дело – когда они обманывают жителей друг друга, чтобы реализовать корыстные интересы своих правителей за счет простых людей. Последнее – это уже никакая не мягкая, а та самая резкая сила. Которая не только «выкручивает умы», но и открывает ворота вторжениям, пролагает дорогу танкам, и подставляет небо и землю ковровым бомбардировкам. Внутри страны – то же самое. Мы живем в эпоху, когда политиканы и мастера управления выбором каждый день создают в Интернете и вне его новые техники дезориентации, манипуляции и контроля больших масс участников глобальных коммуникаций. Социологи говорят о таком явлении, как онлайн-толпа. Оно ещё слабо изучено. Но уже ясно: она может быть объектом применения одной из сил, о которых мы говорили выше. Мобилизация групп онлайн-сторонников, часто перерастающих в онлайн-секты – важный инструмент резкой силы. Как и мягкую силу, её можно включать в политический процесс и ради зла, и ради блага. Мы только начинаем понимать, что это такое. Но уже видим группы онлайн-фанатиков, слепо идущих за их кумирами. Я наблюдал их и вокруг Трампа в Америке, и вокруг Порошенко в Украине, и вокруг Навального в России. Это в наши дни очень ценный ресурс. И мы сталкиваемся с ним всё чаще; думаю, строители новой свободной России не смогут их игнорировать. Таков нынешний мир: явившиеся откуда ни возьмись самые экзотические идеи и лозунги обретают носителей и направление своего применения так быстро, что не оставляют времени на детальные исследования их сущности и – если надо – на создание и применение противоядия или защиты. Те, кто разрабатывает и вводит в повседневность новые, наверняка порой небезопасные явления, могут оправдывать их «благородством целей», а могут помалкивать. Но то, что они пытаются делать с миллионными аудиториями с помощью соцсетей и массовых кампаний в Интернете, требует самого пристального внимания. Что нам делать с мягкой силой? Нужна ли она строителям новой России? Те, кому ценна человеческая жизнь, свобода и благополучие своих и чужих граждан скажут: да. Потому что её применение, как минимум, не влечет человеческих жертв. А уже одно это на фоне происходящих в мире кровопролитий – хорошо. Очень надеюсь, что и жесткая, и резкая силы – навсегда уйдут из нашей практики, и им на смену придет мягкая. Не менее уверенная и эффективная, но более справедливая и безопасная.

Вспоминается одна моя встреча в 2015 году с конгрессменом Джимом МакГоверном, представляющим небольшой город Вустер, штат Массачусеттс. Он занимался в Конгрессе правами человека, сильно помог когда-то принять закон Магнитского, но в тот момент был обеспокоен событиями в своем округе и разговаривал со мной не как с политиком, а как с нефтяником. – Илья, объясни мне, пожалуйста, всю эту историю со сланцевой добычей. У меня избиратели в округе сильно волнуются, на демонстрации выходят… – попросил конгрессмен. Я пустился в долгие объяснения на тему экологических рисков и экономических преимуществ, связанных с этим процессом. МакГоверн внимательно слушал и делал пометки в своем блокноте. – А вы можете сказать, в чем, собственно, дело? Мои знания геологии и вашего городка, где я много раз был, подсказывают, что никакой сланцевой нефти или газа у вас там не наблюдается, – спросил я моего собеседника. – Верно. Не наблюдается, ты совершенно прав. Но зато у нас рядом с нашим городом кладут новый газопровод… – И что с этого? У вас там уже один есть, что в Бостон идет! – Вот именно, что есть. Потому я и не понимаю, в чем сыр-бор. Вот, погляди, – он протянул мне мятую черно-белую листовку. Она была выполнена в классическом стиле конспирологов. Какой-то чувак сомнительного этнического и классового происхождения разрывал бостонскую землю голыми руками. Честной американский народ в клетчатых рубахах и ковбойских сапогах (и где они только нашли таких в ультралиберальном Массачусетсе?!) в ужасе разбегался. Стиль рисунка показался мне смутно знакомым. Что-то похожее я видел на КПРФовских митингах в 1990х и начале 2000х. Я присмотрелся к картинкам и графикам поподробнее. На них в углу проступал логотип RT… – Ого, это кто у вас такие делает? – Да вот, творчество «снизу», – пожал плечами конгрессмен. – Похоже, «движение чаепития», но точно установить не можем… – А почему картинки c Russia Today? – Откуда-откуда??? – Это путинский телеканал, вообще-то… МакГоверн на моих глазах постигал мир мировой закулисы. Причем не американской, а очень даже наоборот, что, конечно, вызывало у него особое удивление. Надо сказать, что я тоже удивился, увидев там Russia Today. В другое время и по другому поводу, наверное, это даже вызвало бы у меня гордость за страну… Та встреча заставила меня внимательно разобраться в том, чем занимается подобная российская полумягкая сила на Западе. И нашел я много интересного. Оказалось, уши телеканала торчали во множестве самых разных протестных действий в США. Хорошо это или плохо? Возможно, если бы сработала моя концепция 2006 года о создании Интернационала солидарности против империализма и насилия в международной политике, и я бы действовал так же. Но вместо этого было создано СМИ, которое перестало информировать, а начало целенаправленно разжигать протесты в столь же империалистических интересах Кремля. То есть которое более не занимается качественной и свободной журналистикой, а переключается на пропаганду и агентурную работу за границей. При этом за государственные деньги льются лицемерные слезы про реальные проблемы демократии и настоящую несправедливость в разных странах, а такие же проблемы у себя дома отрицаются и лакируются. Конечно, это уже не СМИ, а нечто совершенно другое. Один из примеров таких операций, проведенных с участием Russia Today – глобальная кампания против сланцевой добычи нефти и газа. её и без того спонсировали крупные нефтяные компании, борясь своими «экологическими опасениями» с конкурентами и запугивая неискушенных граждан. Помню, это было интересно наблюдать в ходе моей работы в Румынии: вот месторождение нефти, на нем два участка, принадлежащие двум разным компаниям. Справа – российский «Лукойл», слева – американский «Шеврон». ещё раз подчеркну: месторождение одно, то есть риски одни и те же, методы добычи тоже. Но слева толпы протестующих, шум, крики, транспаранты, блокирование техники и т.п. А справа – тишина, никого, только «качалка» нефть добывает, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… В 2014-2015 годах я видел массовые протесты и демонстрации против американских сланцевиков. Миллионы людей говорили об экологической опасности. Она, скажу вам как нефтяник, существует, но ровно та же, что и при добыче нефти из обычных месторождений, не больше, и не меньше. Но в соцсети загружали тревожные «образовательные» ролики, печатали панические статьи псевдоспециалистов – а за ними уже публика додумывала и дописывала остальное. В России в это время наши нефтегазовые Трус и Балбес – Миллер и Сечин – докладывали Бывалому российскому президенту, что сланцевая добыча – фантазия проклятых пиндосов. Разрыв с реальностью становился всё больше, и в какой-то момент Путин мягко, но твердо посоветовал им заткнуться и заняться своими компаниями. И вскоре как выключатель повернули – несмотря на рост добычи и расширение её географии, протесты разом сошли на нет. Да, эту бы их «мягкую силу», да в мирных целях! 6. В 2009 году, после горького урока войны с Грузией, я предпринимаю ещё одну попытку повернуть Россию с рельсов войны в сторону мягкой силы. В декабре 2008 года ко мне в Госдуму пришли двое мужчин крепкого и весьма энергичного вида. Инициатором встречи был украинский политик Василий Волга, приведший с собой генерала Леонида Шершнева. С Василием мы познакомились незадолго до того на почве сотрудничества левых России и Украины. А о Леониде я слышал, как о националисте из тусовки, близкой к газете «Завтра». Шершнев мне рассказал про «Всемирную конференцию соотечественников», впервые прошедшую за месяц до этого в Москве. То, что ещё совсем недавно было сугубо маргинальным делом небольшой группы патриотически настроенной общественности, вдруг превратилось в обласканную властью инициативу. С приветствиями президента и выступлениями министра иностранных дел Сергея Лаврова. Как раз в сентябре, после осетинских событий, Медведев решил создать Россотрудничество, и это был первый выход агентства «в свет». Оказалось, что на конференции, и уже не впервые, обсуждали особый документ – «карту русского». Я про неё слышал впервые; но я знал, что существует и весьма успешно работает «карта поляка». И действительно, Шершнев предлагал повторить именно этот опыт. Идея мне очень понравилась. Обсудив её с моими визитерами, мы определили смысл этого документа в его российской версии: особое удостоверение для тех, чей родной язык – русский. Таким людям, решили мы, нужно дать возможность въезжать в Россию без виз, иметь там право на работу, поступать в ВУЗы тех же на условиях, что и её граждане. При этом они бы не получали гражданство и не перегружали российскую социальную систему (я считаю, что это несправедливо по отношению к россиянам – например, жители Донбасса, получающие российские паспорта, имеют право на российские пенсии, в то же время налоги они всю жизнь платили в Украине, и выходит, что за них платят все остальные российские пенсионеры, которых при этом никто не спросил, согласны ли они с этим). Кроме того, мы сходились с Волгой в том, что начавшаяся раздача российских паспортов в Крыму может стать прологом для событий, аналогичных абхазо-осетинским, портит отношения с Украиной, и мы оба, разумеется, хотели это прекратить. Но не Украиной единой был силен этот документ. Мы были уверены в большом спросе на «карту русского» и в Казахстане, и в других странах, где распад Союза разделил новыми государственными границами русскоязычные семьи и друзей. И которым некоторые националистически настроенные популисты из Москвы непрерывно грозили ещё и введением виз. Чем меня сильно удивил Шершнев, так это тем, что все знакомые ему депутаты отказались вносить закон «О карте русского». Кто-то из числа пропутинских не хотел поддержать «медведевскую» тему мягкой силы; а многие медведевские после грузинской войны были больше озабочены отношениями с Западом, чем связями с русскоязычными диаспорами. Ни у кого, как выяснилось, декларируемый патриотизм не стоял на первом месте. Я уже слышал уже несколько громких заявлений больших начальников по этой теме, и решил внести закон немедленно и непосредственно от своего имени (обычно я старался найти единоросса, потому что партия власти систематически рубила законопроекты оппозиции). Думал: в кои-то веки удастся быстро и легко принять инициативу за своей подписью. Но не тут-то было! Министр Лавров в этой истории проявил полнейшее лицемерие. Публично он поддержал идею и заявил, что Москва хочет «откликнуться на искреннее желание русскоязычных, живущих за приделами России, ассоциироваться со своей исторической родиной». На деле – и он лично, и Администрация президента выступили против этого закона, подписав негативный отзыв. Через знакомых мне передали: Лавров сказал, что у него никаких сотрудников в консульствах не хватит справиться с неизбежным потоком желающих. Так не состоялась эта абсолютно мягкосильная операция, направленная против осложнений отношений России, Украины и других соседей на почве «русских миров» и «собираний земель». Это наглядно показывает: Путин и его банда – не ястребы и не голуби, не империалисты и не интернационалисты. Они такие, как диктуют их личные потребности в конкретный момент. А с помощью телевидения они, как хамелеоны, могут мимикрировать под кого угодно. Поэтому ни «Новороссии», ни «русского мира» у них никогда и не выйдет. Только коррупционный интернационал. То же, в некотором смысле, мягкая сила. Но та, о которой в приличном обществе говорить не принято, и про которую мемуары не напишешь. 7. Задумаемся на минуту: что такое, вообще – сила? Возможно, это поможет нам лучше понять смысл социально-политического и политико-технологического явления, которое мы обсуждаем. Словари, энциклопедии, учебники (к примеру – физики и физиологии), другие источники дают разные определения. Для физика сила – это векторная величина, являющаяся мерой воздействия на некое тело со стороны других тел или полей. Приложение силы меняет скорость тела, вызывает деформации и механические напряжения. А что значит сила для физиолога? Для него это свойство организма – способность преодолевать внешнее сопротивление или противостоять ему за счет мышечных усилий. А усилие, это, в свою очередь – целенаправленное действие в отношении чего-либо. Разве мало выражений со словом сила? Сильный человек, сильный удар, сильное желание, сильная любовь, сильная валюта, сильная армия, сильная экономика, сильное государство, сильная страна, сила духа, сила воли, знание – сила и т.д. Мне по душе слова сила в правде… У всех этих выражений разный смысл. Но при этом их объединяет что-то очень важное. Что же это? Слово «сила»? Да. Но прежде всего – два главных свойства силы. Первое: у неё всегда есть хозяин, источник – носитель. Второе: у неё всегда есть направление. Она устремлена на что-то. В том числе и при сопротивлении. Это важно для понимания отношений между людьми, их группами, партиями, социальными слоями, классами, народами, странами, союзами, в которых всегда применяется сила. Та или иная. Жесткая или мягкая. Уже много веков именно сила остаётся одной из важнейших характеристик взаимодействия человеческих объединений и индивидов. И в течение всё тех же веков именно сила и слабость определяют результаты этих отношений. И в течение всё тех же веков время и опыт учат: часто носителю на нужном направлении намного выгодней во всех отношениях, включая и финансовое, использовать не оружие, армию или наемников, и не устрашение, а применять дипломатию и гуманитарную помощь; артистов, бизнесменов и благотворителей; а также своих людей (о них речь впереди) – т.е. орудия мягкой силы. Но это не значит, что она обходится дешево. Мягкая сила тем успешней, чем больше ресурсов вложено в её применение, и чем незаметней эти затраты для окружающих. Самое главное – это создание у них ощущения, что твой образ жизни самый верный, быть вместе с тобой – правильно, и что все нормальные люди думают также, т.е. что союз с тобой не только выгоден, но и престижен. 8. Отдельная тема в контексте мягкой силы, которая часто находится на грани и иногда её переходит, превращаясь в нелегальную подрывную деятельность – работа агентуры влияния. Об агентах влияния рассказано очень много. Причем изрядная доля этих сведений имеют куда большее отношение к конспирологии, чем к реальной жизни. Но глупо отрицать: агенты влияния существуют у всех великих держав. Это люди из самых разных сфер деятельности, добровольно и бесплатно (иначе это уже завербованные диверсанты), в силу убеждений, происхождения либо деловых интересов, распространяющие идеи превосходства другой страны (или системы) и преимущества их образа жизни. Часто – это известные и влиятельные политики и чиновники высокого ранга. Или – союзы политиков, гражданских активистов и видных деятелей СМИ и шоу-бизнеса, чью популярность и/или финансовые, организационные и информационные ресурсы и инструменты можно применять, воздействуя на настроения значительных по численности слоев населения. А если надо – на их ключевые решения и выбор. Например – защищать или нет свою страну от военной или невоенной агрессии? Принять без возражений результаты выборов, сфальсифицированные одной из сторон, или отстаивать верное решение? Идти ли на избирательные участки и за кого голосовать в нужный момент? Какие книги читать и какие фильмы смотреть? Как оценивать исторические события и персонажей? Агентура влияния использует не только СМИ, но и личные связи. Проникает в центры принятия важных военно-политических решений; воздействует на эмоции и (опять же) настроения лиц и групп, принимающих решения, от которых зависит военная, экономическая (включая энергетическую и инфраструктурную), правовая, медицинская, продовольственная, информационная и энергетическая безопасность страны. А также решения, следствием которых могут быть масштабные действия на международной арене – предоставление льгот и привилегий в торговле и таможенной сфере, в вопросах тарифов и сборов; защита экономических и других интересов разных стран; заключение дипломатических договоров; вступление в деловые, политические и военные союзы; участие в миротворческих операциях или напротив – в военных действиях. Исследователи ведут историю агентуры влияния с древних времен, вспоминая, как Александр Великий женил сто образованных и красивых юношей из своей Македонии на дочерях знатнейших лиц занятой им Согдианы, лично будучи сватом и распорядителем торжеств. Зачем? Чтобы решить важную политическую задачу, часть его долгосрочной стратегии: создать в стране новую знать – неформальную лоббистскую структуру, обеспечивающую там защиту его интересов и проведение выгодной ему политики. Другой пример – действия дьяка московского Посольского приказа Ивана Висковатова. В начале Ливонской войны его направили в Данию для заключения, как бы сейчас сказали, пакта о ненападении – Иоанн Грозный хотел избежать участия датчан в военных действиях. Но король Фридрих II и слышать о том не желал. Когда дьяк убедился, что просто переговоры успеха не приносят, он свел тесное знакомство с рядом влиятельных вельмож, например – с гофмейстером двора Эллером Харденбергом, и серьёзными доводами, ценными дарами и щедрыми пирами уверил их в выгодности соглашения с Московией. И те убедили короля заключить Можайский договор 1562 года. Датской делегацией руководил г-н Харденберг. Дания отказалась от участия в войне в Прибалтике, но договор был важен и тем, что великая держава, какой она тогда считалась, признала Московию равной договаривающейся стороной. Договор не спас дьяка Висковатова от казни в 1570 году, а самого Иоанна Грозного от поражения в 1583м, но на тот момент облегчил его военно-политическую ситуацию. Повторю: агенты влияния – это не разведчики-профессионалы, или лица, завербованные конкурентами, чья деятельность оплачена деньгами и иными ресурсами. Они более сложный ресурс: им нельзя приказать, их можно только использовать. Распад СССР, например, привел к разрушению самой большой в истории глобальной сети агентов влияния – убеждённых коммунистов, идеалистов, делавших всё, чтобы укрепить коммунистический центр во имя победы своей идеи. Новым потенциальным сторонникам России предложить было нечего. Идеи никакой не было. Всё, что было, звучало вторично в сравнении с США. От истории отреклись. Производство развалили. Образование, науку и культуру стали резко сокращать. Даже кино какое-то время почти не снимали. Как бы ни было сложно на самом деле жить в СССР, мы были для многих страной мечты. Россия 1990х не была страной мечты ни для кого, даже для своих граждан, за исключением небольшой олигархической верхушки. Максимум, что удалось подобрать – немного человеческого мусора, поднятого мутными волнами реформ в постсоветских странах. Думаю, своей дружбой они Россию только дискредитировали. Лишенные взглядов и ценностей, беспринципные политические дельцы нередко не оправдывают надежд их нанимателей, приведших их к власти. Пример – Виктор Янукович. Мало кто сомневается, что он служил в Украине агентом влияния Москвы. Причем – на высшей государственной должности. Как и многие в его окружении. О чем говорит то место, куда они бежали после Революции Достоинства 2014 года. Добавил ли он своими делами хоть немного любви к России?  Думаю, ответ очевиден. Я часто слышал и читал, что имелись такие агенты иностранных государств и в высших эшелонах власти СССР, и чуть ли не они отвечают за развал страны. Обычно те, кто так говорит, имеют в виду «предательство коварного Горбачева» или «подрывную деятельность клики завербованных Яковлева-Шеварднадзе». Конечно, этого не было, КГБ работал достаточно хорошо, чтобы ничего подобного не допустить. Зато агентов Голливуда, вареных джинсов и копченой колбасы в верхах было хоть отбавляй. И в партийной элите, и во внешнеполитической, и, в особенности, среди их детей. Их лицемерие, отказ от собственной идейной и исторической базы в пользу весьма примитивно понятых западных ценностей – действительно был важным фактором слома Союза, не меньшим, чем все экономические и кадровые сложности. Мягкая сила Запада тогда доказала свою высокую эффективность.

Одним слякотным зимним вечером 2007 года я сидел в своем любимом кафе «Академия», что на Малой Бронной в Москве. Я тогда рулил госпрограммой технопарков в Министерстве связи и ждал очень интересную даму – главу компании Когнитив Ольгу Ускову. Оля была одним из самых сильных лоббистов среди глав компьютерных компаний страны. Веселая и циничная блондинка, уверенно и быстро жонглировавшая сложными высокотехнологическими терминами, она гипнотически действовала на госчиновников. Кроме того, у неё были сильные связи среди «питерских», особенно по женской линии – вплоть до супруги президента. Предположительно, мы должны быть обсуждать технопарк в подмосковной Черноголовке, который она пробила в качестве базы для своей компании. Я решительно не понимал, зачем ей это нужно, но догадывался, что это произошло по принципу «в любой модной теме надо поучаствовать». С правительством Московской области, тупо желавшим денег, у меня отношения не задались, и я рассчитывал, что Ускова объяснит им, как они неправы. Как минимум – припугнет гневом Самого Большого Начальника. Ольга стремительно влетела в уютный зал «Академии», села напротив меня на красный диванчик, и немедленно взяла быка за рога. – Илья, у меня к тебе есть дело, как к политику! Я насторожился. Я знал, что она близко дружит с моим начальником, Леонидом Рейманом, а я ему обещал, что пока работаю в министерстве, публичной политикой заниматься не буду. Это легко могло быть проверкой на соблюдение договоренностей. – Только как к политику в области технопарков, Оля, дорогая! Что, проблема с Черноголовкой у вас? – Да подожди ты со своей Черноголовкой! – отмахнулась Ускова. – Там и без нас всё украдут. У меня реальное дело есть! Куда уж реальнее… Я как раз и собирался никому не дать всё украсть. Ни до нас, ни после. И эта тема меня волновала в отношении Московской области более, чем сильно. – Короче, Пономарев, ты слушать будешь? Мне нужны твои политические мозги! Я понял, что тут всё-таки пахло не проверкой, а личным интересом. А раз так, то почему бы не помочь хорошему человеку? – Рассказывай уж! – Смотри, – начала Ольга. – Ты же знаешь, что у нас есть такая женская тусовка, правильно? – На уровне слухов, без подробностей… – я, конечно, слышал от коллег по министерству слухи о связях Усковой, но тут явно нужно было всё узнать из первых уст. – Смотри: у нас тут есть небольшой мозговой штаб – Вербицкая и Поллыева. Они выходят на Людмилу Путину. Понимаешь? Что ж тут было не понимать. Любимая и уважаемая Путиным ректор Санкт-Петербургского университета Людмила Вербицкая и Джахан Поллыева – спичрайтер Бориса Ельцина, Владимира Путина, а после и Медведева, поэт-песенник, автор текстов многих песен, которые мы слышим на нашей эстраде – были очень влиятельными людьми сами по себе, с прямым доступом к телу и уху президента. А уж вместе с его супругой… Да, это была сила. Но при чем тут я? – У нас тут есть идея сделать организацию, которая бы работала с соотечественниками за рубежом. Русскоязычными диаспорами. Ты же айтишник, сам знаешь, какая проблема с кадрами. Ближнее зарубежье – пусть к нам приезжают. А дальнее – через них выходить на иностранные инвестиции, да и сами они могут инвестировать. И наши бизнесы туда заводить. Разумно же?.. Идея была стопроцентно разумной и мне очень близкой. Я тогда активно участвовал в работе Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), где неоднократно поднималась тема переформатирования российской внешнеполитической стратегии в пользу использования соотечественников для интеграции в Евросоюз. В декабре 2006 года на базе Совета в Высшей школе экономики был мозговой штурм на тему «мягкой силы», способной вывести отношения России с международным сообществом на новый уровень. Первую скрипку в этих обсуждениях играли депутат Константин Косачев (впоследствии возглавивший Россотрудничество) и Алексей Арбатов. Да и сам я немало размышлял не эту тему. В 2006 году у меня в голове крутилась концепция, которую я через председателя СВОП Сергея Караганова, который мне помог с Социальным Форумом, отсылал даже в Администрацию президента. И касалась она именно мягкой силы России. Я тогда вспомнил о моем сводном дяде Борисе Николаевиче Пономареве – академике, специалисте по истории рабочего и национально-освободительного движения, и деятеле этого движения на уровне заведующего Международным отделом ЦК КПСС – т.е. об одном из тех людей, что формировали внешнюю политику СССР, когда его мягкая сила  выражалась, в основном, в образовательной, инженерной, продовольственной помощи, финансовой и дипломатической поддержке движениям и странам, которые держались, как модно было говорить, «социалистической ориентации». Дядя, помимо прочего, в 1936-1943 годах был референтом и помощником Георгия Димитрова – главы Исполкома Коминтерна. И я предложил в своей записке: давайте воссоздадим «Коминтерн». Но – на новом уровне и в новом виде. Страны, стоящие на антиимпериалистических позициях, отвергающие американскую гегемонию – наши потенциальные союзники, помощники в укреплении позиций России в мире. В первую очередь, конечно – страны Латинской Америки, откуда ушли Штаты. У меня были хорошие отношения с лидером Боливарианской революции в Венесуэле Уго Чавесом. Когда он впервые прибыл в Москву в 2004 году, мы с Борисом Кагарлицким устроили ему выступление в Институте философии, сделали встречу с Лукойлом, который потом пришел с инвестициями в Венесуэлу. Наш Институт проблем глобализации позже сделал работу по социально-экономической стратегии развития его страны. Увы, болезнь Чавеса помешала её реализации и прервала наши контакты. У меня были прямые контакты и с президентом Боливии Эво Моралесом, с Табаре Васкесом в Уругвае, с Нестором и Кристиной Киршнер в Аргентине, с Лулой да Силва в Бразилии… Со многими лидерами в регионе. Были контакты в Африке и Юго-Восточной Азии – в Малайзии, Индонезии, Южной Корее. Я видел: можно создать динамичную международную сеть политического действия. Но не как тайную сеть коминтерновских агентов, а как набор высокотехнологичных (скажем, информационных) проектов. С ядром в виде телеканала. Я говорил: у Катара есть Аль-Джазира – глобальный, реально значимый, профессионально сделанный инструмент влияния. Тот самый Чавес активно и небезуспешно создавал свои механизмы влияния в Латинской Америки – экономический союз Меркосур и телевизионный канал Телесур. Россия также создала в 2005 году телеканал Russia Today, он, в основном, транслировал скучные документальные фильмы о российской глубинке, пейзажи, фильмы-открытки про нашу природу… Всё хорошо! Но кто это будет смотреть? Это очень напоминало отмыв бюджета командой Михаила Лесина. Поэтому я предложил сделать аналог Аль-Джазиры и Телесур, представляющий миру российский взгляд – её ценности, достижения, интересы. В тот момент они мне представлялись вполне конструктивными. Расписал концепцию и способы раскрутки. Казалось бы – перспективное дело, крупный бюджет, рабочие места для сотен, а то и тысяч гуманитариев и специалистов по медиа и IT, инструмент конкурентоспособный на рынке. Но идею тогда похоронили. Президент Дмитрий Медведев решил к ней вернуться в 2009 году, столкнулся с сопротивлением Лесина, уволил его, но толком до конца дело не довел. Russia Today начала работать именно в таком формате лишь позже, в 2012 году. Но тогда уже телеканал стал не инструментом объединения прогрессивных сил по всему миру, а орудием беспардонной геополитической пропаганды. И мне уже пришлось ему не помогать, а активно с ним бороться. Но это, как говориться, уже другая история. 2. Тема, поднятая Усковой, мне показалась очень актуальной. Но я не понимал, причем тут Вербицкая и их «женский клуб». – Смотри, – объяснила Ускова. – Ты нам можешь написать концепцию, потому что мы в этом всем слабо понимаем. Сделаем всё вокруг русского языка и русскоязычных диаспор. Вербицкая – главный филолог-русист страны, президент ей доверяет. Поллыева – у Путина в Администрации курирует СНГ. Она твою концепцию распишет и оформит, как надо, а Людмила донесет тему до начальника. Поставим Вербицкую председателем, Поллыева обеспечит финансирование, а мы с тобой сформируем команду и сделаем хорошее дело! Она отломила кусочек от принесенного нам фирменного блюда «Академии» – торта «Наполеон». Я подумал, что это название как нельзя подходит к обсуждаемой теме. – Пономарев, ты же не хуже меня понимаешь, – продолжила она, – если у руля женская команда – это прекрасный визуальный контраст со всем, что делают власти. Они там пользуются грубой силой, давят, торгуются, а у нас будет всё такое нежно-женско-спокойное… Мягкая сила, как ты говоришь! Этот заход мне понравился ещё больше. Самые актуальные и влиятельные международные аудитории были как раз женскими: женщины-предприниматели, женщины-художники в широком смысле слова, женщины-исследователи, женщины-политики, женщины-активисты и умеренные феминистки. В этом духе я и написал концепцию фонда, который мы решили назвать «Русский мир». Ожидалось, что его сферу влияния составят женские организации – как символ мягкой силы, собирающие этот ресурс вокруг России. Реализуй мы этот проект – сколько можно было бы сделать для утверждения в мире позитивного – женского – образа страны! Какие возможности открыть для развития России! Нам удалось донести историю до Путина и получить его добро. Вербицкую утвердили главой проекта. Но, как всегда, он решил не отдавать всё в одни руки, и «сбалансировал» женщин Сурковым. А тот любой сильный проект считает добычей. И её из рук не выпустил – сформировал команду проекта практически единолично. Поставил на фонд Вячеслава Никонова, превратив ректора СПбГУ в «английскую королеву». Что характерно, так же, как и в случае с Russia Today, до 2012 года «Русский мир» сильно напоминал синекуру и распил бюджета. Про него в Кремле вспомнили лишь тогда, когда началась конфронтация с Западом, и потребовались механизмы формирования «пятых колонн» по всему миру. То же случилось и с Россотрудничеством. Косачев предложил его как проект, направленный на координацию дипломатических представительств для взаимодействия с соотечественниками за рубежом. Но его превратили в контору для забрасывания за границу кремлевских агентов и вербовки представителей диаспор на службу к Кремлю. Дошло до того, что на эту организацию в мире иначе как на «шпионское гнездо» уже и не смотрят. Чего стоит случай с выдворением из Чехии директора Российского Центра науки и культуры… 3. Все эти попытки создания для России инструментов мягкой силы привели к жгучему разочарованию, а во многом и противоположным по смыслу результатам. Но значит ли это, что тема не нужна стране? Отнюдь. Мы живем в гибком, нелинейном мире, где одновременно и параллельно с разной скоростью идёт много разноплановых процессов и сосуществует немало укладов – от первобытнообщинного до постиндустриального. Даже в той его части, которую некоторые называют «развитым», «свободным», «технологически продвинутым», «первым миром» и так далее, есть люди, живущие если не в пещерах, то уж точно не позже феодализма. Что в России, что в Америке. Но это ошибка – считать, что упрощения что-то облегчают тем, кто их использует. Разве что какое-то (не слишком долгое) время позволяют тратить меньше сил и времени на управление массами, к сожалению, не очень хорошо образованных и не склонных к анализу ситуации и своего положения людей. А их, надо признать, в мире немало. И как бы быстро, и в каком бы количестве направлений не менялся мир, порой им приходится обнаруживать себя перед лицом очень жестких и опасных вызовов, проблем и необходимостей принимать решения и действовать – масштабных эпидемий, стихийных бедствий, хозяйственных проблем, внутренних и внешних конфликтов. В таких ситуациях, пока существуют государства и власти, большую меру ответственности за своевременные, адекватные и эффективные ответы на эти вызовы, несут они. Чем эти власти более демократичны, тем большую меру ответственности они делят с гражданами, чем более авторитарны – тем большую её меру несут они сами, несмотря на манипуляции с сознанием и выбором простых людей. Меж тем, проблемы и, прежде всего, конфликты, порой глубокие и долгосрочные, могут грозить их участникам огромными бедами – разрушениями, утратой влияния, острым народным недовольством, и связанными с ними территориальными потерями, огромными экономическими издержками, изматывающими убытками и колоссальными человеческими жертвами. Скажем прямо: несмотря на то, что отношение к смертоубийству в «развитом мире» медленно, но всё же меняется в сторону большего гуманизма, человеческие жертвы, особенно за пределами своих сран, никогда особенно не волновали, да и теперь не сильно волнуют тамошних власть имущих. Но неизбежность больших военных потерь в ходе серьёзных международных конфликтов, чреватых потерями репутационными (и, возможно, очень значительными) в глазах граждан – то есть избирателей – в своих странах, побуждает власти искать, находить и при возможности использовать «холодные» методы решения конфликтов или, если угодно – «холодные методы ведения войны». При этом мы помним: войны могут иметь разные формы, длиться десятилетиями и обходиться безо всяких объявлений. А то и вовсе не называться официально войнами. Хороший пример такой войны – гибридный конфликт Украины с Россией, развязанный с аннексией Крыма и фактическим вторжением России в Донбасс. Причем этим агрессивным действиям предшествовало активнейшее использование военно-политических технологий, именуемых на современном политическом языке мягкой силой.  4. Но если есть мягкая сила, скажет внимательный читатель, то, очевидно, должна быть и жесткая. В чем разница между ними?  Вопрос резонный. И яснее всего ответить на него можно примерами. Ввод российских войск в Крым – это жесткая сила. Высадка десантов, блокирование военных баз, захват объектов, кораблей и пленных, пусть даже и без стрельбы – это жесткая сила. В действиях участвовали профессиональные вооруженные люди, пусть и (в нарушение международных конвенций) без опознавательных знаков и знаков различия. Они применяли оружие и военную технику, действовали по заранее составленным планам, выполняя приказы военного командования. Пусть и не названного официально. Этим действиям сопутствовали и иные – не имевшие прямо военного характера, но нацеленные на отторжение Крыма от Украины. 16 марта 2014 года был проведен т.н. референдум о статусе республики. Он должен был послужить поводом и обоснованием военного вмешательства России во внутренние дела Украины, оккупации и аннексии части её территории. Российское руководство, где большинство составляют люди в погонах, полагают, что этот «референдум» (в отличие от военных действий) – пример применения Россией мягкой силы. И настраивают Россотрудничество на подобные действия в других странах. Поддержка Кремлем попыток переворота в Черногории, содержание Южной Осетии и Абхазии, поддержка противоборствующих сторон в Ливии, поставки оружия в Венесуэлу, наемники Пригожина в Африке – всё это они считают мягкой силой. Как и многолетнюю российскую пропаганду, направленную на разрушение украинской идентичности, государственности и политической системы с целью включения страны в сферу влияния России. её задача была и остаётся – попытаться так изменить взгляды, настроения и предпочтения объектов воздействия, чтобы значительное число украинцев, как минимум – усомнились в возможности успешного развития своей независимой страны и строительства её государственности. А, как максимум – добровольно приняли статус территории политически, хозяйственно, а то и административно зависимой от России. Разумеется, с моей точки зрения – это не мягкая сила, а подрывная работа. Она допустима, когда спецслужбы борются с странами-противниками, как это было в холодной войне Востока и Запада 1940-1980х годов. Но она совершенно недопустима в наше время, тем более в государствах, официально являющими союзниками. Такая деятельность – это в современном мире вполне себе casus belli, и органы госбезопасности этих стран должны с ней бороться, а людей, ведущие такую деятельность – воспринимать как вражеских агентов, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разумеется, это относится и к деятельности других стран в России; хотя у меня есть ощущение, что её власти сами так хорошо справляются с развалом своей страны, что помогать тут – только вредить. Так что же мы назовем мягкой силой? Я бы дал такое определение: мягкая сила – это умение добиться преимуществ для своей страны без насилия или принуждения, путем целенаправленного формирования симпатии к себе и добровольного признания своего лидерства. Однако наивно думать, что мягкую силу никто не может применять в злых целях. Хватает примеров, когда самые жестокие и бесчеловечные режимы и лидеры использовали её именно так. Нацисты, фашисты, франкисты, солидаристы Салазара в Португалии платили лишь сравнительно малому числу своих функционеров; да, кого-то они запугали; но остальных увлекли идеями. Ни Усама бен Ладен, ни Абу Умар аль-Багдади не запугивали и не покупали тех, кто вёл самолёты на Всемирный торговый центр или истреблял людей, захватывая под знаменем ИГИЛ города в Ираке и Сирии. Они это делали, следуя внедренным в них законными методами иллюзиям и «идеалам». Но даже в империалистических целях путинская Россия не в состоянии проявить мягкую силу в отношении своих соседей по постсоветскому пространству. Только интриги, подкуп и агентурная работа, подпадающая даже под российский уголовный кодекс. Правда, следует признать: уже упомянутый телеканал Russia Today сейчас работает весьма эффективно.

Рассмотрим ситуацию в Донбассе современными глазами. Факты таковы: кроме российских военных, актив «ДНР/ЛНР» на 10% состоит из прибывших из России ультраправых боевиков (РНЕ, НБП, СС, религиозные радикалы, «гости» с Кавказа и т.п.), и на 90% – из местных выходцев из дезадаптированных, люмпенизированных и криминализированных слоев. Не зря Маркс предупреждал, что люмпен-пролетариат, в отличие от промышленного пролетариата, всегда поддерживает того, у кого сила. Что мы видим в Донецке и Луганске? В отсутствие сильной власти центра, эти слои поддержали в 2014м году провокационные действия «местных» олигархов Ахметова и Ефремова. «Свои» бизнесмены, однако, быстро решили свои вопросы, испугались разверзшейся перед ними бездны народного восстания, и кинули земляков. В ситуации безвластия лидерство перешло к пассионарным и криминализированным «повстанцам» из России, создающим, якобы, «народную власть». За которыми, к тому же, стоит силовой кулак, только что стукнувший по Крыму. То же происходит в Днепре и Харькове. Но там власть показывает свою силу, не допустив дестабилизацию. И тот же эффект присоединения люмпена к сильному, ставший спусковым крючком сепаратизма в Донецке, обеспечивает покой в Днепре. Что характерно – настоящий пролетариат в этих регионах, шахтеры и металлурги, скорее сохранял нейтралитет. А при обострении, как в Мариуполе, поддержал единство Украины. Проявив свой фундаментальный экономический интерес: производство в подконтрольной России зоне не только остановлено, но зачастую и физически разрушено. Люмпен-пролетариат живет на бюджетные зарплаты, пособия и случайные заработки в сфере услуг. Он заинтересован в России, где выше уровень социальных выплат и услуги дороже; а реальный пролетариат занят на производстве, которое будет закрыто, если зону конфликта присоединят к России. Шахтеры Донбасса видели «реструктуризацию» угольной отрасли в соседней Ростовской области. Но, как и в среднем по России, люмпенизированных слоев на Востоке Украины оказалось больше. Ряд моих друзей и коллег, например, Сергей Удальцов, говорят об аннексии Крыма и всей этой авантюре с «Новороссией», как о едва ли не начале восстановления СССР. Думаю, они выдают желаемое за действительное. Во-первых, Кремль отказался от интеграции даже с активно желавшей этого когда-то Беларусью. Во-вторых, называть происходящее воссозданием СССР, это всё равно, что называть Вторую мировую войну «евроинтеграцией». Я встречал людей и впрямь не видящих разницы, но всё-таки их ничтожное меньшинство. К сожалению, всё случившееся между Россией и Украиной – это шаг в противоположную сторону. Не к интеграции, а к распаду связей, что оставались между нами с советских времен. А также – между Россией и другими странами СНГ. Присоединение чужих территорий и намеки Путина на необходимость «возвращать русские подарки» соседи закономерно интерпретируют как империализм. И принимают меры по ограничению российского влияния у себя дома. Пророссийские организации, в т.ч. культурно-просветительские, уже сейчас воспринимают как потенциальных агентов вторжения. В Белоруссии, Казахстане, Азербайджане за ними установлен особый контроль. Меж тем, общественное мнение Украины резко изменилось в отношении НАТО. Все годы независимости сторонников вступления было немного, а с 2010 по 2013 год их число снижалось, составив в итоге по разным оценкам 15-17%. После же аннексии Крыма в марте 2014 года, впервые число украинцев, считающих Россию враждебной страной, превысило число тех, кто видит в ней друга (49% на 46%); а сторонников НАТО стало больше противников (46% на 45%). Такие настроения растут и в других постсоветских странах. Это – прямой итог политики Кремля. Слова Путина – «если бы мы не захватили Крым, там стояли бы натовские войска» – выглядят особенно циничным надувательством. Простой взгляд на карту показывает: НАТО и так контролирует более половины Черного моря, включая проливы Босфор и Дарданеллы, запирающие российский флот внутри. Зачем альянсу ещё одна база в Крыму? В порядке благотворительности подкормить украинцев, недофинансирующих полуостров? Болтовня про НАТО – пропагандистская уловка, придуманная задним числом. Именно война России с Украиной вдохнула новую жизнь в эту умиравшую и терявшую смысл существования организацию, именно она пригласила натовских военных на российские границы. С точки зрения интересов России, с 2014 года происходит геополитическая катастрофа почище распада СССР. Сделан огромный шаг назад от мечты о возрождении связей, объединявших наши страны. Если в 1991 году развал страны многие простые люди воспринимали как сговор элит, то сейчас они начинают верить, что это было разумно, и Россия опасна для их свободы. Для союзных отношений нужно доверие. Не военная, а мягкая сила. Мир без аннексий и контрибуций. 13. Но при всей важности этой мечты, мы имеем дело с политической и хозяйственной реальностью. А она безрадостна. Маркс пишет, и пишет не зря: «Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие». Эти слова он написал о Франции. Я пишу их о России. Она позволила Путину, ставленнику альянса силовиков и олигархов – т.е. фактически «первому встречному авантюристу» и его группе специальных интересов – совершить над собой гнусное насилие. Теперь их политика грозит ей распадом. Иные русские националисты и либералы говорят: «ну и пусть, не нужны нам кавказцы, татары, якуты, будем жить в своей Московии». Не нужно никого заставлять жить вместе, когда люди этого не хотят. Но большинство простых людей всех стран мира как раз не хотят никаких границ. Растаскивают их по национальным квартирам элиты, желающие грабить без ограничений из центра. Мы это видели на примере развала СССР, и будем дураками, если не выучим этот урок. Один из способов предотвращения распада – общенациональные проекты. От которых все выигрывают, и которые все видят. Не Олимпиада – которая была и прошла, унеся много народных денег, а то, что останется с нами на десятилетия и столетия вперед. Прежде всего – совершенствование и укрепление инфраструктуры, связующей страну в одно целое. В Штатах так сработал мегапатриотический проект – создание президентом Дуайтом Эйзенхауэром сети автомагистралей, соединивших все точки страны. Сходную роль в России когда-то сыграла постройка железных дорог и Транссибирской магистрали, связавшей Дальний Восток с западной границей. То есть, по сути – сперва страну, а после – страну и Европу. Но уже вскоре выяснилось – Транссиба не хватает. Но есть запрос на новые такие проекты, и он растет. Это хорошо, так как противостоит распаду. Центробежные тренды, связанные с притяжением частей страны к соседям, усиливаются и будут усиливаться. Особенно учитывая демографию и высокую вероятность превращении Сибири в сырьевой придаток Китая. Необходимы новые инфраструктурные проекты, сшивающие страну. И главный из них – второй Транссиб. Не так давно корейские участники Корейско-Российского делового совета, где я имел честь долгое время быть сопредседателем, предложили: «давайте построим высокоскоростную железнодорожную магистраль от Тихого Океана до Москвы и дальше. Сейчас, – говорили они, – грузы из Азии в Европу идут либо по морю вокруг Индии через Суэцкий канал, или вокруг Африки. Это долго. Но и по Транссибу они идут почти столько же. Ибо средняя скорость движения груза в России по железной дороге – 40 км/час». Корейцы во многом опираются на опыт, полученный во время правления своего Сталина – диктатора Пак Чонхи. Генерал Пак распорядился построить высокоскоростную железную дорогу от Сеула до Пусана в тогда отсталой сельскохозяйственной стране. Крутые западные либеральные экономисты, как и сегодня их российские единомышленники из правительства, вертели пальцем у виска – где доказательства, что проект окупится? Ответ был прост: сама по себе железная дорога никогда не окупится, но даст такой толчок экономике страны, что это с лихвой перекроет затраты. И Пак оказался прав. Кстати, этот подход к реализации проектов «на вырост» корейцы регулярно применяют для задач национального развития, и довольно успешно. Я уже рассказывал о моей поездке с главой Hyundai Development в свободную экономическую зону Инчхон . Мы поднялись на самый высокий небоскреб Нью-Сонгдо, и он обвел руками огромное строительное пространство. «Здесь будут тысячи бизнесов, которые определят лицо нашей страны в следующем столетии! Мы строим офисы, жилье, больницы, гольф-клубы, дороги – всё, что нужно для комфортной жизни». При этом, как выяснилось, у них было менее 5% предварительных заказов на эти площади, но это никого не волновало. «Заполнятся ли эти дома сегодня, или через десять лет – не важно. У нас дешевый государственный кредит, а в том, что рано или поздно люди появятся, мы уверены – страна растет, экономика развивается, за Азией и Кореей – будущее!»   Такой национализм мне всегда нравился. Перенести этот опыт в Сибирь просто необходимо. Это – новая жизнь для Владивостока, который может быть ничем не хуже Пусана или Инчхона, и транспортная скрепа для остальной страны. Новые корейские технологии позволят построить параллельную Транссибу дорогу, перемещающую грузы со скоростью свыше 400 км/час. Это сделает Россию безальтернативной транспортной артерией между Востоком и Западом. Выгода России здесь в том, что грузопоток можно вести, минуя Китай, что сделает нас стратегическим диспетчером перевозок с Востока на Запад и с Юга на Север. И так же, как в конце XIX- начале ХХ века Транссиб стал мощным фактором развития Сибири, дав жизнь многим городам, включая мой любимый Новосибирск, так и новая магистраль породит новые города и даст толчок к развитию окрестным районам. Увы, современным хозяевам России это не нужно. У них нет стратегии развития. Сама эта идея таковой им чужда. Они не мыслят масштабно и длинными сроками. Их цель – быстрый доход. Кроме того – не хватает фантазии. Даже у царских министров в позапрошлом веке её хватало. А у этих – нет. В том числе для строительства скоростной магистрали Питер-Москва или Москва-Казань, о чем разговоры идут уже два десятилетия. Я помню свой разговор об этом проекте с Якуниным, тогда ещё главой РЖД. Никакого энтузиазма тема высокоскоростных перевозок у него не вызвала; убыточность этой затеи в рамках выстроенной его начальником экономической модели была очевидна всем присутствовавшим. Правда, в один момент глаза моего собеседника явно блеснули – когда я сравнил этот проект со постройкой Панамского канала. Бюджет у них (в современных деньгах) похожий – около 100 млрд. долларов инвестиций. У Путина есть 100 млрд. долларов и лично, и в бюджете. Но фантазии нет… 14. Как когда-то построили Новосибирск? Бывший Ново-Николаевск… Как побочный результат такого национального инфраструктурного проекта. Этот город – одновременно памятник и российской инженерии, и российской коррупции. Новосибирск вошел в книгу рекордов Гиннесса как самый быстрорастущий город XX века – с почти нуля до полутора миллионов жителей. За счет железной дороги. Но почему Транссиб провели здесь? Где ничего не было! Ну – небольшое село Большое Кривощеково… До того вели путь через Омск и Красноярск – крупные города. Почему здесь? Тогда в регионе имелось два конкурирующих торговых города – Колывань (сейчас райцентр в Новосибирской области) и Томск – ныне университетский центр. В те годы и Томск, и Колывань – это ворота на Север. А между ними – сотни километров болота. Томск севернее него, Колывань – южнее. От Омска в Красноярск трассу можно провести либо через Томск, либо через Колывань. Но нет способа провести дорогу через оба города сразу. Поэтому когда купцы в обоих городах узнали про Транссиб, между ними началась жесткая борьба. Они отправили гонцов в Петербург – подкупать чиновников и лоббировать свои города. Узнав об этом, царь в гневе заявил: раз так, дорога не достанется ни тем, ни тем! Но реку Обь никак не миновать. И там, где через неё самая удобная переправа, ставят мост, тянут путь и строят Новосибирск – очень вольное место, город приезжих, заселявших его весь ХХ век. Такую небольшую внутреннюю Америку. В 1915 году там на 70 тысяч жителей приходится 7 банков. Сейчас это важный промышленный, научный, культурный центр. Региональная скрепа колоссального стратегического значения. Не знаю, правдива ли эта легенда – насчет прогневивших царя купцов – но факт налицо. Железная дорога создала в кратчайшие сроки один из самых свободолюбивых и развитых городов России. Один из первых его глав – Алексей Беседин – вообще был с ярко выраженной негритянской внешностью, хотя родился, как и Пушкин, в России. Новосибирск – образцовый город для понимания разницы между национализмом и патриотизмом. Из того, что я рассказал, очевидно, что в столице Сибири коренных жителей вообще нет. Этнически – кого только не найдешь! Но региональный патриотизм сильнейший. Самоидентификация жителей города, их самосознание как новосибирцев – одно из сильнейших в стране. При этом я никогда не чувствовал недружелюбия из-за того, что родился в Москве. Хотя иные оппоненты пытались раскрутить этот «компромат», но он никак ко мне не приставал. Гораздо чаще, чему себя в городе, я, бывая в Москве, слышал насмешливые слова какого-нибудь очередного Навального: «о, сибиряк нашелся!» Хотя нелюбовь к «москалям» у нас едва ли не побольше, чем в какой-нибудь Тернопольской области Украины. Помню, ещё до своего приезда я ехал в такси, пойманном с друзьями-проектировщиками технопарка из Питера. Ехали мы в баню, и по пути оживленно сравнивали прелести парилок в Иркутске, Томске и Новосибирске. «Откуда это вы такие?» – спросил таксист. Я почти раскололся, но меня опередили: «Питерские мы!» «Ну, слава Богу. А были б москвичи, высадил бы прямо тут. Не фиг им у нас шастать!» – успокоился водитель. Вот такое отношение заслужили жители столицы, последние десятилетия живущие на финансовых потоках, рождающихся в сырьевых российских регионах. Причем инфраструктура в них была создана, как правило, ещё при СССР, а в десятилетия реформ россияне, в основном, бросали освоенные тогда территории, а не развивали новые. И это ещё одна причина, почему я считаю инфраструктурное развитие не менее важным, чем военные парады по телевизору. А на самом деле – гораздо более нужным. 15. Вспоминаю примечательный разговор в самолёте, летящем на Чукотку – в край, где ископаемых полно: нефть, золото, уголь... По пути говорим с моим другом Гиви Александровым. Некогда видный менеджер «Сибнефти», после её продажи Газпрому не захотел оставаться в коррумпированной госструктуре и думал, что бы такое сделать интересного. И остановился на неординарной идее: построить на Чукотке нефтеперерабатывающий завод. Летим. Дорога – девять часов! С нами бутылка виски, но к ней должен прилагаться интересный разговор. Я решаю его попытать: – Слушай, зачем там завод, если запасы есть, но никто их не добывает? – Ну, это не страшно, – говорит он, – В мире сейчас так принято – переработка на внешнем сырье. Значит, завод ставим на берегу. Танкеры везут нефть. Он её перерабатывает, грузим в них же продукцию и пусть идут назад! – А как быть с тем, – говорю, – что большую часть года там всё во льдах? – Это тоже не страшно! Купим пару ледоколов, делов-то! – А как насчет того, что у берега мелководье? – Не страшно! Строим стометровый выносной терминал, чтоб швартовать суда. Так многие делают! – Но там же нет электроэнергии в объемах, необходимых заводу… – Не страшно! Построим электростанцию. Запустим на той же нефти. Ты что, у себя в ЮКОСе, станций не строил? – Строил. Вот и не понимаю, откуда ты собираешься рабочих брать? На той стороне Анадырского лимана, где ты можешь поставить завод, никто ж не живет. Все с другой стороны, в городе, а оттуда либо по льду, либо километров сто ехать вокруг! – Фигня! – смеется он, – Сначала будем вертолетами возить. Потом городок построим. Меня в том самом ЮКОСе и особенно в «Шлюмберже» учили деньги считать. Я загибаю пальцы и вижу, что чего-то не понимаю. Выносной терминал, ледоколы, электростанция, вертолеты и всё прочее. За чей счет банкет-то? – Гиви, дорогой, это ж выходит миллионов 200-250 долларов? Мой собеседник сосредоточенно доливает себе вискарик. – Я думал, ты левый… Тебе что, чукчам 250 миллионов жалко?.. Мне, конечно, жалко не было. Но я подумал, что любому инвестору должно будет жалко – и оказался прав. Завод там так и не построили. Но эти бешеные деньги требовались потому, что государство не исполняло свои обязанности по развитию территорий. На той стороне Берингова пролива, аккурат напротив Чукотки, была Аляска, где в таких же климатических условиях прекрасно работала и добыча, и переработка нефти. Потому что в России не инфраструктура создается для доступа к месту жизни людей, а люди живут в местах обслуживания государственных проектов. Не то, что на Чукотке – в Магадане или Якутске нет ни нормальной автомобильной, ни железной дороги. До 2014 года была надежда, что ветку дотянут хотя бы до столицы Якутии. Но Путин не дал завершить последний этап стройки – мост через Лену. Деньги на утвержденный уже проект пошли на мост в Крым. А россияне… Россияне подождут. 16. Интересная штука – человеческое сознание. Особенно – сознание толпы. Как наши коллективные эмоции подобны маятнику… В Советском Союзе «секса не было» (на самом деле, ещё как был, но коммунист должен был быть примером умеренности и добродетели) – зато сейчас все постсоветские страны свободны от каких-либо тормозов в этой сфере. В СССР был культ коллективизма, партийных и профсоюзных собраний – зато сейчас каждый сам за себя. При словах «марксизм» или «социализм» у нас морщатся даже те, кто обнищал за годы реформ. А ещё – недавно высказывать националистические, тем более расистские идеи считалось неприличным, особенно в среде интеллигенции, а сегодня они лезут из каждой фейсбучной щели. Порой возникает ощущение, что в иных кругах стало модно поступать и говорить так, чтоб звучало наоборот, чем в советское время. Тогда был популярен родившийся из-за трагической ошибки афоризм «если Евтушенко против колхозов, то я за». А сейчас дети с водой выплескиваются просто-таки массово – в СССР была бесплатная медицина, значит, нужна платная; было общедоступное образование – значит, будем его ограничивать; коммунисты выступали против национального и расового неравенства – а мы развернем знамена расизма и национализма. Тупиковость этого инфантильного подхода в стиле «назло маме отморожу уши» очевидна. Как и то, что он открывает широчайший простор для манипуляций – достаточно «напомнить», как было полвека назад, чтобы люди некритично и не раздумывая пошли в противоположную сторону. Тем более, что как было на самом деле, мало кто и помнит. Особенно сильно это заметно в среде уехавших на Запад. Для эмигранта сам факт того, что он переехал, закрепился, выжил и нашел работу – предмет внутренней гордости. И он ревнив ко всем окружающим, особенно к местной бедноте: типа, вы уже на всем готовом, вам только руку протянуть, лентяи, а я плачу налоги на ваше содержание! Это источник правых настроений, часто обретающих радикальные формы. Это напоминает своего рода неофитство – эффект, когда новообращенный христианин, желающий показать свою веру, старается выглядеть святее Папы Римского. В Украине российские эмигранты чаще большие националисты, чем украинцы. В Америке многие становятся расистами и крайними республиканцами. В самой России (да и в Украине) неофитство проявляется в тяге к самым радикальным формам неограниченного капитализма и яростному антикоммунизму, давно отвергаемым в развитых странах. Интересно, кстати, что неофитство присуще и самому националистическому движению: в России большинство лидеров этнонационалистов не русские, а полукровки, в Украине у большинства из них родной язык не украинский, а русский, и так далее. Для настоящих русских и настоящих украинцев эта тема стоит куда как менее остро – они воспринимают свои национальные ценности, как нечто само собой разумеющееся. «Град на сверкающем холме», будь это Америка или Западная Европа, в глазах многих приехавших не может иметь изъянов – ведь это подвергает сомнению правильность решения о переезде. Поэтому одобряется любое бунтарство в отношении Родины, но резко осуждается в отношении нового дома. Либо наоборот – уехавший убеждает себя, что он агент своей Отчизны в логове тлетворного Запада, и ездит по Нью-Йорку с красным флагом на Додже с наклейкой «Обама – чмо!» (сам видел, не вру). Но оба случая по сути одинаковы. Двойной стандарт восприятия действительности идёт рука об руку с двойной национально-патриотической идентификацией. Травма неполноценности от принадлежности к «проигравшему Западу совку» деформирует нормальные патриотические чувства. И усиливает противостояние между ощущающим себя «европейским» прозападным меньшинством, стыдящимся своего происхождения, и называемым им «быдлом» национальным большинством, дружно ненавидящим таких «просветителей». Чем умело пользуются власти. Противопоставить этому можно только новый патриотизм нового класса. Который был бы основан не на национальных предрассудках прошлого. Не на красивых, но наносных фетишах типа военной формы 1940х в России или вышиванках в Украине, а на желании создать самое прогрессивное в мире общество, самое привлекательное для жизни. Технически продвинутое, сексуально открытое, культурно развитое, и просто удобное и безопасное. Чтобы граждане других стран хотели стать гражданами России, не чтобы сбежать от налогов или правосудия, а чтобы максимально себя самореализовать. Это и есть моё понимание настоящего патриотизма.

Я уже писал: образец господства политического национализма – США. Во многом он основан на понимании американцами себя: мы – самые крутые и продвинутые. Своих ценностей: мы – самые свободные. И также своей миссии: мы несем миру свет свободы, и с нами Бог. Штаты сегодня – как юная церковь, являющая миру свою веру, этику и идеалы. Борьба идеалов всегда самая ожесточенная. Причем благие цели часто рождают кровавые войны. Самую долгую войну в истории – Столетнюю – начали не фашисты и не коммунисты, а христиане. Хотя такой статистики нет, думаю, что наибольшее число жертв по идеологическим мотивам на алтарь своих взглядов за последние две тысячи лет положили они же. Сейчас Россия воюет с Украиной. И обе стороны объясняют её тем же – желанием утвердить свободу и правду. Только в устах Кремля – это фальшивка. То есть лживое оправдание империалистических притязаний благими намерениями. Но в России многие эту войну поддерживают. Так как принимают эти мотивы за чистую монету. А в Украине этнические националисты говорят: «вы, русские – империалисты, вы – захватчики. У вас это в ДНК. Вы на нас напали. Вы всё время на всех нападаете!» При всем том, что действительно ответственность за эту войну лежит целиком и полностью на России – это крайне узкий, ограниченный взгляд, мешающий прекратить кровопролитие. Да, мерзавцы в Кремле развязали войну в корыстных, империалистических целях. Они знают, что творят зло. Но 80-90% россиян (из тех, кто вообще знает, что их страна ведёт войну, так как гос-ТВ этот факт старательно прячут), убеждёны, что они делают добро. Некоторые даже едут добровольцами. И приводят аргументы в пользу своего решения. Дескать, они спасают русских Донбасса, которых хотят убить фашисты с Запада. И большинство россиян готово страдать под санкциями и затягивать пояса, чтобы помочь им – живущим под угрозой расправы. А заодно и «бедным украинцам, попавшим в лапы фашистской хунты». Да, многие россияне всегда считали Крым российской территорией, случайно попавшей в Украину. И потому они приняли его оккупацию как справедливое «воссоединение». При этом 60-70% из этих же «крымнашистов» уверенно отвечают, что не хотят присоединения Донбасса, как и захвата других частей Украины или всей страны. Большинство россиян, может, и хочет восстановить Союз, потому что помнит с советских времен, как работали заводы, была уверенность в завтрашнем дне, и жить было безопасно в семье дружных народов. При этом, конечно, они в не желают никаких захватов, войн и крови. Им с самого детства в голову вкладывали мысль, что «мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути», и что «кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Ведь «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим», «у России лишней земли нет». То есть разные россияне по-разному относятся к Донбассу и Крыму. Те, кто верит в мифических западных фашистов – за отправку войск; те, кто знает правду, либо просто равнодушно относится к Украине – выступают против нее. Не зря так много русских этнонационалистов сражается на украинской стороне против пророссийских сил: «Украина для украинцев, Россия для русских», – говорят они. «Не допустим возрождения многонационального СССР!». 8. Но Украине от этих внутрироссийских дискуссий на почве национализма и империализма не легче. У неё отняли её часть. Боль потерь друзей и близких мешает мыслить отстраненно и рационально. И всё-таки, чтобы решить этот конфликт и жить не воюя, нужно верно понять мотивы сторон. Когда ты хочешь согласия, только зная мотивы и логику оппонента, ты можешь прийти к взаимовыгодному решению. Мои друзья в Украине и на Западе говорят: мы не против России, мы против Кремля. Мы не против русских, но мы против путинистов! Думаю, это верная позиция. её надо донести до россиян, украинцев и людей всего мира: путинизм – это не Россия, это враг России. Путин успешно сыграл свою роль дьявола-искусителя, столкнув нацию в сладкий телевизионный гипноз. Наша задача – вырвать из состояния одурманенного сна большинство народа, движимое нормальными мотивами, и вбить осиновый кол в кремлевскую машину власти, манипулирующую благими чувствами людей ради своих черных целей. Как реакционеры и капиталисты используют слово «патриот»? Меняют его смысл. Делают агрессивным. Но его подлинное значение известно: человек, желающий блага своей стране, развития, процветания, благополучия и свободы. Можно ли быть патриотом нескольких стран? Это вопрос сродни тому, можно ли любить сразу несколько женщин. Могу сказать, что я патриот России и Украины. Наверное, потому что в моем паспорте место рождения – СССР. И для меня все страны, родившиеся на обломках Союза, не могут быть посторонними. Украине, страдающей от агрессии Кремля, я хочу добра и процветания. И делаю всё, чтобы так и было. Это не мешает мне быть патриотом России. Ведь я хочу процветания Украины не за счет гибели России. И хочу добра России не за счет разгрома Украины или ущемления любых других народов. Я люблю всё человечество. Свободная Россия и процветающая Украина могут многое ему дать – и обогатиться сами. Поэтому в списке моих приоритетов Украина и Россия стоят очень высоко. Я хочу, чтобы у нас всё было хорошо. Как и у американцев, и у европейцев, и у китайцев, и у африканцев. Но ради Штатов пусть трудятся американцы. А Украина и Россия – моё дело. Семейное. Домашнее. И я его делаю. Формула патриотизма, навязанная Кремлем россиянам – иная: патриот желает блага своей стране, значит, ставит её выше прочих. Он убеждён: всё, что она делает – хорошо. А она, разумеется, совершает то, что велит власть. Значит, патриот обязан верить, что власть всегда права. Если ты сомневаешься, то ты – не патриот. Или даже иностранный агент. 9. Мы много говорили об этом с покойным Сашей Литвиненко. Его этот вопрос сильно волновал. Он же офицер, присягал своей стране, а стал работать с английской разведкой. По идее – вражеской. Хотя её действия были направлены против именно путинской России. Он спрашивал себя: предатель ли я? И нашел формулу, которой со всеми делился. Она очень проста: можно ли считать предателями антифашистов в гитлеровской Германии? Они были антифашисты, боролись с Гитлером, сотрудничали с английской, советской, американской и другими разведками стран, воюющих с их страной и убивающих немцев. Но они это делали ради поражения гитлеризма. И в их шкале ценностей это было правильно. Но были и немцы, вставшие на путь пассивного сопротивления. Так мэр Кельна будущий канцлер Конрад Аденауэр не стал служить Гитлеру, когда его приглашали, хотя и не боролся против него активно. А после его краха, будучи незамаранным и приёмлемым для большинства немцев, возглавил страну и начал денацификацию. И то, и то – патриотизм. Каждый выбирает свой. Главное, чтоб он был честным. Хотя могли бы антифашисты-подпольщики объединить страну в 1945м, встав у руля? Вряд ли. Зато приход к власти последовательного левого антифашиста Вилли Брандта на более позднем этапе оказался не только возможным, но и крайне важным для возвращения уважения к Германии в мире и лидерству страны в Европе. Германия и нацизм – не одно и то же. И Россия и путинизм – не одно. Это ложный знак равенства. Навязанная идентичность власти и страны – преступный обман миллионов, которым вдолбили: если ты против власти, то против страны, против них. Поддержка этого равенства некоторыми чересчур рьяными оппонентами Кремля только помогает ему ловить в свои сети всех колеблющихся и сомневающихся. Так кто же патриот? Тот, кто говорит: моя страна – превыше всего, пусть её все боятся и слушаются, а я ради этого готов жить как нищий раб? Или тот, кто трудится ради свободной, мирной, открытой, цветущей России? Патриот – человек, чьи действия обусловлены искренней любовью к Родине. Не больше, но и не меньше. Кому-то эта любовь велит поддержать власть. Кому-то – быть против нее. И оба патриоты. Но один из них слеп в своей любви. Как, впрочем, это часто случается и в личных отношениях. Достойно ли порицать мою бывшую помощницу Машу Баронову, теперь работающую на кремлевский телеканал Russia Тoday и оправдывающую аннексию Крыма? Я с ней категорически не согласен, но знаю: она действует искренне и не ради корысти. Она так мыслит и любит Россию. И с ней надо вести диалог, убеждая в совершенной ошибке. И я буду за неё бороться, а не отталкивать в объятия корыстных чертей-пропагандистов. Тех, кто «топит» за эту власть только за деньги. Они делают то же, что Маша, но их единственный мотив – доход. А завтра, допустим, предложу им деньги я. И они станут хвалить то, что раньше ругали. И ругать, что хвалили… Классический пример – Дмитрий Киселев и Владимир Соловьев – беспринципные люди, говорящие то, за что им платят. Джентльмены неудачи российского ТВ… А Баронова делает то, во что верит. И я её осуждать не могу. Я могу с ней спорить, убеждать в её неправоте. И слушать её аргументы. Таких людей я уважаю, как честных оппонентов и патриотов. Даже если в их среде кого-то обзывают укропами и жидобандеровцами. Кстати, им только кажется, что так они кого-то оскорбляют. Это глупая иллюзия. 10. Нация жидобандеровцев – это круто. Почему я так говорю? Потому что я против этнического национализма. Это тупиковая идея, что место народа в мире определяет родовая наследственность. И что нации потребна «чистота». Жидобандеровец с этой точки зрения невозможен. Ибо являет собой слияние в одном двух противоположных явлений – лютого антисемитизма и ненависти к нему. ЖидобЕндеровец имени 12 стульев – сколько угодно, а жидобандеровец уникален и един в трех лицах известного украинского олигарха Игоря Коломойского. Поэтому, когда украинец-националист или украинец-еврей (разумеется, в шутку имени Первого Канала рос-ТВ) идентифицирует себя как жидобандеровец, это – мощнейший шаг вперед, к подлинному пролетарскому интернационализму. Вы улыбаетесь? Вы спрашиваете: где я их видел? Я не шучу. Таких людей много. Я их знаю. И вы их тоже видели. Изобретатели жидобандеровца выдумали этот интернет-мем, чтобы вызвать к нему злобу и у шовинистов, и у патриотов России. Шовинисты ненавидят евреев, патриоты – Бандеру, значит их слияние, по замыслу, должно перемножить презрение и ненависть. Возможно, в России это отчасти удалось в среде любителей сайтов гнусного пошиба (официальные СМИ это слово не используют). Но оно прозвучало прикольно для украинского уха. И многие его приняли. Так и словечко «укропы», выдуманное пропагандистами как злобно-уничижительное – легко адаптировали в Украине. У украинцев отличное чувство юмора. И если не брать в расчет этнических националистов, одержимых убийственной серьёзностью, народу присуща самоирония. Они говорят о себе: мы – укропы. Мы – жидобандеровцы. Разве не прекрасно? Вы никогда не услышите, чтоб боевики «ДНР/ЛНР», драпированные в желто-черные ленты, звали бы себя «колорадами», как их зовут украинцы. Им это обидно. Значит, на этом участке фронта информационной войны победила Украина. Причем дважды: первый раз, придумав колорадов, второй – приняв укропов. Это – важный вопрос. Его дополнительно подчеркивает тот факт, что на выборах 2014 года, когда президентом выбрали Петра Порошенко, один из его соперников, ранее судимый человек со знаковой фамилией Рабинович, набрал 2,5% голосов, то есть в четыре раза больше главного пугала для россиян, «от которого надо было спасать Крым», страшного националиста и лидера «Правого сектора» Дмитрия Яроша, получившего 0,7%. Я считаю, что так украинский избиратель осознанно пошутил над лощеной сволочью Дмитрием Киселевым. В день выборов, во всяком случае, за подсчетом результатов Рабиновича следили едва ли не внимательнее, чем за лидерами гонки. Зато убийственная серьёзность в таких темах царит в России. Кто там назовет себя колорадо-бериевцем? Или – хотя бы! – чукчасемитом? Когда Виталий Третьяков вдруг предложил провести в Москве «Марш ватников», многие решили: старик выжил из ума. У меня же мелькнула надежда – он же не мог это придумать всерьёз? Но увы. В столице России снова скачут всадники с песьими головами имени Александра Дугина, не умеющие улыбаться. Меж тем, юмор неотделим от интеллекта. Шутить над собой способен только человек с высоким IQ. В Украине их много. Это работает на единство. Глупо принимать за раскол то, что в Украине много людей голосует за разных политиков. В демократии это норма. Политической нации это не угрожает. Важно единство перед лицом агрессии, и в то же время – способность политиков не использовать его для подавления оппонентов. С первым в наших странах всё было хорошо. А со вторым, к сожалению – не очень… 11. Прежде чем мы двинемся дальше, обсудим ряд моментов, касающихся истоков украинского национализма и отношения постсоветских стран с Россией. Повторю: тут я полностью согласен с Лениным, который указывал, что нужно различать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетённой. В Польше, Финляндии, других территориях Российской Империи и странах мира большевики поддерживали национально-освободительные движения рабочих и буржуазии, видя в них союзников в борьбе со своим правительством: «Задачей социал-демократии России является в особенности, и в первую голову, беспощадная и безусловная борьба с великорусским и царско-монархическим шовинизмом и софистической защитой его русскими либералами… С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и её войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России и разжигающих национальную вражду для усиления гнета великорусов над другими национальностями… Лозунгами социал-демократии в настоящее время должны быть: …пропаганда, как одного из ближайших лозунгов, республики немецкой, польской, русской и т. д., наряду с превращением всех отдельных государств Европы в республиканские Соединенные Штаты Европы. В особенности – борьба с царской монархией и великорусским, панславистским, шовинизмом». «Если будет Украинская республика и Российская республика, – уточнял позже Ленин, – между ними будет больше связи, больше доверия». Разумеется, после победы националистов в этих странах большевики стали поддерживать рабочие организации, с целью превратить буржуазные революции в социалистические. Тогда было четко сформулировано отношение левых к национализму, которое с тех пор не менялось: «развивающийся капитализм знает две исторические тенденции в национальном вопросе. Первая: пробуждение национальной жизни и национальных движений, борьба против всякого национального гнета, создание национальных государств. Вторая: развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки и т.д.». Сейчас в случае Украины российские левые об этом забывают. И вместо поддержки украинских левых, поддерживают «этнически своих» ультраправых, орудующих на востоке страны. Неужели их заразил вирус шовинизма? Поддерживая сепаратистов, они в глазах украинцев объединяют советскую идею и империализм Кремля. Для тех, кто пришел в левое движение «по расчету», как Сергей Миронов, это естественно, а для настоящих левых прискорбно, чтобы не сказать – преступно. К ним через столетие обращается Ленин, поддерживая тех, кто предлагает верно оценивать события в Украине, не сводя их к борьбе за статус русского языка: «тот не марксист, тот даже не демократ, кто не признает и не отстаивает равноправия наций и языков, не борется со всяким национальным гнетом или неравноправием. Это несомненно. Но так же несомненно, что тот якобы марксист, который на чем свет стоит ругает марксиста иной нации за “ассимиляторство”, на деле представляет из себя просто националистического мещанина… Великорусские и украинские рабочие должны вместе... в самом тесном организационном единстве и слиянии отстаивать общую или интернациональную культуру пролетарского движения, относясь с абсолютной терпимостью к вопросу о языке… и об учете чисто местных или чисто национальных частностей... Таково безусловное требование марксизма. Всякая проповедь отделения рабочих одной нации от другой, всякие нападки на марксистское “ассимиляторство”, всякое противопоставление в вопросах, касающихся пролетариата одной национальной культуры в целом другой национальной культуре и т. п. есть буржуазный национализм, с которым обязательна беспощадная борьба… марксист вполне признает историческую законность национальных движений. Но, чтобы это признание не превратилось в апологию национализма, надо, чтобы оно ограничивалось строжайше только тем, что есть прогрессивного в этих движениях, – чтобы это признание не вело к затемнению пролетарского сознания буржуазной идеологией. Прогрессивно пробуждение масс от спячки, их борьба против национального гнета, за суверенность народа, за суверенность нации. Отсюда безусловная обязанность для марксиста отстаивать самый решительный и самый последовательный демократизм во всех частях национального вопроса… Но дальше её идти в поддержке национализма пролетариат не может, ибо дальше начинается деятельность буржуазии, стремящейся к укреплению национализма». Говорит Ленин и о самоопределении Украины: «даже с точки зрения буржуазных националистов, из которых одни хотят полного равноправия и автономии Украины, а другие – независимого государства, это рассуждение [что у украинского пролетариата особые национальные задачи – ИП.] не выдерживает критики. Противником освободительных стремлений украинцев является буржуазия двух наций. Какая сила способна к отпору этим классам? Первое десятилетие XX века дало фактический ответ: эта сила исключительно рабочий класс, ведущий за собой демократическое крестьянство… При едином действии пролетариев великорусских и украинских свободная Украина возможна, без такого единства о ней не может быть и речи». Ленин допускает – в 1913 году! – возможность отделения Украины и указывает на связанные с ним проблемы в Донбассе: «определился процесс более быстрого экономического развития юга Украины, привлекающей из Великороссии десятки и сотни тысяч крестьян и рабочих в капиталистические экономии, на рудники, в города. Факт “ассимиляции” – в этих пределах – великорусского и украинского пролетариата несомненен. И этот факт безусловно прогрессивен. Капитализм ставит на место тупого, заскорузлого, оседлого и медвежьи-дикого мужика великоросса или украинца подвижного пролетария, условия жизни которого ломают специфически национальную узость как великорусскую, так и украинскую. Допустим, что между Великороссией и Украиной станет со временем государственная граница, – и в этом случае историческая прогрессивность “ассимиляции” великорусских и украинских рабочих будет несомненна, как прогрессивно перемалывание наций в Америке. Чем свободнее станет Украина и Великороссия, тем шире и быстрее будет развитие капитализма, который тогда ещё сильнее будет привлекать рабочих всех наций из всех областей государства и из всех соседних государств». То есть развитие Юго-Востока – ключ к развитию Украины в целом, буржуазно-демократических, а затем и социалистических преобразований и там, и в России.

«Нация – есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада (менталитета), проявляющегося в общности культуры». Это определение любили цитировать в 70-х годах ХХ века и порой приписывали Марксу. Но дал его Сталин. Я не использую эту формулу. Если она, быть может, и была верна век назад, то сейчас нации в этом виде уходят в прошлое. Знал это и автор. Он пишет: «нация, как историческое явление, подлежит закону изменения, имеет историю, начало и конец». Сегодня значительное число ученых признают: ведущую тенденцию современного мира в этой области отражает понятие транснационализм. Попутно они указывают, что его ясное понимание требует четкого и широко принятого определения нации. При этом философы считают, что это понятие имеет, как минимум, два значения: нация – разновидность этнической общности; и нация – общность политическая. Чтоб подчеркнуть разницу между ними, используют два термина: этнонация и политическая нация. Первый отражает понимание нации, как исконно и природно укорененной в родовых связях. Второй описывает связь нации с гражданством, государством и правом. Оба варианта, особенно – этнонацию, ученые разных школ постоянно критикуют. А признанные политологи, этнологи и социологи признают: наука до сих пор не выработала четкого и адекватного понимания национального. И оно остаётся предметом дискуссий. Потому что для любого критерия национального можно привести контрпример: у швейцарцев нет единого языка, у американцев – общей культуры, у евреев сотни лет не было территории, многие страны говорят по-английски, хотя в их основе разные народы, а украинцы и россияне разные, хотя их невозможно отличить генетически. Но каждую из наций и их особенности мы можем себе представить и без этого. Австриец Карл Реннер говорит, что «нация – это союз одинаково мыслящих и одинаково говорящих людей». Мне симпатично это определение, но кто скажет, какова степень «одинаковости» и в чем должен заключаться их «союз»? Вот почему здесь и сейчас я воздерживаюсь от обсуждения трактовок и определений нации как явления. Не до конца проработан и концепт национального государства. Но всё равно – лучше, чем понимание нации. Его описание важно потому, что эта книга посвящена актуальным темам нашей эпохи, а одна из главных её задач – понять направление изменений форм государственности, в том числе, изменение роли политических наций в современном мире. Предсказание грядущих перемен неразрывно связано с верным пониманием исторических процессов, в которых мы участвуем. Но и тут у ученых нет единства. Одни считают национальное государство инструментом реализации исторического и культурного потенциала этнически однородных групп, живущих в пределах своих государственных границ. Другие, как Юрген Хабермас, полагают, что признак национального государства – не этническая, а культурная однородность населения, а слово «национальное» указывает на «общность, сформированную по критерию единства происхождения, культуры и истории, а также часто общего языка». Английский философ Эрнест Геллнер пишет, что всё сложнее, и «группа становится нацией, если и когда её члены признают определенные общие права и обязанности по отношению друг к друг в силу объединяющего их членства. Именно взаимное признание такого объединения и превращает их в нацию». Эту мудрую мысль я часто вспоминаю в современной Украине, где именно что с правами и обязанностями одних украинцев по отношению к другим есть серьёзные проблемы, куда большие, чем проблема конкуренции разных церквей и языков. Однако об этом – чуть позже. 2. Отдельный вопрос – о природе и сути национализма. Хотя у ученых нет общего мнения о нации, и даже нет общего ответа на вопрос: «что делает жителей одной территории нацией?», но тема национализма разработана лучше. Возможно потому, что он ярко проявил себя в выступлениях политиков и организаций, в доктринах, текстах, агитации и так далее, включая быт. Итак, национализм – это идеология и политика, в основе которых лежит трактовка нации как главной ценности и формы общности людей. Грань между нормальным чувством патриотизма и любви к Родине и национализмом часто оказывается очень тонкой. Она пересекается тогда, когда смысл существования наций из способа защиты общих интересов её членов превращается в самоцель и предмет самолюбования. Здесь часто начинаются идеи превосходства и исключительности нации, то есть – шовинизм, легко перерастающий в близкие идейные течения – нацизм и расизм. Национализм бывает двух видов: этнический и политический. Идейная основа первого – учение об этнонации Второго – учение о политической нации, объединенной гражданством, интересами и государственностью.  Этнический национализм силен там и тогда, где и когда есть проблема с единством страны и идентичностью народа. Пример – Германия и Италия, объединенные во второй половине XIX века. Лучший пример торжества политического национализма – США. Не существует этноса американец. А американская нация – есть. Она включает представителей ряда этносов, а её основа – прямо по Геллнеру – общее гражданство; интересы; государственность и ценности, разделенные большинством, включая любовь к стране. То есть в США этнический национализм успешно заменен патриотизмом. Развилку между этническим и политическим национализмами проходили многие страны, и многие решают этот вопрос и сейчас. Причем – по-разному. Чего стоит опыт Германии, прошедшей период нацизма, потом денацификацию и сегодня с переменным успехом развивающую мультикультурализм. В СССР работала смешанная модель. В отличие от репрессивной «тюрьмы народов» Российской Империи с одной титульной нацией, одним языком и одной государственной религией, большевики сначала дали возможность создать множество национально-территориальных образований. В них были (и форсированно насаждались) свои языки, алфавиты, символики, национальные герои и памятники культуры. Но потом проводили их неуклонную унификацию в рамках концепции создания «советского человека», не имеющего этнической национальности, но принадлежащего к единой советской политической нации. Это очень напоминает концепцию «плавильного котла» США. Развал советской модели на всем постсоветском пространстве обострил интерес к этническому национализму. Он виден в быту и поведении многих жителей бывших республик СССР, а также в общественных течениях, которые там формируют. Хорошо заметен он и в ряде автономий России. И, конечно, очень ярко проявляется в феномене русского национализма. Он исходит из того, что все народы в стране равны, но титульная нация – русская – лидер всех прочих; она – «государствообразующая». 3. Кто-то удивится: русская нация, это, вообще – что? Существует ли она? Резонный вопрос. Я тоже в этом сомневаюсь. Полагаю, те, кого миф именует словом русские – это смесь славянских (живших в основном на землях современной Украины и прилегающих к ним), скандинавских и финно-угорских племен, а также татар. Но этнонационалисты считают иначе. Для них русская нация – высшая форма этнического, культурного, языкового и генетического единения общества. Их речи радикальны, а действия агрессивны. Такие группы, как «Русское национальное единство» (РНЕ), «Боевая организация русских националистов» (БОРН); SERB – «Юго-восточный радикальный блок»; «Общество белых-88»; «Опричный двор» и иные – хорошо известны. На мой взгляд, в России этнический национализм нарастал в 1990-х как сопротивление открыто прозападным элитам, проводившим радикальные неолиберальные реформы. Он достиг пика в середине 2000-х. А после пошёл на спад. Сегодня политические националисты (в т.ч. «имперцы») существенно более влиятельны и имеют основание рассчитывать на куда лучшие политические перспективы. Но продолжающиеся акты террора против антифа и «инородцев», «Русские марши», призывы к изгнанию мигрантов и разным запретам, а также сведения об их связях с властями, по-прежнему вызывают резко отрицательную реакцию общества. В первую очередь – левых и деятелей культуры. Так, поэт и издатель Илья Кормильцев, обращаясь к русским этнонационалистам, заявлял: «Я обожаю русских. Они всегда точно знают, кого нужно запретить. Я уже лет двадцать надеюсь, что наконец кто-нибудь придет и запретит их. Как класс. Вместе со всей их тысячелетней историей жополизства начальству, кнута и нагайки, пьянства и вырождения, насилия и нечеловеческой злобы… Увы, эти странные создания не вполне понимают, что для всего остального мира они выглядят как ничтожные уродцы… Они дергаются, ползают и кочевряжатся, надеясь, что их кто-нибудь заметит… а никто не замечает. …Одного боюсь – этой сволочи хватит ума попытаться запретить человечество». 4. Национализм часто проявляет себя через левые по своей сути экономические программы, стимулирующие экономический подъем: примеры – Италия в 1920-40-х и Германия в 1930-40 годах ХХ века. А также – в те же и последующие годы – страны Азии от Китая и Кореи до Тайваня и Малайзии. Но сочетание национализма и этих стратегий вырождается в «сильное государство», патернализм и, если страна не открывается после успешного завершения первоначальной национальной модернизации – ведёт к упадку. Ту же Германию и Италию после периода взрывного экономического роста национализм сталкивает в войну; зато Южная Корея или Испания переходят к демократизации, переключаясь на другую модель развития, после того как успешно провели национальную модернизацию. В национализме для меня главная проблема – примат коллективной ценности («нации») над интересами человека. Когда речь идёт о коллективном выживании (национально-освободительном движении, отражении агрессии и т.д.), я солидарен с националистами, но с условием: после победы восстановить базовую ценность личности. Ценность Человека должна быть превыше всего. Один из главных вызовов, брошенных мне Марксом, в том же. Одно дело – классовый подход как метод понимания интересов лиц, составляющих класс, и способ ведения политики в их интересах. И иное – попытка подчинять представителей других классов, загоняя их в ярмо единомыслия. Диктатуру пролетариата можно понимать, как власть трудящихся. А можно – как насилие от их имени, творимое классово сомнительным аппаратом. И чем лучше он чует шаткость своего положения, тем наглее нарушает гуманистические ценности. Именно это происходило в прошлом веке во многих странах, заявивших о социалистическом выборе. И тут «послужной список» национализма, идущего рука об руку с капитализмом, пожалуй, более успешен. Но почему они идут рука об руку? Потому, что национализм – это подмена классовой солидарности солидарностью национальной. А успешен он потому, что классом людям ещё надо себя осознать, а национальность к ним приклеена с рождения. Поэтому никакой особой умственной работы им не требуется. Это во многом объясняет тот факт, что термин «национализм» часто используют со знаком «минус». Порой, путая с шовинизмом. К сожалению, часто одно переходит в иное. Порой хватает одной «искры», чтобы национализм – т.е. стремление нации к осознанию себя и защите своих интересов – выродился в шовинизм. Это проблема, так как несет угрозу и ущерб другим нациям, а значит – и другим людям. Вот почему видные гуманисты отвергают национализм. В годы Первой мировой войны, когда власти успешно использовали его, играя на эмоциях народов, будущий нобелевский лауреат, прозаик Герман Гессе пишет об этом композитору Альфреду Шленкеру: «Национализм не может быть идеалом – это особенно ясно теперь, когда нравственные устои, внутренняя дисциплина и разум духовных вождей с той и другой стороны проявили полнейшую несостоятельность. Я считаю себя патриотом, но, прежде всего, я человек. Когда одно не совпадает с другим, я всегда встаю на сторону человека». Впрочем, в таких вопросах важно понимать и учитывать политическую обстановку. 5. Хороший пример – Украина. Национализм присущ не просто статистически значимой, а весомой части её общества. У многих он проявляется в жесткой, шовинистической форме. Но, в отличие от агрессивного национализма части российского общества, украинский национализм – ответ на действия России. Без войны всё было бы иначе. Или я бы это однозначно осудил. А сейчас осуждать не могу. Но и принимать – тоже. Также важно различать шовинизм большого и малого народа. Иные россияне тяжёло переживают крах СССР. Они поколениями жили в великой стране, рулившей половиной Европы и кормящей своих союзников в Азии и Африке. К её гражданам везде в мире относились с максимальным уважением, как сейчас – к американцам. При этом многие из них всегда гордились, что могут «всем навалять». Но у большинства воспитали готовность нести другим народам свободу. В том числе ценой жертв и лишений. И иногда вопреки желанию освобождаемых. Кстати, в точности, как в нынешних США. Этот миссионерский комплекс в полной мере проявляется сегодня в ходе войны в Украине. Одна часть россиян говорит: украинцы не хотят быть в зоне нашего влияния, а хотят в Европу. Это – их право, как и выбирать президентом хоть Порошенко, хоть Зеленского. А иная часть считает, что – «нет, в Украине фашисты угнетают русских, а мы должны их освободить». Если в России чуждый мне этнонационализм достиг пика в 2000х и пошёл на спад, то в Украине его дважды разжигал лично Путин. В 2004м и в 2014м. И, как все, к чему прикасается Кремль – он мне очень малосимпатичен. Но этнические украинские националисты своим напором заставили многих в стране задуматься о другой форме самоидентификации – о политическом национализме, не разделяющем народы, и потому мне гораздо более близком. Новый 2020 год я провёл в компании украинских друзей на одной из киевских кухонь. Это была обычная молодежь – программист, врач, дизайнер, владелец модного винного магазина – и меня удивило, что все захотели включить телевизор, чтобы смотреть новогоднее обращение избранного в мае 2019го президента Зеленского. Никто из них, кроме меня, не был так уж увлечен политикой, и поэтому это показалось мне странным. Оказавшись в такой компании в Москве, я бы никак не ожидал, что кто-то захочет слушать на Новый год Путина. Разве что ради открытия шампанского под бой курантов. Это было самое необычное поздравление, которое я слышал. И это была самая серьёзная политическая речь, которая может войти в мировые учебники ораторского мастерства. Президент Украины призывал отказаться от разделения людей на национальности, и объединиться на базе гражданства: «Давайте сегодня каждый честно ответит сам себе на важный вопрос: кто я? Президент Украины, успешный адвокат, обычная домохозяйка, студент-философ из Могилянки, агроном из Черкасской области. Кто я? Бывший фотограф, защищающий страну на Востоке? Бывший физик, который моет посуду в Италии? Бывший химик, который строит высотку в Новосибирске? Донецкий врач, переехавший и открывший собственную практику? Или учитель из Луганска, который переехал, два года таксовал и таки вернулся обратно? Кто я? Тот, кто десять лет живет за границей и любит Украину в Интернете? Тот, кто потерял всё в Крыму, и начал всё с нуля в Харькове? ІТшник, который мечтает сбежать из страны? Или пленный, который мечтал вернуться домой?.. Это каждый из нас. Мы украинцы. Такие как есть. Не идеальные и не святые. Потому что просто люди. Живые. Со своими недостатками и “тараканами”. Но в нашем паспорте не указано правильный или неправильный украинец. Нет строки “патриот”, “малоросс”, “ватник” или “бандеровец”. Там написано: “Гражданин Украины”, у которого есть права и обязанности. Мы с вами очень разные… Но кто убедил нас, что наши различия имеют значение? А вдруг это не так? Представьте, разве нас мало что объединяет? Мы одинаково гордимся великими украинцами. Перестали ли бы их уважать, узнав за кого на выборах голосовали бы Шевченко или Леся Украинка? Если бы Сковорода или Хмельницкий имели бы разные взгляды относительно НАТО? Нам было бы важно, в какую церковь ходят Каденюк и Лобановский? Что думают Антонов или Королев о растаможке автомобилей? И как Ступка или Быков относятся к “нормандскому формату”?.. Давайте помнить, что любить Украину – значит любить всех украинцев!» Я смотрел на моих друзей. Многие из них плакали. Утром, почувствовав силу этих слов, этнонационалисты обрушились на Зеленского с яростной критикой: «Ему всё равно, под каким памятником стоять – Бандеры, Ленина или Жукова!» А мне? Мне – и вправду всё равно. Если каждый из этих памятников поставили жители той улицы, где он стоит, а не бюрократы, которым на них плевать. Если эти люди чтут разных героев, но строят общую страну. Если их интерес – общее процветание, а не преимущества для кого-то в отдельности. Часто СМИ создают у миллионов граждан путаницу в понятиях. Мешают им различать прогрессивный и реакционный национализм. А также национализм и патриотизм. Но разницу между ними должен видеть каждый из нас. Вот два примера: Тайвань и Израиль. Много лет эти страны движимы национализмом. И в обеих он стал инструментом процветания – они бы без него погибли. Кроме того, в их случае – это драйвер экономического роста и благополучия, а не мнимого национального величия и упрочения власти элиты. В обоих случаях национализм объединял людей с разным прошлым, разного происхождения и разных взглядов. Здесь – грань между прогрессивным и реакционным национализмом. Националисты, забывающие о несправедливости социально-экономического устройства во имя державного развития – реакционны. Националисты, сбрасывающие внешний гнет ради развития своей страны и благополучия её жителей – прогрессивны. 6. О политической нации хотелось бы поговорить поподробнее. Время от времени эти слова входят в моду. Произнося их, непопулярные в обществе неолибералы (и у власти, и в оппозиции), как бы льнут к националистам. Они видят: пассионарный заряд есть либо у них, либо у левых. Но с левыми трудно и дорого – они требуют борьбы с олигархами. А националистов можно увлечь борьбой с мигрантами или «небольшой победоносной войной». Если с этим не пережать, то для привычного положения дел – кто с сошкой, а кто с ложкой – властям безопасно. Так что сегодня концепция строительства «политической нации» прочно удерживает в своих руках союз неолиберального бизнеса, мятущейся интеллигенции и националистической пехоты. Первые мнят себя политиками, отводя союзникам роль той самой нации, которой они хотят беспрепятственно управлять. Из этого следует то, что нам нужно усвоить и запомнить: суверенная демократия Суркова, и национальная демократия Навального – одно и то же: камуфляж неолиберальных реформ. Важнее, однако, то, что сама эта концепция обращена в прошлое, как попытка продлить жизнь империям после Второй мировой войны, когда национализм на время вышел из моды. В 50-70х годах ХХ века она неплохо подходила американскому и советскому обществам. Но для первого означала ускоренное развитие и упрочение лидерства в мире за счет бесчисленных и талантливых иммигрантов. А для СССР обернулась утратой классовой интернационалистской идеи и распадом на осколки этнических национализмов в крови локальных конфликтов. Нового и необъяснимого в этом ничего нет. Политический национализм – порождение капитализма, как инструмент защиты национальных рынков от внешней конкуренции. Изначально он шёл рука об руку с протекционизмом – т.е. с защитой своих предприятий от импортных товаров и услуг. Именно поэтому у последовательных националистов обязательно должен возникать конфликт с прозападными либеральными элитами и олигархическими кругами. Но как и левые, идейные националисты, обычно, бедны и не имеют своих СМИ. Поэтому, часто не ощущая классовой неприязни к крупному бизнесу, присущей левым, они идут на сделку со спонсорами, соглашаясь быть ярким и пустым фантиком вокруг ядовитой конфетки неолиберальных реформ. Тут российским националистам далеко ходить не надо – достаточно посмотреть на современную Украину. Где правые, пойдя на такой союз в ходе Майдана 2014го года, прочно легли под самых коррумпированных и непопулярных деятелей, ранее не имевших ничего общего с национальной идеей. Тем самым они дали возможность носителям взглядов, которые по сути полностью отрицают идею национального суверенитета, удерживать власть. В то же время истоки украинского национализма, которые левые унаследовали от Тараса Шевченко, Леси Украинки, Ивана Франко и многих других – надёжно забыты и неизвестны широкой публике. Это гарантировала инициированная «национал-либералами» простейшая манипуляция с «декоммунизацией».  

Вспоминаю историю, которая случилась несколько лет назад и произвела на меня яркое и глубокое впечатление. Первые числа января 2006 года. идёт «газовая» война Украины с Россией. Вентиль на границе закрыт. Я с семьёй в Польше, в Закопане. Хоть в стране в основном топят углем, отсутствие газа всё равно крайне болезненно. Но мы приехали кататься на лыжах, и все эти политические споры от меня несколько далеки. На телефоне разве что куча шуточек насчет газа в новогоднем шампанском. Утром еду на гору на подъемнике, рядом два польских подростка. Газа по-прежнему нет. У меня звонит мобильный, я отвечаю по-русски. Ребята спрашивают: – Пан из России? А что у вас там с Украиной? – Да, из России. – отвечаю, – А с Украиной ничего особенного. Спор, кто кому сколько должен. Скоро пройдёт! – А что, пан считает, что мы все воевали с Гитлером за то, чтоб сейчас газом меряться? И мне становится очень стыдно. Но поверх стыда, я думаю: до чего ж по-разному наши народы относятся к войне. А вот – ещё одна история. И тоже важная. Много лет спустя, в 2015 году, в Калифорнию приезжает мой старый друг Мумин Шакиров – видный российский кинодокументалист. И привозит свой нашумевший фильм «Холокост – клей для обоев?». Он снят про двух девочек-сестер. Когда-то они участвовали в телевизионной викторине с дурацкими вопросами. Такие специально проводят для третьесортных каналов: туда отбирают малограмотных участников, чтоб зрители хохотали, когда те не смогут ответить на самые простые, но якобы «умные» вопросы. Этих девочек на программе спросили: «Что такое Холокост?» И дали версии ответов: стиральный порошок? Катастрофа? Марка холодильника? Клей для обоев? Они начинают перебирать, и решают: вроде, клей! Сестры были не из самой дальней провинции.  из города Коврова Владимирской области – это 250 километров от Москвы. Программа отнюдь не самая рейтинговая. Но тема зацепила многих, её выложили в YouTube, бах! и ролик собрал миллионы просмотров. Весь интернет на девочек показывал пальцем и глумился – откуда такие тупые? А им по 16 лет, и им жутко больно от травли. Мумина увлекает эта тема. Он видит драму девочек. И решает снять фильм. Про них и про Холокост. Проект финансирует фонд Генриха Бёлля. «Я отвезу их в Освенцим, – говорит он, – чтобы они увидели, что это такое». Мумин находит сестер, снимает их и их маму. Говорит с учительницей истории. Спрашивает: а рассказывают в школе про холокост? Та говорит, оправдываясь: «Конечно, мы упоминали! Но как-то не заостряли, понимаете? Зачем им это?..» Он показывает девочек, почти как в реалити-шоу. Весь их путь в Польшу в поезде, общение с ним. Перед нами обычные российские подростки в их первой поездке в Европу. Сестры толком не понимают, куда едут. Они щебечут, обсуждают, как пойдут по магазинам, что там купят. А потом – попадают в Освенцим. У них – шок. Они ведь хорошие, добрые девочки. Просто жизнь так сложилась, что про Освенцим они не знают. И вот – они в лагере смерти. И у них – истерика. Они рыдают. Они абсолютно раздавлены. И в таком состоянии едут назад. Магазины и шмотки забыты. Мумин их спрашивает: что они теперь с этим знанием будут делать? А они: «мы всем расскажем, чтоб все про это знали, потому что у нас не знает никто». И на этом фильм завершается. Он очень глубоко цепляет. В еврейском центре Сан-Франциско зрители плакали. Первый раз я видел, как люди плачут на документальном фильме. Мумин, отвечая на вопросы, рассказывает, как через год приехал и спросил девочек: – Вы рассказали всем, что видели, как обещали? Что такое холокост? – Нет! – сказали они. – Мы честно-честно пытались! Но нас не слушают. Никому это не интересно. Над нами смеются. Или плечами пожимают. В этом фильме, как и в моем разговоре с польскими мальчиками, отражается принципиальная разница в отношении к войне российского и западного общества. На Западе – это общий ужас и беда. А для немцев – ещё и вина. А в России – это прежде всего – Победа. А что там ещё евреи, поляки, французы, бельгийцы, греки и прочие – это мерцает в дымке. Для огромного большинства есть только наша беда и наша Победа. А скорбь о жертвах только подчеркивает её величие. Главное – не беда. Главное – Победа. Отсюда эти дикие наклейки: «Можем повторить!» В Европе – «Никогда больше!», а в России – «Можем повторить!». Наши соседи пропускают сквозь себя и победу, и боль. А в России хотят быть частью только победы. Не думая о её цене. Отбрасывают её в сторону, тормозят мысли о немыслимых жертвах. Их превращают в цифры, о которых не хочется думать, так они ужасны. Но зато мы самые крутые. И готовы, и даже рады доказывать это вновь и вновь.  11. Корни войны России с Украиной – здесь. Во внедренном в очень многих россиян имперском величии. Хотя, наверное, имперское – это не точно, потому что в современной России нет тяги к завоеваниям. Скорее, это страх уязвимости страны с самыми длинными границами в мире. Нет ничего хуже, чем её распад, поэтому пусть Горбачев с Ельциным горят в аду. «У нас лишней земли нет». «Если твоя жена изменяет тебе, радуйся, что она не изменяет Родине». Украина для россиян стала такой некогда любимой женой, изменившей Родине. Это чувство ущербности, «предательства» со стороны бывших республик Союза и стран соцлагеря, в конечном счете, ведёт к утрате чувства достоинства. Это как ревнивец – подозревает партнёра, не веря в свою достаточную привлекательность. Русский человек так измучен и унижен жизнью, воплями пропаганды, абсурдом реформ, ощущением неспособности что-то с этим сделать и влиять на свою жизнь, что он просто отдается предложенному ему властью торжеству Победы. С чувством. Но – без мыслей. Если в СССР в связи с войной было место скорби, то тут его нет. Только культ. Поэтому иным охота всё повторить. Хотя бы у соседей. Это – эрзац национальной идеи. – Не думайте о будущем, – твердит Путин, – А только о светлом прошлом. Храните его от попыток обсудить неясности. Они таят опасные находки. Зачем они? Не дадим пятнать наше святое вчера! Кроме него, у вас ничего нет. Такое отношение навязывает совершенно неверное понимание сути событий. И заменяет реакцию нормального человека «Никогда снова!» на дикое «Можем повторить!» Какой здоровый человек захочет это повторить? Убить ещё двадцать, тридцать, сорок миллионов? Или ещё больше? Во всю глотку вопя про великий результат? Это надо менять. Снять истерику, экзальтацию, сопли, слюни, парады. Вернуть память о павших и здравый смысл, заботу о ветеранах, спокойствие и человечность. Я – за память о победе, о павших и об ужасах войны. Я за то, чтоб её больше не было. Так меня и целые поколения до меня воспитывали дома и в школе. Учили отвращению к розни, фашизму, насилию, жестокости. Сейчас наоборот. «Война прекрасна! – трубит пропаганда, – Мы всех побили!» Так пестуют фашизм. Его растят из чувства победоносности, величия, превосходства, неоспоримой правоты. Эмоции в ущерб просвещению и пониманию – огромная проблема. Из похожего материала в Германии сто лет назад вырос национал-социализм. В России – истеричный «крымнаш» и война с Украиной. Сколько можно повторять?  12. Нежелание идти по пути путинского победобесия не отменяет необходимости изучать и знать опыт мировых войн. И главное – понимать причины для их возникновения. Первая мировая у нас вообще самая неизвестная война. В школьных курсах она полностью теряется в тени революционных событий, а ведь она унесла около 18.5 миллионов жизней и имела колоссальные политические последствия для всего мира. И всё же в силу масштаба человеческих потерь для наших народов Вторая мировая более важна. Уинстону Черчиллю не зря дали Нобелевскую премию за его труд, который так и называется: «Вторая мировая война». В этой фундаментальной работе лидер державы, которая одно время в одиночку сражалась c Гитлером, говорит в том числе и о том, как демократический Запад дал возможность развиться вселенскому злу – тоталитарному монстру нацизма. В этой книге он прямо пишет, ссылаясь на слова фельдмаршала Кейтеля, что в 1938 году, когда Великобритания и Франция в 1938 году «сдали» Чехословакию Гитлеру, полагая, что открывают ему путь на СССР, Берлин был слишком слаб, чтобы напасть на Прагу. И если бы её поддержали западные державы, этого бы не случилось. Но их страх и желание любой ценой избежать столкновения привели к трагедии. Долг любого правительства, пишет Черчилль, «избегать столкновений и войны и сторониться агрессии… Однако безопасность государства, жизнь и свобода сограждан, которым они обязаны своим положением, позволяют и требуют не отказываться от применения силы в качестве последнего средства, или когда возникает окончательное и твердое убеждёние в её необходимости. Если обстоятельства этого требуют, нужно применить силу». Отказ от самой возможности её применения в 1938 году через год привел к мировой войне и поражению демократий на Европейском континенте. Свой вклад в это внес и Сталин, расколовший немецкое рабочее движение на непримиримые лагеря – коммунистов и социал-демократов. У этой опасной операции были свои (ошибочные) задачи, но они не включали выращивание Гитлера, как врага Запада и превращение Германии в ту грозную силу, которой она стала к началу войны. К этому ведут умиротворение агрессора, мюнхенский сговор, поблажки в нарушениях версальских ограничений и отказ Запада от сотрудничества с СССР, нужного, как вскоре выясняется, именно ему. Запад, считает Черчилль, мог, если бы хотел, договориться с Союзом, и ситуация развивалась бы иначе – Чехословакия не была бы оккупирована. Избежать войны, скорее всего, всё равно бы не удалось. Но она была бы иной. Это нежелание договариваться с Москвой и обусловило пакт Молотова-Риббентропа – логичный, считает Черчилль, шаг Сталина в ситуации, когда геостратегическим интересом СССР стало оттянуть войну на как можно более долгий срок. Коалиция Москвы, Лондона и Парижа против Гитлера в 1938м была бы более разумной альтернативой. Но её не хотели ни Лондон, ни Париж. И тем самым подали нам важнейший урок, блестяще сформулированный тем же Черчиллем: «Если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, она получает и войну, и позор». Этот урок человечество так и не выучило. И, боюсь, не выучит никогда. Позор выбрало украинское руководство при аннексии Крыма, и получило войну на Донбассе, унесшую столько жизней. Запад раз за разом выбирает позор в отношениях с Путиным, тем самым продолжая войну в Украине и провоцируя его на всё новые внешнеполитические эскапады, включая вмешательство во внутренние дела США и Евросоюза. Твердость перед лицом наглеца и хулигана, разговор с ним на его языке – единственный способ остудить пыл агрессора. 13. В 1930 годах роль главного негодяя в Европе играл Гитлер. И всё ему сходило с рук. В такой ситуации опасения войны для СССР были оправданны. И я не вижу ничего невозможного в описанных Виктором Суворовым в книге «Ледокол» планах атаки Советов на Германию. Готов в них поверить. И аргументы Суворова принимаю. Ибо понятен мотив, способный породить такой план. Ведь Сталин, как ни крути, живет в ленинско-троцкистской парадигме перестройки мира и создания общепланетарной республики освобожденного пролетариата. ещё не совершен поворот к сосуществованию систем, сделанный после Второй мировой с появлением ядерного оружия. ещё живо интернационалистское государство – флагман мировой революции. Могу понять ход мыслей Сталина о том, как осуществить мировую революцию. Он вспоминал Первую мировую войну – схватку империалистов. И обдумывал, как стравить страны капитала, чтоб они максимально обескровили друг друга. Чтобы в их народах рос протест против власти, а СССР нанес им сокрушительный удар. После чего в Европе можно было бы строить Социалистическую Республику Советов. Чем не рациональный и правдоподобный план? В котором, подчеркиваю, нет империализма. Он вытекает из интернационалистской теории мировой революции. Речь идёт не о господстве СССР, не об оккупации русскими других стран. А о революции и государстве рабочих и крестьян, включающем Англию и Францию, куда влились бы подвластные им Индия, Африка и так далее. По-моему – план, достойный игры. Вполне вероятно, Сталин именно так и хотел действовать. И заключая пакт Молотова-Риббентропа, покупал время для подготовки к нападению. Но Гитлер напал раньше. И тут я бы поспорил с Суворовым. Он пишет, что это можно считать превентивной атакой. Но война с Россией и захват жизненного пространства описаны ещё в Mein Kampf, так что агрессия нацистской Германии была предопределена намного раньше. Вопрос лишь в очередности: война с Англией или с СССР? И Гитлер, как показывает Черчилль, сперва готовит вторжение в Англию, но ему не хватает сил. И он решает сперва напасть на СССР, а потом раздавить Лондон. Такова логика его последовательных атак на противников и разгрома их поодиночке. А почему он решает, что сможет покорить огромный СССР? И не справится с куда меньшим островом? Если Ламанш уже тогда не преграда для его авиации и ракет?  Во-первых, логистически переправа через водную преграду оказалась для вермахта слишком сложной. И, во-вторых, видимо, Гитлер верит: народ и Красная армия не готовы к обороне, и он справится с ними быстро. Но это – ошибка.  14. Политики ошибаются часто. И потому, увы, впереди у человечества, и, возможно, у нас и наших потомков ещё немало войн. Но при всей их неизбежности важно обеспечить ситуацию, в которой гибнет и получает увечья наименьшее число людей. Мы не знаем, какой будет Европа через сто лет. Хочу, чтоб обошлось без войн. Но не могу их исключить. Как и конфликтов у соседей. Не говоря уже о странах Африки. Войны есть всегда, пока есть неравенство и борьба людей за ограниченные ресурсы. Может быть, когда у всех будет много возможностей, они утратят смысл. А пока их мало, войны будут. С применением живых солдат и роботизированных армий, биологические, климатические, космические… Человек изобретателен в уничтожении себе подобных. Но наша задача – делать всё, чтоб крови и страданий было как можно меньше. Это одна из главных задач. Думаю, цивилизация минимизирует применение живой силы. Ибо люди – важнейший актив. Они создают прибавочный продукт и платежеспособный спрос. Но при соперничестве стран – это то, что важно уничтожать – конкурентное преимущество врага. И чем дальше мы продвигаемся в постиндустриальное общество, где ценность творческой единицы постоянно растет, тем значимей этот фактор. Но и у атакующей стороны может быть вопрос с перенаселенностью и лишней нагрузкой на социальные системы. И не факт, что в некую «светлую голову» в развитом мире не придет идея перемолоть столько-то людей и сбросить лишний «вес». Но «вес» – это пожилые – те, что не работают и не воюют. А молодые, которые могут быть солдатами, наоборот – создают наибольший прибавочный продукт. Но не поручусь, что кто-то не найдет решения этого парадокса. К сожалению, это возможно. Человечество – то есть нашу планету – можно рассматривать как живой организм. Он саморегулируется. Мы видим: кривая рождаемости, по мере роста уровня и качества жизни сперва резко ускоряется, а потом замедляется. Страны, выходя на постиндустриальный уровень, сначала прекращают расти, а потом начинают терять население, хотя с точки зрения благополучия там – «рожай – не хочу». В Китае сняли ограничения рождаемости. Но пожилых становится многовато, а работающих маловато, и надо перераспределять социальное бремя. Как и кто будет иметь дело с ростом человечества? Неизвестно. Значит, надо скорее осваивать космос, а то ресурсов Земли может физически не хватить. Это важный фактор с точки зрения войн. Если численность человечества удастся стабилизировать, научно-технический прогресс, рациональное использование ресурсов и новые технологии позволят создать общество всеобщего процветания, когда у всех всё есть и воевать не надо. А при его бесконтрольном росте на своем веку мы увидим войны за воду, лес, еду и любые ресурсы, которые истощаются. «Первый мир», считающий себя гуманным, гуманен к своим. Ради своих солдат со времен Второй мировой он готов беспощадно бомбить чужих. Пока те не могут ответить, это работает. Но они уже начали отвечать – своими средствами. Башни-близнецы. Другие масштабные террористические акты. Миграция. Вирусы. Оружие. Пока ядерный терроризм – это фантастика. Но надолго ли? Я мечтаю о мирном человечестве. Я борюсь за него. Но как прагматик и реалист, я вижу угрозы. В том числе – нашей будущей стране. Поэтому ей нужна в высшей степени современная, сильная, мобильная, хорошо оснащенная, обученная и идейно мотивированная армия. Не для агрессии и угроз, а для максимальных гарантий безопасности страны. 15. И тут самое время сделать отступление. Отнюдь не лирическое. Хотя и личное – семейное. Но имеющее, как скоро выяснится, самое прямое отношение к войне, миру и моим действиям, как политика. Надолго определившим мою судьбу. У моего деда была сестра, а у неё муж – Тихон Юркин. Государственный деятель времен Сталина, Хрущева и раннего Брежнева. У него очень интересная судьба, но в данном случае важно то, что в 1954 году в момент передачи Крыма Украине, он был министром совхозов РСФСР, возглавлял министерство, которое сам и создал в 1930е, став народным комиссаром. То есть занимал должность, аналогичную нынешнему министру сельского хозяйства. И вот происходит эта передача, и против неё открыто выступает только один человек – первый секретарь Крымского обкома партии – Павел Титов. Его снимают с политической должности за расхождение с линией партии, но поскольку никаких преступлений он не совершил, согласно действующему в СССР номенклатурному правилу, его должны перевести на равнозначную хозяйственную работу. То есть – заместителем республиканского министра. Как Ельцина, снятого с позиции первого секретаря МГК КПСС после конфликта с Горбачевым, поставили замминистра строительства РСФСР. Ровно то же самое должно произойти и тогда. Но Хрущев человек вспыльчивый, и приютить опального Титова все боятся. И всё же есть один человек, который решается – Тихон Юркин. Он тоже не согласен с Хрущевым, но не настолько, чтоб открыто бунтовать. И берет его к себе заместителем, которым тот успешно работает много лет. И когда во время аннексии Крыма я голосую против, то закрываю семейный гештальт– мой сводный дед против волюнтаристской передачи Крыма туда, а я – против милитаристского взятия обратно.  16. Скажу ещё раз о моих мотивах при голосовании против аннексии Крыма.  Хочу быть верно понятым. Либералы против присоединения Крыма, поскольку видят в нем нарушение международного права. Мне же оно в данном случае безразлично. Потому что я, будучи левым, выступаю за право наций на самоопределение. Наций в самом широком смысле слова. Для меня люди, живущие в Крыму – крымчане. И если крымчане (независимо от того, нация это в этническом плане или нет) как общность, хотят создать независимую страну или присоединиться к другой стране, то это их право. Так же, как басков, каталонцев, шотландцев или жителей штата Техас. Я за это. Но я против оккупации и аннексии. А то, что происходит в 2014 году – оккупация. Решение о присоединении принимают не в Крыму, а в Кремле. Вводят туда «зеленых человечков», а потом «легитимируют» это через фальшивый референдум. Я не могу с этим согласиться. Так как не вижу волеизъявления граждан Крыма в виде корректной процедуры, позволяющей его достоверно установить. А все замеры социологов и выборы, проходившие до того, показывают: сепаратисты в Крыму набирали лишь доли процентов. Но вот полуостров присоединяют к России, а людям говорят, как в старом советском фильме: «Деточка, что ты хочешь – поехать на дачу, или – чтоб тебе оторвали голову?» И все дружно голосуют: «на дачу». Здесь для меня корень проблемы с захватом Крыма. Здесь основа моей позиции. Она полностью совпадает с циммервальдским подходом. Который в том, что мы – против империалистических войн, мы – против захвата одной страной других стран, мы против желания элит делить территории и сферы влияния. И вообще против использования понятия «сфера влияния». Мы за дружбу народов. За то, чтобы каждый народ решал свою судьбу, так, как он хочет. Но – не путем военных захватов чужих территорий. Именно эти принципы звучат в Циммервальде. Поэтому меня возмущает, когда путинские боты и пропагандисты называют меня предателем интересов России. Думаю, и большевиков в 1915 году возмущает, что их называют предателями и немецкими агентами. Они исходят из понимания интересов всех народов. И российского, и других. И выступают за свободу самоопределения. В этом суть циммервальдского процесса. Его цель – покончить с империализмом правительств, навязывающих народам мировую бойню, натравливая их друг на друга. Разобравшись с этими правительствами, мы решаем, как дальше жить. Если это ведёт к изменениям границ, значит, так тому и быть. Но это должны быть не захваты и поглощения, а итоги свободного выбора свободных граждан. Я так считаю. Я это утверждаю. И вижу в этом суть истинно патриотического отношения к национальным интересам. И способ жить в мире без войн.

Знаете ли вы, что такое Циммервальд? Честно признаюсь: я до 2014го года не знал. А когда началась война России с Украиной, это место стало для меня столь важным, что я постарался туда поскорее приехать. Почему именно в эту горную швейцарскую деревню неподалеку от Берна? Потому что она прямо связана с формированием отношения левых к войне и миру. И играет немалую роль в истории глобального движения за мир и социальную справедливость. А война и политическое насилие остаются одной из главных бед человечества до сих пор. Сюда, в сердце Альп, ярким и солнечным осенним днем 1915 года на свой профессиональный слет прибывают 38 «орнитологов». На самом деле – это левые деятели из 11 стран, собравшиеся по инициативе лидера швейцарских социал-демократов Роберта Гримма, а также Льва Троцкого и итальянской социалистки Анжелики Балабановой. Уже год грохочут пушки Первой мировой войны. И её противники – социалисты, представляющие разные партии, собираются, чтобы выработать общую позицию по отношению к этому конфликту и войне как таковой. Участвует во встрече и Ленин. И выдвигает на ней знаменитый радикальный тезис: превратим войну империалистическую в войну классовую! То есть – гражданскую. В том числе и в России. И желает поражения её правительству. В то же время Троцкий предлагает альтернативную, не менее громкую концепцию – немедленно установить на планете «мир без аннексий и контрибуций». И его поддерживает большинство, провалив резолюцию Ленина. Будущему вождю российской революции кричат в лицо: «вам легко разглагольствовать из нейтральной Швейцарии! А нас на родине за такое посадят в тюрьму или расстреляют!»  Очень мне эти аргументы напоминают иные споры в современной российской оппозиции и отдельных «смельчаков» из прекрасного далека. Я хорошо понимаю аргументы Ленина, для которого важно было любой ценой добиться свержения правительств (как российского самодержавия, так и всех воюющих стран). Призывы к замене одной войны на другую всегда отталкивают. Мир любой ценой – такой тезис нормальному человеку гораздо ближе. Ближе он оказался и большинству участников Циммервальда. Однако история все расставляет по другим местам: без народных восстаний военную машину большинства участников Первой мировой не остановить. Тем временем в охваченных патриотическим угаром странах, которые представляют на конференции делегаты, их понимают и поддерживают немногие. Больше того – их подозревают в измене. Точно так же, как сейчас и в России, и в Украине левых порой обвиняют в тайном, вольном или невольном пособничестве врагу, тогда, например, во Франции считают, что конференция на руку Германии; в Германии же решают, что Циммервальдское движение служит Антанте. В итоге открыто писать о конференции власти запрещают и там, и там. Но, вспоминает Троцкий, «через несколько дней безвестное дотоле имя Циммервальда разнеслось по всему свету… Это произвело потрясающее впечатление на хозяина отеля, принявшего конференцию. Доблестный швейцарец заявил Гримму, что надеется сильно поднять цену своему владению и потому готов внести некоторую сумму в фонд…». С тех пор проходит больше века. Но вопрос отношения к войне и миру остаётся в центре внимания всех течений мирового движения за социальную справедливость.  2. Очевидно, что сегодня в каждой стране своя специфика и свои условия. Где-то они жестче, где-то мягче. Одни страны являются агрессорами, другие – жертвами агрессии, третьи пытаются помочь решать конфликты других с пользой для себя, четвертые, напротив, поставляют оружие воюющим сторонам. Всё это надо учитывать. Пример – уже упомянутые Украина и Россия. Ситуация в них кардинально разная, как и задачи левых этих стран. Россия напала и оккупировала часть Украины, Украина вынуждена защищаться. В России авторитаризм, действующий под флагом имперского национализма, в Украине – демократия, установленная в результате либерально-националистического восстания. При этом и там, и там в моде правоконсервативная риторика, и у власти правительства, проводящие неолиберальный экономический курс. Это рождает во многих головах немалую сумятицу. Вроде как надо критиковать своё правительство за неолиберальный курс, проводимый под диктовку не очень далеких экономистов МВФ; вроде как надо стоять на антивоенных, антимилитаристских и интернационалистских позициях; вроде как надо противопоставлять классовую солидарность национальной, но как и когда-то, во времена Циммервальда, встает вопрос: а где та грань, за которой идейно безупречная позиция становится предательской по отношению к своему народу? С этим вызовом одинаково плохо справилось и большинство украинских, и немалая часть российских левых. Первые, движимые ностальгией по советским временам, не сумели увидеть национально-освободительный характер Майдана 2014го года и необходимость защиты Отечества от иностранной империалистической агрессии, каким бы правым ни было их правительство. Вторые – забыли, что для любого человека левых взглядов борьба с собственным империализмом должна быть приоритетной перед борьбой с империализмом иностранным (хоть американским, хоть каким-либо еще), и что нельзя ставить солидарность со страдающими от войны трудящимися Донбасса выше солидарности со страдающими от российской агрессии трудящимися остальной Украины, лишь по причине национальной или языковой общности. Для всех левых борьба за мир без аннексий и контрибуций должна быть безусловной, и никакие внутриполитические тактические соображения не должны нас заставить отойти от этой линии. В отношении войны в Донбассе у российской оппозиции есть несколько версий поведения: Первый вариант – заклеймить путинский режим как «ошибку природы», уехать и ждать, когда ситуация изменится под ударами экономического кризиса и украинской армии, а потом уже возвращаться к нормальной политической борьбе; Второй – в условиях военного времени избегать критики внешнеполитического курса Кремля, используя нарастающие экономические сложности и антизападные настроения российского общества для повышения собственной популярности и последующего влияния на социально-экономическую политику внутри страны; Третий путь – решительно размежеваться и объявить войну правительству, ведя антивоенную пропаганду и содействуя поражению в агрессивной войне. и будущее восстановление отношений с Украиной, готовить альтернативу его политике, правдиво информируя широкие массы о положении дел в стране и вокруг нее, работать на скорейшее прекращение войны  3. По первому, «большевистскому», пути, сейчас идёт значительная часть российских либералов. Мне представляется этот путь морально безупречным, но политически тупиковым. Он не дает возможности вскрывать всю пагубность социально-экономической политики российских властей, отталкивая многих одурманенных пропагандой сограждан. Это путь естественный для несистемных либералов, не имеющих фундаментальных противоречий с путинскими «системными» либералами в правительстве, но он сегодня ошибочен для левых. Ко второму пути нас призывают охранители и шовинистически настроенная часть левых. К сожалению, на эти позиции встал и ряд моих соратников по «Левому фронту» во главе с Сергеем Удальцовым. Ничего нового в этом нет, мы это проходили в 1914 году. Ленин писал об этом так: «социал-шовинизм есть защита идеи “обороны отечества” [в империалистической войне]... Из этой идеи вытекает отказ от классовой борьбы во время войны… Социалисты всегда осуждали войны между народами, как варварское и зверское дело. Но наше отношение к войне принципиально иное, чем буржуазных пацифистов… Мы отличаемся тем, что понимаем невозможность уничтожить войны без уничтожения классов и создания социализма, а также тем, что мы вполне признаем законность, прогрессивность и необходимость войн угнетённого класса против угнетающего, рабов против рабовладельцев, крепостных крестьян против помещиков, наемных рабочих против буржуазии»[2]. Я считаю, что подобные социал-шовинисты хуже кремлевских властей. Они лгут народам России и Украины, заявляя, будто воюют за их свободу и справедливость, за избавление от олигархического диктата и против американского империализма. Фактически они приняли сторону наших главных противников в их борьбе против социальных перемен. Как писал тот же Ленин, «самый распространенный обман народа буржуазией – прикрытие её грабительских целей “национально-освободительной” пропагандой»[3]. Не менее актуальны и другие ленинские слова столетней давности: «русское правительство… сумело осуществить обман “своего” народа в грандиозном масштабе. Громадный, чудовищный аппарат лжи и хитросплетений был пущен в ход, чтобы заразить массы шовинизмом, чтобы вызвать представление, будто правительство ведёт “справедливую” войну, бескорыстно защищает “братьев-славян” и т. д…  Некоторые левые даже используют парламентскую арену, чтобы подслужиться к своим правительствам, или, в лучшем случае, умыть руки. Парламентская деятельность одних приводит их на министерские кресла, деятельность [настоящих левых] приводит их в тюрьму, в ссылку, на каторгу. Одни служат буржуазии, другие – пролетариату. Одни – социал-империалисты. Другие – революционные марксисты… Социалисты безусловно должны требовать, чтобы [левые] партии угнетающих стран (так называемых “великих” держав особенно) признавали и отстаивали право угнетённых наций на самоопределение, и именно в политическом смысле слова, т. е. право на политическое отделение. Социалист великодержавной нации, не отстаивающий этого права, есть шовинист… РСДРП давно раскололась со своими оппортунистами. Русские оппортунисты теперь стали ещё и шовинистами. Это только укрепляет нас во мнении, что раскол с ними в интересах социализма необходим». Что ещё здесь сказать?  Сто с лишним лет прошло, а ничего не изменилось.  4. Обычно девиз «чем хуже, тем лучше» связывают с большевиками. Но что же мы видим? По этому пути идут либералы, выходя на улицы Москвы с флагами Украины. Это – тупик. Так они лишь облегчают Кремлю борьбу с его противниками. Так же «закопала» себя братская для «Левого фронта» украинская «Боротьба», выходя на улицы городов Украины рядом с российскими триколорами. На что рассчитывают либералы? Это понятно. На то, что после падения нынешнего режима возникнет хаос, в котором они смогут продвинуть известных и «эффективных» людей, способных взять на себя ответственность за страну. Это – попытка вести политическую борьбу с позиций морали, но без образа будущего. Такая стратегия может победить, но, скорее всего, приведёт к повторению в России украинских событий – включая острое противостояние Москва-регионы, вплоть до распада страны. Я убеждён: мы должны идти третьим путем, не выстраиваясь в хвост ни власти, ни либеральной оппозиции. Любой, кто готов сохранить (пусть модернизированную, очищенную от коррупции, с реально действующей конституцией) систему – наш противник. А любой, кто работает на демонтаж системы – союзник. С ним мы готовы действовать вместе. Но обязаны задавать себе и союзнику вопрос: что дальше? И предлагать собственный ясный и точный ответ, включая план действий, архитектуру власти и экономическую модель будущей России. Наш враг – не лично Путин. Наш враг – путинская система. События в Украине – серьёзный урок для нас. Наши левые союзники там де-факто вот уже несколько лет вынуждены выбирать из двух вариантов: с кем быть – со сторонниками Майдана или с ДНР/ЛНР? Этот выбор ложен. Один известный коммунист сказал бы: «оба хуже». Я бы с ним согласился, если бы подходил к ситуации только с точки зрения теории. Но в реальности шовинисты, воюющие за ДНР, для меня безусловно опаснее, чем националисты в Киеве. Во-первых, их организации гораздо более многочисленны и дееспособны, чем и левые, и несистемные либералы в России. Во-вторых, сейчас они получают боевой опыт и оружие, которое могут применить в будущем в России. В-третьих, будучи в своей основе против режима и наравне с левыми критикуя неолиберальный курс правительства, они имеют шанс возглавить массовый протест в Москве, оставшись своими для регионов. Эти империалистические силы – стратегическая угроза. Они несут без преувеличения смертельную опасность российским левым и недопустимо большую вероятность развязывания большого конфликта внутри России и её последующего распада. В Киеве националисты не имеют такого влияния. Они упустили возможность взять власть, встав в услужение коррумпированным властям и олигархату. Как результат, их политический потенциал стал уже, чем у их московских собратьев, что наглядно отражают результаты выборов. Я понимаю украинских товарищей, считающих эту угрозу серьёзной лично для себя, и видящих в конфликте на Востоке возможность переломить ситуацию в свою пользу, ослабив соперников. Но этот подход близорук, и отвлекает их от возможности вырасти в самостоятельную и влиятельную политическую силу.  5. Почему левые на Востоке не только не выстраивают свою политическую линию, но зачастую и «ложатся» под ДНР/ЛНР? Разве в условиях военного хаоса нельзя создать собственную модель? Или они слишком слабы и им страшно? А разве не страшно терять лицо, подыгрывая шовинистам? Следуя какому критерию они делают выбор между Киевом и Москвой? Выбирают московских шовинистов потому, что у киевских лучше зарплата и машины? Но настоящие украинские националисты – простые западенцы – беднее «донецких», заезжих москвичей и казаков. И их национальный протест имеет ярко выраженный социальный характер. Причина – в наследии «оранжевой революции» 2004 года. Тогда позиция левых была верной: в споре двух олигархических кланов – условно-пророссийского и условно-националистического – мы не участвуем и ведем свою линию. Кто-то даже написал «в споре двух свиней у корыта я выбираю сторону корыта». Но время идет, ситуация меняется, и эта линия теряет смысл. Следуя ей, они выпадают из актуальной повестки и теряют влияние. Урок не идёт им впрок: Компартия Украины встает на сторону Партии Регионов и старой власти, а «Боротьба» пытается оседлать украинскую Вандею – ДНР/ЛНР. Результат – рост узнаваемости, но узнаваемости как друзей реакции: кремлевского империализма. Вместо того, чтобы занять освободившуюся в стране позицию левой партии, они солидаризируются с ДНР/ЛНР, и получают логичные в этой ситуации (хотя от того и не менее возмутительные) репрессии в отношении своего актива. При том, «Боротьба» не ставит под сомнение единство Украины. Но кто слышит эту часть её тезисов? При этом действия власти в Киеве отличаются от преследований левых в других странах, скажем, в Чили после переворота 1973 года. И от маккартизма в США. И даже от ельцинских лет, когда шло наступление на левую идею как таковую. Постмайданные власти борются исключительно с символами, в которых видят призрак Империи. Форма для них важнее содержания. Меж тем в Москве власть, установленную в ходе Революции достоинства, до сих пор порой называют «хунтой». Почему? Обратимся к словарю: хунта – военная группировка, захватившая власть и установившая террористическую диктатуру. Были ли во власти, установленной Майданом, военные? Была ли диктатура? Ясно, что хунтой эта власть не была, как не была и фашистской. Считать её антикоммунистической также неверно – как любая неолиберальная власть, она лишена идеологии, и манипулирует общественным мнением в целях обогащения. Порошенко – сомнителен в роли Пиночета, его преемник Зеленский – тем более. Трагедии Одессы и Мариуполя, как любую трагедию, сегодня поднимают как флаг все стороны, использующие кровь в своих политических целях. Истинные виновники бойни – люди с большими звездами на погонах – для того и проводят «спецоперации». Ничто так крепко не связывает руки и не застит глаза, как кровь товарищей. Не стану разбирать эти события, про них много написано. Проведя много встреч с теми, кто был на обеих сторонах баррикад в этих городах, я могу сказать определенно: в гибели людей виновны не возбужденные гражданским противостоянием активисты, предсказуемо сыгравшие написанный не ими сценарий. К тому же игравшие его и после, не умея даже попытаться понять противников. Как же они злились, когда я посмел просто поговорить с их врагами! Верное понимание подоплёки украинской трагедии необходимо для её прекращения. Главная задача организаторов кровопролития – воздействие на широкие массы – телевизионная картинка в стиле «наших бьют». Жертвы на Майдане (и избитые студенты, и герои «Небесной сотни») – колоссальный мобилизующий фактор для сторонников евроинтеграции. А жертвы Одессы и Мариуполя – для ДНР/ЛНР. В обоих случаях противостоящие спецслужбы подыгрывают своим противникам: снайперы на Майдане – предупреждение оппозиционерам в России; разгон Куликова поля в Одессе – подтверждение успеха борьбы властей Украины с «сепаратистами». Мы помним, как схожие вещи происходили в России: я не верю, что вторжение известного своими связями с российской военной разведкой Басаева в Дагестан и взрывы домов в Москве и Волгодонске были неожиданностью для кремлевских силовиков.  6. И в России, и в Украине спецслужбы могут быть довольны решенной задачей. А теряют, как это часто бывает, простые люди и искренние активисты. Ну а «шефам» оправдаться иезуитской арифметикой не сложно – ну, уморили пятьдесят человек, зато скольких спасли?.. Как бы то ни было, никакого идейного противостояния за кровью в Одессе и Мариуполе нет. Никто не бьёт коммунистов и просто левых. Сторонники единства страны сражаются со сторонниками её распада; сторонники Таможенного союза со сторонниками евроинтеграции; сторонники федерализации со сторонниками унитарного управления. Но не левые с правыми, как бы кто ни пытался это так представить. Пытаться объяснять события в Украине в плоскости идеологий – самая опасная стратегическая ошибка, которую только могут сделать левые, связав тем самым свою идейную платформу и политическую мысль с интересами одной из империалистических держав. Результат: вместо того, чтобы использовать момент для перехвата красного знамени из унизанных перстнями рук олигархата и дрожащих рук украинской «компартии» – отказ от своей версии будущего и отъезд из страны. Вопрос: что же делать тем, кто бьётся в Украине? Ответ: шаги навстречу друг другу. Надо ясно и громко заявить об общей платформе урегулирования: о единой и неделимой Украине. На этой основе провести дискуссию о новой конституции страны – её сбалансированной модели, децентрализации и правах местного самоуправления, гарантиях национальным и языковым меньшинствам. После завершения войны с Россией в Донбассе объявить амнистию и заключить гражданский пакт конфликтующих сторон, закрепив возврат политической борьбы в ненасильственное русло. Думаю, завершение этой войны станет очень важным моментом для России и россиян, не менее, чем для Украины. В одном из интервью президент Зеленский говорит: «это победа для России – конец войны. Это для них победа не над Украиной, а над собой». Думаю, он даже сам не знает, насколько он в этом прав.  7. Наличие глубокого внутреннего раскола и противостояния украинского общества мы не должны воспринимать, как подтверждение кремлевского тезиса о гражданской войне в Украине. Да, война идет, но не гражданская, а гибридная империалистическая. Кремль использует все внутренние противоречия Украины для оправдания своей интервенции, призванной стать разменной монетой в торге с Западом за Крым и разделе сфер влияния в Европе. Чтобы убедить все стороны урегулирования в том, что без договоренностей с ним преодолеть внутриукраинский раскол невозможно. Рана недоотторгнутого от неё Донбасса будет вечно гнить и отравлять Украину, чем будет активно пользоваться Путин. Думаю, что даже если отгородить эту часть региона стеной, как предлагал Арсений Яценюк, это принципиально ситуацию не изменит. Донбасс – не Крым. Он гораздо важнее для остальной страны, и гораздо сильнее с ней интегрирован. Поэтому задача мирного урегулирования, пока она не решена, будет для Украины приоритетной. Возможность её решения коренится в сочетании двух факторов: во-первых, сильной и решительной украинской власти, способной в прямом диалоге с нацией сокрушить часть элиты, заинтересованную в продолжении войны и играющую на национальных чувствах народа; во-вторых – согласованной с международным сообществом линии поведения, которая надавит на слабые точки Путина и его окружения. Последнее очень важно. Европа и Америка объективно устали от украинско-российской войны. Любому политику в любой стране нужно отчитываться перед избирателями в успехах, а не говорить о вечных проблемах. Украина потеряла много времени после Майдана, не сделав реальных шагов к– экономическому возрождению. Особенно важным было бы привлечение иностранных инвестиций и создание проукраинского бизнес-лобби на Западе. Даже экономическую помощь власть страны принимала с кучей проблем, споров и дискуссий, что вызывало недоумение у многих доноров. Мысль, на которую всё время напирают украинские дипломаты, что «Украина – санитарный кордон Запада от России» никому не близка вне Восточной Европы и Балтии. Россия для многих на Западе – важный торговый партнёр, зачем им санитарные кордоны? Вот если бы Украина в чем-то Россию для европейцев заменила, пригласила создавать производства, размещать капитал, строить дома и дороги – было бы реальное дело. А так всё сводится к вежливым улыбкам и громким словам. Но несмотря на всё это, Украину нельзя оставить один на один с Путиным. Хотя полностью она поддержку никогда не потеряет. У Запада в лице Киева есть естественный противовес путинским амбициям, повод ударить по рукам Кремлю в любой точке света – зачем его терять? Это ещё одна причина, почему я считаю аннексию Крыма преступлением против россиян не в меньшей степени, чем преступлением против Украины.  8. С самого начала войны, на Западе много говорят о санкциях, спорят, оставлять их или снимать. Меня российская пропаганда любит записывать в число сторонников санкций, хотя моя позиция с первого же дня была иной. Если посмотреть на многочисленные примеры в истории, мы увидим, как экономические санкции делают население беднее и тормозят развитие стран, но при этом народы в них сплачиваются вокруг своих лидеров перед лицом внешнего давления. Так как же я могу призывать наказывать своих сограждан, даже если они сейчас заблуждаются, глядя в телевизор? Они и так страдают от роста цен и экономического спада, хотя отказываются увидеть первопричину этого – развязанную Кремлем войну. Помню, мы сидели в варшавском баре с Дэном Фридом[6], и обсуждали санкции. – Илья, я слышал, ты критикуешь наши санкции, – горячась, ворчал Дэн своим скрипучим голосом, – но почему? Разве ты не против Путина? – Именно поэтому, Дэн! Именно поэтому! Вы своими руками разрушаете всю нашу аргументацию в критике российских властей! – пытался объяснить я. – Даете Путину возможность списывать все его провалы на ваши враждебные действия. И вот результат… Я вынул мобильный и показал ему фотографию. На ней был улыбающийся Обама, справляющий малую нужду в порядком и без него засранном подъезде какой-то хрущобы. Дэн грустно усмехнулся: – Знаешь, Илья, когда-то мне пришлось делать нелегкую работу. В 2007 году Конгресс решил признать турецкий геноцид армян 1915го года, и у нас на болотах[7] схватились за голову: мы ж из-за российского союзника Армении поссоримся с членом НАТО Турцией! Я к Турции всегда прекрасно относился и с её руководством дружил и дружу, но вопрос о геноциде для меня был очевиден. Так же, как и другие злодеяния, совершенные в разных странах. Это следовало признать, обсудить прежде всего внутри с собственным народом, и перевернуть мрачную страницу истории. Но турки этого решительно не хотели, и крайне болезненно относились к любому обсуждению этой темы. – Так, и?.. – Пришлось мне идти в Конгресс и за всех отдуваться, вот чего… Кучу врагов себе нажил. Но в итоге геноцид не признали! – Дэн провёл рукой по лысине, убирая несуществующие волосы. – Стоп. Ты не согласен, что в 1915м был геноцид. Или я что-то не понял??? – удивился я. – Согласен, конечно. Но помогло бы его признание? Простые турки просто ожесточились бы против нас, и мы бы потеряли союзника! Этот аргумент мне был понятен. Правда, мне было также ясно, что он льет воду на мою мельницу. – То есть в случае Турции, поскольку она для вас важна как союзник, вы боялись её оттолкнуть. А в случае России не боитесь? Разве не видно, что Путину это и нужно – чтоб вы подтвердили ему, что Америка враг всем русским? Дэн разгорячился и стал активно жестикулировать. – Но ведь была нужна какая-то реакция на агрессию Москвы? Была. Нужно было согласовать её с Европой? Нужно. Поэтому мы не могли делать ничего сложного и противоречивого. Сделали то, что было реально. Вы ж сами хотели, чтоб мы реагировали! Это же политика – мы делаем, что можем! Я хорошо понимал, о чем говорил Фрид, но был с этим не согласен. Он пошёл против своей совести и правды в вопросе с геноцидом. И что? Конгресс всё равно принял это решение, только двенадцать лет спустя. А пятно на совести в высшей степени уважаемого и достойного человека осталось. Тем более, что его аргументы по поводу Турции были схожи с моими аргументами по поводу России. Аромат двойных стандартов просто-таки витал над нашим столиком. Объявленной целью санкций было не наказание для россиян, а прекращение агрессии. Скорее всего, это было возможно только через смену власти в Москве, но опять-таки – не танками Абрамс или Шестым флотом, а в результате свободного от внешнего и внутреннего диктата выбора граждан России. И этот самый внутренний диктат коррумпированной и оборзевшей в своей безнаказанности кремлевской силовой и олигархической верхушки и должен быть настоящей целью международного сообщества. Это совершенно другая история – наказание властителей России за их преступления и выбивание у них из рук главного оружия – награбленных капиталов. И есть кого и за что: сотрудники Администрации президента подготовили решение о начале войны, депутаты Госдумы и Совета Федерации его утвердили, правительство обеспечило, силовики реализовали, а околокремлевский бизнес и госкомпании профинансировали. Их и надо атаковать. И любой нормальный человек поддержит международное раскулачивание кровопийц, убийц и воров. Создание тем самым фронта солидарности Запада с простыми российскими гражданами могло бы стать важным поворотом в политике, а, может, и в истории России. Осознание людьми того факта, что они не одиноки – крайне важно. Причем для россиян – более важно, чем для украинцев. Ведь большинство из них даже не знает, что они воюют с Украиной. «Телевизионные массы» считают, что там идёт гражданская война – «бандеровцы» и «фашисты» притесняют русских. Знают, что весь мир против нас. Уверены, что мы на стороне добра, бросили перчатку мировому полицейскому в лице США (а любой россиянин знает, что полицейские хорошими не бывают), а нас за это наказывают. А что жулики у власти – ну да, это народу известно, но других же нет!  Да и жуликов этих Запад явно поддерживает, там у них виллы и дети учатся. То есть и единороссов к нам тоже Вашингтонский обком прислал… Возможно, к моменту выхода этой книги положение в Донбассе изменится. Как именно – говорить рано. Но понятно, что нельзя допустить, чтобы за скобки политической актуальности был выведен захваченный Россией Крым. Нельзя позволить разрушить альянс Украины с Западом, который может и должен стать прологом к реинтеграции всего постсоветского пространства в общий европейский дом. Нельзя позволить Кремлю задушить Украину в объятиях тихо, без свидетелей. Думаю, у Путина есть ряд планов на счет Украины. Но один из них именно таков.  9. Кремль строит свою стратегию. Ситуация отличается от той, в какой принимали решения в 2014 году – в первую очередь, под влиянием эмоций. Именно таким было решение Путина по Крыму – очень эмоциональным и рассчитанным на его подданных. Он хотел показать им: революция нигде успешной быть не может. От неё только беды. Его эмоцию усиливало то, что Виктор Янукович, как шутят в Украине – единственный президент в истории, которого одна и та же революция свергла дважды. И оба раза Путин его поддерживал до конца, и оба раза проиграл восставшему украинскому народу. То есть показал всему миру: «Акела промахнулся»[8]. Поставил не на того. Причем не просто дважды одинаково ошибся, а показал, что даже на своих ошибках ничему не научился. Это было необходимо как-то замазать. Подобно генералу Сент-Клэру из рассказа Честертона «Сломанная Шпага», который чтоб скрыть убийство офицера, послал на верную гибель целый полк, так и Путин, замазывая свой позор, взял Крым. В Украине меня критикуют за то, что голосуя в России против аннексии Крыма, я сказал (сейчас, оказавшись в Киеве и разобравшись в происходившем тогда, я так не думаю): может, Крым и должен быть российским, но тогда используйте абхазско-осетинский сценарий. Пусть люди если они хотят, сначала объявят о независимости. Пройдёт время, они проведут референдум и придут к нам. Зато Россия не попадет в международную изоляцию и избегнет конфликта с Украиной». Так же или примерно так в феврале 2014го считало всё российское руководство. Всё. Кроме Путина. Потому что он обиделся. Думал, что Запад его предал: ведь договорились же с «представителями Майдана» Яценюком, Кличко и Тягнибоком, что Януковича сохранят и будут досрочные выборы. Договорились в присутствии западных эмиссаров. А тот на следующий же день сбежал. Не зря же! Значит, была угроза. Путин решил: это – обман. Вот мы уже добились компромисса, а нас кинули. Верить Западу нельзя. То есть обида – его главная эмоция. И руководство к действию. А рациональная причина (и она же – задача): превратить поражение в победу и получить широкую поддержку в России. И это ему удается. Сейчас можно лишь гадать: можно ли было избежать захвата Крыма? Если бы был риск потерь со стороны России, отдал бы Путин команду или нет? Я считаю, что если бы была угроза потерять даже сто человек, он бы остановился. А если тысячу, то абсолютно уверен: аннексии бы не было. То есть, это – цена, которая бы сделала операцию неприёмлемой. «Хочешь мира – готовься к войне», этот принцип никто не отменял. Так что в аннексии Крыма есть вина и украинских властей. Тот факт, что полуостров никто не защищал, имеет колоссальное значение. Если бы там было хоть какое-то сопротивление в момент захвата, и тем более – началось партизанское движение, показавшее, на чьей стороне народ, всё было бы по-другому. Свой приказ Путин бы вряд ли отменил, но «зеленые человечки» могли бы окопаться в одном отдельно взятом Севастополе и не входить на остальную территорию республики. Как мы знаем сегодня, власти в Киеве даже во время угрозы целостности страны в марте 2014го года, решали свои собственные задачи. Совет национальной безопасности больше переживал, как бы не спровоцировать Россию на ещё более серьёзную агрессию (это было невозможно, Кремль успешно блефовал, сливая Украине «данные разведки», не имея достаточно сил для вторжения). В итоге агрессия всё равно произошла в Донбассе, а уровень готовности украинской армии ничуть к тому моменту не вырос. Отдельные политики, как Юлия Тимошенко, вообще уговаривали друг друга, что «американцы говорят нам сидеть тихо, будем слушаться – тогда помогут».  Верхушка больше опасалась не Крым, а за свою личную безопасность и власть в Киеве. Но главное в том, что все годы независимости украинская элита не занималась развитием своей страны, её территориальной целостностью и национальным строительством. Она только «дерибанила» советское наследие. Если бы в Крыму, где были сильны пророссийские настроения, знали, что эта территория дорога Украине, может, всё было бы иначе. Увы, история не знает сослагательного наклонения. Но годы-то идут. И поддержка аннексии постепенно сходит на нет, как в Крыму, так и вообще в России. Медовый месяц кончился, начались суровые будни. И всем уже ясно: никакой долгосрочной стратегии у Кремля не было и нет. В Украине предпочитают считать, что план захвата Крыма готовили много лет. Обидно же признавать, что у твоего соседа зазудела пятка, и он смог сходу отобрать у тебя кусок элитной территории. Но на самом деле Путин не стратег, а тактик. Он ничего никогда надолго не планирует. Быстрота и натиск, безумие и отвага, наглость – второе счастье, и вот уже противник отступает перед непредсказуемым международным хулиганом. Но очевидно: в любом генштабе есть несколько заранее подготовленных планов, которые можно вынуть из сейфа. Включая военные и гибридные. И похоже, что Москва не остановится перед тем, чтобы их применить. её отношение к войнам – что к прошедшим, что к будущей, которую они навязывают народу, резко отличается от европейского.

Я еду в Южную Осетию сразу после завершения активной фазы боевых действий. Развалины ещё дымятся. Я потрясен: российская армия ведет этническую чистку. Дома в грузинских деревнях насквозь прострелены танками. Чтоб грузины не вернулись. Они такие хлипкие, что снаряд не взрывается, а пробивает в них дыры в противоположных стенах. Выглядит как злая игра современного архитектора, который решил в традиционных мазанках сделать модные окна-иллюминаторы. Только из них идёт не тонкий европейский аромат хипстерской травки, а тяжелый пряный запах смерти… Тогда России впервые после афганской авантюры приходится объяснять миру, что случилось, и что её войска делают за пределами её границ. И международное сообщество, вопреки многим нынешним стереотипам, встает скорее на её сторону, чем на сторону Грузии. Во-первых, потому что, когда Штаты узнают о планах Тбилиси атаковать Южную Осетию, они не советуют этого делать. Причем настойчиво. Но Саакашвили не слушает, решает обыграть всех и втягивает их в конфликт. А им это не нужно. Они тогда думают об улучшении отношений с Россией. И выходит, что Грузия их подставляет. Хотя США в целом поддерживают Грузию, модернизируют её армию, приводят её к стандартам НАТО, но в ходе этого конфликта они умывают руки. Как результат, потом не очень-то поддерживают Саакашвили на президентских выборах. Это чувствует оппозиция, что ведет к смене власти. Позже мне об этом расскажет Кондолиза Райс – тогдашний госсекретарь США.  А тогда, в 2008м, в Осетию прилетает большая делегация европейских парламентариев. Причем не по линии «Единой России», что потребовало бы участия Путина, а по линии «Справедливой России». Этим занимается мой бывший однопартиец Александр Бабаков*** Алекса́ндр Миха́йлович Бабако́в (род. 8 февраля 1963 года) – российский государственный и политический деятель, предприниматель, председатель Совета директоров и совладелец футбольного клуба ЦСКА. Депутат Государственной думы IV, V и VI созывов, заместитель Председателя Государственной Думы РФ V созыва, создатель партий «Родина» и «Справедливая Россия». Член Совета Федерации. Спецпредставитель президента по взаимодействию с организациями соотечественников за рубежом. В 2014 году был включен в санкционный список Евросоюза из-за действий РФ в Крыму. Считается доверенным лицом Владислава Суркова, тайно финансирующим пророссийские организации в Восточной Европе и на Балканах. Контролировал ряд украинских энергетических предприятий, в том числе «Житомироблэнерго», «Киевоблэнерго», «Кировоградоблэнерго», «Одессаоблэнерго», «Севастопольэнерго», «Херсоноблэнерго», киевские гостиницы «Премьер-палас» и «Русь», а также ялтинскую гостиницу «Ореанда».*** по поручению Суркова. Бабаков его человек. То есть весь конфликт отрабатывает медведевская линия, а не путинская.  Вместе с несколькими коллегами по фракции мы облазили с европейскими политиками весь Цхинвал. Вот воронка на улице Сталина, вот сгоревшее государственное здание, вот изрезанная маскировочная сетка на Доме правительства, вот сгоревший грузинский танк на улице с грустно поникшей в покореженный асфальт башней, а вот и люди, видевшие всё своими глазами и только что вышедшие из подвалов и убежищ. Пухлые, аккуратные европейцы вздрагивают, когда их, плача, обступают кавказские женщины из тех, кого не успели эвакуировать до обстрелов. Мы объезжаем осетинские и грузинские села вокруг столицы Осетии, видим следы артиллерийских установок, стоявших там буквально только что… И картина конфликта встает перед глазами.  ЕС официально решает, что Россия чрезмерно применила силу, вторглась на территорию Грузии, и взять Тбилиси ей не дало только вмешательство французского президента Николя Саркози, который гордится своей дипломатической победой. Но в кулуарах и европейцы говорят: «все там у вас были хороши». И ничего не делают. Думаю, этот сценарий повлиял на решение Путина аннексировать Крым. Он решил, что удастся побудить международное сообщество так же закрыть глаза, как на войну в Осетии. Но он не учел много важных нюансов. А почему? Потому, что российско-грузинский конфликт 2008 года отрабатывали не его люди.  Для меня та поездка в Южную Осетию была очень эмоционально насыщенной. Сразу после прилета во Владикавказ мы решили заехать в Беслан, на детское кладбище. Я не был там с момента гибели детей, убитых, потому что из Москвы пришел приказ о штурме: «мы не ведем переговоры с террористами!» Я помню уютно окруженную невысокими деревьями школу из красного кирпича за год до трагедии, когда мы с группой моих товарищей по левому движению на машине приезжали в Осетию, готовясь к выборам 2003 года. Мы тогда слегка заблудились на обратном пути, и не пожалели – ровно напротив той самой школы №1, у проходивших там же рядом железнодорожных путей, какая-то тетка продавала вишню, такую сладкую, какую я никогда до этого не пробовал. Мимо ещё шли две смеющиеся девочки: «берите, дядя, вишню, не пожалеете!»  Мы взяли целое ведро и ели его до самой Москвы, объедаясь и обливаясь их соком, бордово-красным, как кровь. Остались ли эти девочки в живых год спустя? Я не знаю. И уже никогда не узнаю… Но на кладбище я шел, как к родным. И дальше, преодолев жерло Рокского туннеля – подземной дороги из мира в войну, я смотрел сквозь тонированное стекло машины на удивительную и страшную картину. На горных вершинах, обступивших ущелье с основным южноосетинским шоссе Р-297 стояли телекоммуникационные вышки. Целые и новехонькие! Дома прострелены, люди убиты, танки сгорели, а вышки целы. В том числе там, где шли бои и била артиллерия. Потому что в войне нового типа огромную роль играют системы связи, нужные противостоящим силам. Не знаю, почему, но эти вышки до сих пор в моей памяти маячат, как символ той странной войны. 8. Еще одна вещь, на которую я обращаю внимание: в Южной Осетии не работает GPS. И нельзя определить точное позиционирование. Американцы не дают сигнал. Потому что война. Это замечаю не только я, и этот факт побуждает Россию позже начать активно создавать ГЛОНАСС – свою систему ориентации на местности. Именно там, в горах Кавказа, маячат контуры войн будущего. О них, правда, ещё за пятьдесят лет до того написал великий польский прозаик и мыслитель Станислав Лем.  Я люблю литературный жанр, именуемый «фантастика». Хотя к нему обычно люди относятся довольно пренебрежительно, часто в этих книгах, фильмах и рисунках можно найти важные мысли о том, каково оно – будущее. И, пожалуй, одна из серьезнейших книг на эту тему, написанная ещё в 60ых годах ХХ века: роман Лема «Сумма технологий». Величайшая книга. От души рекомендую. Она предвосхищает развитие нанотехнологий. Лем размышляет о войнах без солдат и вообще – без людей. Войнах автоматизированных комплексов. О миниатюрных «нано-мухах», выводящих из строя традиционные вооружения и коммуникации, и ликвидирующих возможности наступательных операций противника. Проезжая по Осетии, я вижу: Лем был прав. Когда вышки, используя которые противоборствующие стороны осуществляют связь и управление – стоят, а GPS не работает, ослепляя российскую армию. Ей не понять, где расположены позиции своих, а где вражеских войск.  Тогда ещё не используют боевые дроны, когда оператор, сидя в кресле в Вашингтоне, может нажатием кнопки уничтожить иранского генерала в Ираке или боевика в Афганистане. Но сейчас они уже есть. И страны, лишенные спутников и других современных технологий, в таких ситуациях вообще бессильны. А хорошо оснащенный противник может воевать с ними из другой точки планеты, находясь в безопасности.  Это захватывающе. Но в то же время очень страшно. Потому что один из важных факторов, сдерживающих войны – это страх потерь. Если он уходит – снимается барьер, мешающий начать войну. Если ты не думаешь о том, что твои люди могут погибнуть, то намного легче нажать кнопку. Гибель в 2020 году иранского генерала Сулеймани, убитого в Ираке ракетой, пущенной американским боевым дроном, показывает, как это просто. Ведь не было доказательств, что он имел отношение к атаке на базу США, за которую его убили. Более того, вскоре стало известно, что он к ней отношения не имел, а провёл её ИГИЛ. Но ликвидировали Сулеймани. Потому, что Трампу было очень просто нажать на кнопку, он ничем не рисковал, ни одним солдатом. И человек этот действительно был серьезным врагом Запада. Тем более опасным, что имел хорошие отношения с Путиным, благодаря которым смог втащить Россию в конфликт в Сирии, к ярости США. А последствия удара оказались далеко идущими. Достаточно вспомнить об атаке на украинский пассажирский самолет, непосредственно связанной с убийством Сулеймани. В одной стране жмут на кнопку, а другие страны и люди, не имеющие к этому отношения, страдают и гибнут.  Таковы новые войны. Не зря их называют гибридными. Гибридная война – война, которую ведут не чисто военными методами. И не только на боевых фронтах, но и на информационном, политическом, социальном, а в будущем, возможно, и на других – климатическом, биологическом и даже генетическом.  Несомненно, будет создано оружие, действующее на противника издалека и в других сферах, нежели пуля, снаряд или ракета. И эти технологии будут развиваться, а их роль – увеличиваться.  В 2014м мы увидели первый пример широкомасштабного гибридного вмешательства в дела другой страны. До этого было проще – прилетели, разбомбили, посадили своих на трон, улетели. В основном этим увлекались (и увлекаются) американцы, но и СССР от них не всегда отставал – чего стоит тот же Афганистан. Но он ни разу не делал того, что Кремль сделал в Украине. При том, что московские кукловоды проливают в основном кровь украинцев, причем с обеих сторон фронта, конфликт носит отнюдь не локальный, а глобальный характер. Пропагандистскими методами пытаются разрушить альянс Америки, Европы и Украины, воздействовать на выборы в США и странах ЕС, поддержать организации, разрушающие государственную и политическую структуру стран, оказавшихся с другой стороны баррикад. идёт новый передел сфер влияния в Европе и мире. Без лишних громких слов, по-деловому надо признать:  идет Третья мировая – гибридная – война, то есть новый вариант холодной войны.  Россия активно ведет боевые действия в разных сферах, играя на разных «шахматных досках». Как и в обычных войнах – с множеством бессмысленных жертв, но неуклонно давя противников, не считаясь с потерями. Ожидая, когда цена войны для противника станет непомерной, и он просто плюнет и откажется от борьбы. В Украине эта тактика видна, как нигде. Это – трагическая реальность, с которой мы имеем дело.  9. И я ощущаю эту трагедию тем острее, чем яснее вижу вновь и вновь, что множество её жертв – советские люди. Больше того, ветераны той жестокой и беспощадной войны, ответственность перед памятью о которой я переживаю и ощущаю с детства, много лет. Я уже писал, как много значит для меня праздник 9 мая – мой особенный, самый важный день в году. В моей семье он всегда был общим торжеством. Но с 2014 года путь в Россию для меня пока закрыт. И вот, в начале противостояния в Донбассе, я праздную День Победы в Донецке с ветеранами. И подходит ко мне пожилая женщина. А на жакете у неё боевые ордена и медали. Она представляется: Алла Георгиевна М. (на всякий случай не буду называть фамилию) – наполовину русская, наполовину украинка, живет в Донецке, выступает за Союз, но за единую Украину в таком Союзе, очень переживает из-за начинающейся войны. Просила передать в Думе, чтобы не вводили войска. А ещё рассказывает, что её сын – генерал российской армии, родился в Донбассе, а служит на Дальнем Востоке. И она боится, что его пошлют завоевывать Украину, его Родину. И читает мне свои стихи*** Удивительно, но мне в Украине очень часто женщины на разных мероприятиях приносят стихи на самые больные, я бы даже сказал – кровоточащие темы. Были и стихи про Крым, были про Бориса Немцова, были про войну… Как в Киеве Ольга Богомолец собирает народные иконы по деревням, думаю, как-нибудь надо будет издать отдельный сборник этих народных стихов. Они того стоят.***, которые просит опубликовать, чтоб все прочли: Не для войны я сына родила, Не для войны я колыбель качала, Не для войны ночами не спала, Не для войны в солдаты провожала. Не для войны два года с армии ждала. А он надел шинель на все свои года – Прошел Афган, Чечню, Кавказ, Дальний Восток И в сорок лет уж стал он генералом. Не для войны я так надеялась, ждала, Молилась за него, и возвращения желала. Не для войны – но всё ж пришлось отдать Как матери, священный долг России... Мужской сыновий долг – Отчизну защищать И мать, и Родину, во имя жизни! Сражались ли донецкие ветераны за империю? Не думаю. Они лили кровь за свои семьи и их будущее. С именем Сталина на устах хотели справедливого и общего Союза для всех семей страны. Думаю, не случайно при Сталине 9 мая не праздновали. А при Путине празднуют. Да ещё как. За ушами трещит! Он превратил святой для нашего и многих других народов праздник в способ промывания мозгов. Но не убил его святость.   Проблема в том, что Путин не верит, что в отношениях могут выиграть все. Он считает, что если у кого-то прибавится, то у кого-то уж точно убудет. Но это не так: человечество постоянно создает что-то новое, а бесконечной дележкой неуклонно съеживающегося пирога заняты только постсоветские олигархи. Поэтому нам предстоит много работать чтобы сделать политику России политикой созидания, а не разрушения. Как и её армию – армией обороны, мира и международной безопасности. 10. Армия – институт, где сильны традиции. В досоветское время Церковь и армия всегда были рядом, как два столпа власти. И сейчас в армии России экспериментируют с военным духовенством. Но слова «идейная мотивация» означают не религиозность, а патриотизм. Военнослужащие, которым нужно духовное окормление, должны иметь возможность его получить. Но – не общую молитву в казарме, как при царе.  Храмов в России хватает. Причем недалеко от казарм. Но в воинских частях они не нужны. Культы должны быть отделены от государства. Армию же – надлежит сделать его наиболее органичной частью – инструментом решения его задач. Россия – страна с глобальной миссией. У нас есть интересы во всех краях Земли. Это означает не имперские притязания, а роль регулятора, помощника, миротворца, борца с пиратством и гражданскими конфликтами. Для решения таких задач хороши высокомобильные части – компактные, профессиональные, способные действовать в любой точке планеты. А также сильный флот, имеющий в своем составе авианосцы. Но для эффективной защиты самой России профессиональная армия не годится. Наша страна огромна. Протяженность её границ – 60 932 км, в том числе сухопутных – 22 125 км. Большая их часть – азиатские рубежи – Китай и Средняя Азия. А это наркотики, терроризм и иные угрозы. Для их охраны нужна значительная живая сила и техника. Поэтому, при значительном профессиональном компоненте, избежать всеобщей воинской обязанности в России в обозримом будущем не удастся.  Опыт показывает: такая армия может быть сильна и эффективна. Кроме того, у воинской обязанности есть ещё одна важная функция – она связывает гражданина с его страной на уровне более высоком, чем место рождёния. Вступление в ряды вооруженных сил – лучший способ инициации гражданина. И мужчины, и женщины. Израильтяне это хорошо поняли. Здоровье – не помеха. Есть много задач, которые могут решать люди с серьезными физическими проблемами. Место в армии есть всем. Даже инвалидам-колясочникам, желающим защищать Родину. Например – в центре коммуникаций или управления.  Если же человек по соображениям совести не может носить оружие, важно учитывать: в современной армии многие задачи с оружием не связаны. Есть известный американский фильм «Hacksaw Ridge»***снятый Мелом Гибсоном в 2016 году***, названный так по имени местности на острове Окинава, где во время Второй Мировой войны шли кровопролитные бои между японцами и армией США. По-русски он называется «По соображениям совести». Суть в том, что американец по имени Десмонд Досс (это историческое лицо), по вероисповеданию адвентист седьмого дня, по своим религиозным убеждёниям не может служить с оружием в руках. Но во время Второй мировой войны хочет исполнить свой долг. И идёт добровольцем! Его хлопают по плечу – молодец! – и дают винтовку. Он не берет. Его судят. А он говорит судьям: «я хочу быть на передовой, но без оружия». И чудом избегает тюрьмы. Его отправляют санитаром на Тихий океан. И там он выносит с поля боя 150 раненных и становится первым из трех таких же отказников кавалером Медали Славы Конгресса – высшей награды США, аналога «Героя Советского Союза».  То есть серьезнейшее этическое препятствие не мешает ему служить стране. Досс многократно награжден и очень уважаем как ветеран, хотя никогда не брал в руки оружие.  Военная служба – это общность с твоей страной, проявленная в деятельности. Если ты в ней живешь, ты не можешь её не защищать. Можешь не участвовать непосредственно в военных действиях, не носить оружие и форму, но – защищать.  Если ты этого не делаешь – какой ты гражданин?  Но я допускаю, что могут быть и те, кто не захочет это делать. Для них нужно создать процедуру добровольного выхода из гражданства. Дать возможность объявить: «Я здесь родился и хочу жить. Но не хочу служить – то есть быть гражданином. А значит – участвовать в общественной жизни и политике, получать социальное обеспечение и все блага, которые мне, как гражданину, может дать страна». Люди должны иметь это право.  Увы, смысл слов «защита Родины – почетная обязанность гражданина» сильно стерся со дня ликвидации СССР. Но защита страны – это не только обязанность. Это в самом прямом смысле – сохранение её жизни. И высшая форма участия в этой жизни. Поэтому отвергая империализм и империалистические войны, как орудие капитала в его борьбе за господство, а милитаризм, как проявление кастовости и пережиток сословного средневекового общества, я настаиваю на важности, почетности и высоком символизме военной службы, как высшей гражданской добродетели и доблести. 

Сегодня мы живем в мире, где (и это надо признать) мужчин как мужчин в традиционной ролевой модели*** набор специфических характеристик присущих индивиду и распространенный в значительных группах людей, являющийся образцом для других, которые посредством наблюдений, сравнений и действий перенимают эти характеристики. К числу традиционных мужских ролевых моделей относятся: мужчина-кормилец, мужчина-воин, мужчина-отец, мужчина-завоеватель, мужчина-правитель. ***становится всё меньше. Но в этой главе я говорю именно о мужестве. Мужестве, как свойстве мужчины. О жизненном мужестве. О мужестве на войне. И о мужестве в политике.  Есть немало определений мужества. Едва ли какое-нибудь из них полно и до конца отражает суть этого понятия. Любители формулировок пишут, что мужество – это добродетель, отражающая нравственную силу при преодолении страха; или волевое действие, совершаемое осознанно, реализация которого требует победы над страхом; или – способность переносить страдания, высокую степень эмоционального напряжения и физическую боль… Повторяю: определений много, и я не стану отдавать предпочтение какому-то одному. Но помечу: так или иначе, все они связаны с преодолением, упорством, ответственностью, трудом (физическим и нравственным) и с победой. Так обстоит дело, по меньшей мере, со времен возникновения парного брака, который, как сказал Энгельс, «рядом с родной матерью поставил достоверного родного отца, который, к тому же, вероятно, был даже более достоверен, чем иные современные “отцы”». То есть все приведенные мной признаки мужества (а можно привести их ещё немало) с древнейших времен служат цели сохранения и продолжения рода. Причем и рода, как семьи, и как всего рода человеческого.  Да, и семья, и человечество проходят сейчас фазу ускоренного развития –драматических изменений – но, как ни крути, их ключевая задача остается прежней: сохранение и продолжение себя. В этом – суть и смысл традиционной мужской ролевой модели. Если угодно – высокая миссия мужчины. Но мы видим, как она стремительно размывается в обществе.  Это создает в нем опасный дисбаланс: противоестественную ситуацию, когда соответствовать модели – то есть быть мужиками – вынуждены женщины. А мужчины не хотят. Под разными предлогами, явно или не очень, но отказываются следовать вмененной им природой модели.  Думаю, большинство женской части населения России согласится: это так. Процесс идет. И заходит так далеко, что перестает быть исключительно личным делом человека или частным делом семьи, а ставит важный общественный вопрос: каким образом в том обществе, которое мы стремимся построить и развить, можно так организовать повседневный обиход, общественную жизнь и законодательство, чтобы подталкивать людей к тому, чтобы они сохраняли роли, вмененные им биологией?  В сохранившихся на Земле традиционных обществах много столетий существует обряд инициации – посвящение в мужчины и посвящение в женщины. То есть по сути – момент осознания своего места в социуме, очень важной части своей идентичности. В той или другой мере и форме он сохраняется и в обществах, именуемых обществами модерна. Одна из таких форм – военная служба. В конце этой главы мы обсудим практическое место института армии в российском обществе, как защитницы страны, и место военного, в котором сосредоточено высшее проявление гражданственности. А сейчас я говорю о воинской службе, как символическом процессе инициации – понимания, кто ты есть в этом мире и в нашей стране.  2. К этому моменту человека надо готовить – воспитывать гражданина. А когда речь заходит о воспитании, неизбежно очень рельефно выделяется и фигура воспитателя – человека, прививающего те свойства, о которых мы говорим. Этот – не представитель исполнительной, законодательной или судебной власти, хотя и может быть ей уполномочен делать свою работу. По моей мысли – это нравственный и деятельный авторитет.  Аналог такому лицу можно найти в традиционных обществах. Там обычно есть два главы племени, действующих в разных сферах – вождь и старейшина.   Вождь – это военачальник. Старейшина – авторитет, с мнением которого все считаются и сверяют своё поведение. Но в моменты вызовов – от засухи и голода до извержения и пандемии, они оба выступают как политические лидеры, организаторы и, если угодно – кризисные менеджеры. В военное время командует вождь. В мирное он может находиться в тени – писать мемуары и рассказывать юношам предания о подвигах их отцов и предков, а вопросы рутинного управления в это время решает старейшина. Другая аналогия – более справедливая и годная, наверное, для армии – это командир и комиссар.  Очень интересное слово – «комиссар». Я сразу вспоминаю комиссаров российской гражданской войны, политруков довоенного, военного и послевоенного времени. Людей, ответственных за моральный и боевой дух, политическую грамотность, сознательность и идейность войск на всех уровнях. Людей, ненавистных врагу, которых он беспощадно истреблял наравне с боевыми командирами.  Почему? Потому, что главной функцией и задачей комиссара в советской ситуации было воспитание личного состава воинских частей, а если надо, то и гражданских трудящихся, в духе учения марксизма-ленинизма – официальной идеологии СССР. Потом официальную идеологию размыли, великую Мечту изъяли из обихода, а СССР – демонтировали. А в обществе внедрили плюрализм идей – свободный конкурс разных взглядов и убеждёний. И комиссар оказался не нужен. Ему стало нечего транслировать.  Но это – только на первый взгляд.  Потому что  идейный плюрализм, свободный конкурс доктрин не изымает из нашей жизни патриотизм. Скажу больше: и космополитизм – любовь ко всему человечеству и ощущение себя его частью – не отменяет любовь к Родине. Нередко она рождается в человеке сама. Но при этом её можно и должно развивать, делать отчетливей и яснее, учить сопрягать эту эмоцию с делами. Или наоборот: с недопустимостью иных действий. В этом и может состоять задача комиссара. Когда ребенком я жил с дедушкой и бабушкой в Польше, такую роль – роль комиссара, политического воспитателя, причем очень ярко, сыграла моя бабушка Любовь Никитична, преподав мне урок, который я запомнил навсегда.  Как и многие дети, я любил рисовать войну: фашистские горящие танки, наши самолеты с красными звездами, бегущих солдат, стреляющих по фрицам из автоматов. А как нарисовать вражеский танк без свастики?.. Я и нарисовал – целый лист, уставленный фашистскими «Тиграми» и «Пантерами», объятыми огнем. И гордо показал произведение бабушке, ожидая похвалы. Но всё пошло иначе! Бабушка меня не похвалила, а напротив – устроила редкостную для нашей семьи выволочку: – Ты что творишь?! – изумилась она и посмотрела встревоженно и гневно.  – А что такого??? Что я сделал-то? – удивился я в ответ. – Как ты смеешь это рисовать?!! – А что неправильного-то??? – Ты сын советского ученого. Внук дипломата СССР! Мы здесь на передовой, и ты лицо страны! Ты не имеешь права рисовать свастику! Понятно, что сейчас большинство людей воспринимают военную и политическую символику не так остро. Но для неё это было очень важно: объяснить мне, что нацистская свастика – это символ беспощадного врага нашей Родины. Навсегда.  Каждый год 9 мая наша семья встречалась праздновать День победы. И когда объявляли минуту молчания, все мои родные собирались у телевизора. И эти 60 секунд безмолвия всякий раз напоминали мне даже не про ужас войны – но про ответственность, мою личную детскую, а потом – юношескую. И чем дальше я взрослел, тем глубже было ощущение ответственности. И не только перед той – прошлой – войной. Но и перед будущим нашего народа и нашей страны. Будущим без войн. Которое зависит от нас. И сегодня я знаю, что мне не удалось прожить жизнь без войны. Но я хочу стать тем, кто с ней покончит. 3. Функция и миссия командира – другая. И, в отличие от роли комиссара, никто и никогда не подвергал её сомнению.  Кто такой командир? Специалист-профессионал, понимающий, как управлять войсками, организовывать их снабжение, перемещение, оборону и наступление, и, в итоге, одерживать победы. Его этому специально учат. Командир – одна из многих необходимых обществу профессий, такая же, как директор компании, режиссер в театре или главный инженер на производстве. Она не имеет отношения к его взглядам.  Но когда много людей существуют в ситуации общежития и постоянной коммуникации, и имеют при этом общую цель, достижение которой требует решения общих задач, то нужно, чтоб они понимали смысл того, ради чего они существуют и действуют вместе.  И тут снова необходим тот, кого я называю комиссар. Я специально использую это слово, чтобы зацепить: потому что такая роль есть везде, где есть Идея. В христианстве это священник, проповедник; в исламе – суфий или аятолла; в детском саду – воспитатель; в партии – идеолог; в армии… В армии России этот институт едва восстанавливают, причем, как видно, через пень колоду…    Есть люди, способные самостоятельно постичь скрытый смысл нашей жизни и поставить себе цель. Есть те, кто может помочь это сделать другим. Но большинство – увы – нет. Так устроен человек. И разъяснить, внедрить этот смысл – профессиональная функция и задача комиссара. Это он, используя разные средства, убедительно транслирует индивидам мобилизующие идеи, разъясняет: ради чего мы все делаем то, что делаем.  Он воспитывает коллектив – и детский и юношеский, ещё не прошедший инициацию армией, но и зрелый – дисциплинируя и направляя, если надо, миллионы людей, при всей разнице их взглядов – на общее дело.  «Мы тебя научим Родину любить»… К сожалению, эти слова раздрай последних советских лет превратил в циничную прибаутку. Между тем,  Родину надо учить любить. И нужны те, кто умеет это делать. Люди с квалификацией. Без этого невозможно, без этого и ситуации благополучия, и особенно – ситуации вызовов и кризисов, превращают народ в сброд. Он тонет в дезориентации, безнадеге, депрессии, пьянстве, наркомании и безответственности. Или с пеной у рта и стеклянными глазами, наслушавшись телевизора, начинает твердить, какие мы герои, а все вокруг – враги. Нет сомнений: в здоровом обществе различия в политических взглядах – норма. Но что же тогда создает в нем социальную связность – не дает распасться и исчезнуть? Вы, конечно, обратили внимание, что они однокоренные – слова общество и общее. Так вот: общие фундаментальные ценности – вот что объединяет людей и превращает их в общество: свобода, достоинство, любовь к Родине, готовность её защищать. Равно как и понимание ответственности государства перед гражданами за образование, медицину, дороги и так далее. Плюс – знание наших соперников и союзников и понимание важности взаимодействия с другими культурами. Представление об истории цивилизации, к которой мы принадлежим.  Подчеркну: речь идёт не о насильственном, пусть даже и подспудном, навязывании идей. Например – марксизма. В свободном обществе кто-то марксист, а кто-то – наоборот.  Принуждение к единомыслию недопустимо. Путинские «скрепы» и «георгиевские ленточки» программируют лживость, притворство и лицемерие ровно так же, как губили СССР и с ним идеалы строительства нового мира превращенные в религию советские принципы.  Обществу нужны не промывание мозгов, не мыслительная муштра, а формирование понимания, осмысленной позиции гражданина.  Об этом много говорили в Советском Союзе, но осуществить не смогли. Мешали догматизм и узость мысли, убивающие социальное гражданское творчество, а вместе с ним – сознательную ответственность за своих товарищей и наши общие цели.  Это невозможно сделать на школьных уроках, хотя школе и надлежит играть воспитательную роль. Ключевая роль тут, конечно, принадлежит кино и телевидению. Но это – очень опасный инструмент воздействия на массы. И мы видим, как в злых руках современного Кремля он бьёт по мозгам наших сограждан. Поэтому нам предстоит возвести непреодолимую стену между политиками (командирами) и комиссарами, у которых должна быть трибуна, но не должно быть власти. В конечном счете, власть над умами – гораздо больше и гораздо дольше, чем власть любого начальника. 4. Вот эпизод истории формирования и развития «Левого фронта».  Один из наших тренировочных лагерей в Красноярском крае на очень холодной, бурной, горной, широкой сибирской реке Мана оказался особенно интересным. Потому что нес в себе яркий дополнительный вызов. И лично мне, и всем его участникам. Поясню: обычно в такие лагеря из разных регионов едет актив, уже прошедший какой-то политический путь. А тут – совсем другое дело. Совсем молодая комсомольская организация – ребята из деревень, городов и пригородов, что ходили в спортзалы, открытые нами при райкомах КПРФ, стихийно прибиваясь к тем, кто ими занимался.  Приводило их туда желание избавиться от безделья и бесцельного шатания по улице. Подспудное желание неизвестно чего. Справедливой жизни и своей в ней полезности. И шли они в организацию, ничего не понимая вообще. Ни про общество. Ни про политику. Ни про справедливость. И были тогда – пусть никто не обижается – настоящей шпаной. Помните отличную книгу и прекрасный фильм «Республика ШКИД» про питерских беспризорников? Было очень похоже. Обычная ситуация для России и не только. А наша задача была в том, чтобы их подспудные желания сделать конкретными, непонимание заместить знанием, а бесцельность жизни – Мечтой. А в лагере таких политически безграмотных – 90%. Вызов? Вызов. Видя это, наш лучший левофронтовский комиссар, которого я называю и в жизни, и в этой книге Товарищ Полковник, говорит:  – Хорошо! Значит будем учить щенков на капитанов. – Как это? – спрашиваю я.  – Будем, – отвечает он, – внедрять в людей готовность совершать подвиг.  Жизнь в лагере включает теоретическую и практическую подготовку. В том числе – физические тренировки, зарядку, бег, прыжки, стрельбу. А потом – испытание. Суть его в следующем: девочек везут на лодке на другой – высокий – берег бурной Маны, на склон, заросший сибирской елью и сосной. А парней мы делим на команды и ставим задачу: переправиться через реку, спасти прекрасных дам и доставить обратно в лагерь.  Это можно сделать только командой. В одиночку через бурную и широкую реку не переправиться. Больше того, тут не обойтись и без плана, без тактики, которую командам предстояло разработать. Переходить в полной выкладке? Опасно, сильное течение, неровное дно – утонешь. Переходить раздетым? Не взойдешь на склон – обдерешься об густую хвою и кусты. Как переправить больше людей? Надо тянуть веревку. И всё это командам надо обдумать, обсудить и всем вместе выполнить. То есть это не просто физическое упражнение на полдня. Это – для многих первый! – опыт коллективного мышления, обсуждения, принятия решений, целенаправленной и организованной совместной деятельности. То есть настоящее испытание. Народ жалуется, ворчит, сопротивляется, отказывается, тренируется – и совершает свой подвиг! А что на выходе? На выходе мы превращаем сброд в организованный отряд. Способный сам превращаться в нечто большее – совершенствовать себя. Это большой результат и достигаем мы его в буквальном смысле на глазах. За восемь дней. Круто было участвовать в этой операции. Ведь и я, и Полковник – тоже идем через реку. И побеждаем мы все.  В ходе таких тренировок люди демонстрируют свойства лидеров и легко выделить, например, командира. Командира не по образованию, а по природе. И это нам очень пригодилось в ходе «захвата Красноярска» во время выступлений против монетизации льгот, описанных в главе «О протесте». Вскоре красноярская организация «Левого фронта» стала одной из сильнейших в стране. А начиналась с уличной шпаны городских окраин. 5. Подготовка комиссаров, как и отбор лидеров – не военная, но при этом – боевая и политическая подготовка. Она не имеет ничего общего с нынешней российской армией. Как не будет иметь с современной российской армией ничего общего будущая армия обновленной страны.  Что происходит сегодня? Призыв дает армии случайных людей. Все, кто может, от него «отмазываются». Люди с высшим образованием получают отсрочки. В итоге в армии служат только самые простые ребята – малообразованные, из глухих деревень и городков. Им некуда идти, и они идут служить. Спасибо им. Это могут быть самые классные ребята. Соль земли, на которой стоит мир. Но в то же самое время эта российская молодежь – куски руды. Их надо превратить в алмазы. И сделать это могут только специально обученные люди. Те самые комиссары, с разговора о которых начинается эта глава. Я не милитарист. Но я считаю, что это крайне важно. Я сам проходил через это будучи школьником, в пионерских городских районных штабах, когда мы устраивали «Зарницы» и другие военно-патриотические игры.  Сперва это были игры актива – то есть ребят в определенном смысле политически мотивированных. В отличие от большинства сверстников, многие активисты ощущали себя эдакими красными тамплиерами и любили пионерскую форму. Внешняя атрибутика была важна, многие щеголяли значками наставников – инструкторов*** В пионерской организации было предусмотрено четыре типа инструкторов: по печати, по строевой подготовке, по барабану и по горну.***.  В какой-то момент я решил организовывать эти игры в своей школе. И сделал это. И вся моя школа играла в «Зарницу» на Ленинских горах в Москве. Это была самая настоящая военно-патриотическая игра, включавшая и интеллектуальные задачи.  Сейчас бы это назвали квест, и я хорошо понимаю современную моду на такие развлечения. Через эту игру мы и строили свою настоящую, неформальную пионерскую организацию, которая по сбору металлолома и макулатуры была первой в Москве – обычно мы собирали в 20-30 раз больше, чем выходило в среднем по городу. Ведь мы были команда. Коллектив.  Другой важнейший аспект и инструмент формирования коллектива на разных уровнях – символика.  В Москве между станциями метро «Фрунзенская» и «Парк культуры» расположен комплекс старинных Хамовнических казарм. Во двор ведет несколько ворот. На одних – двуглавые орлы. На других – красные звезды. На третьих – ничего – черные створки. Удивительное дело – на воротах официального военного учреждения соседствует такая разная – и даже враждебная – символика.  А ведь символика отражает содержание деятельности тех, кто её использует.  Мне очень нравится символ звезды. Именно пятиконечной. Пятиконечные звезды, которые многих россиян накрепко связывают с СССР (или с башнями Кремля), есть и на флагах США, и Евросоюза, и многих других стран. Звезда – сложный символ. У него много значений. Это и человеческая фигура. И знак Марса – бога войны (поэтому его используют военные, в Русскую революцию первыми звезду надели матросы Кронштадта, а уж потом её сделали кокардой Красной Армии). Для китайцев это союз пяти элементов: огня, земли, металла, воды, дерева. Для меня же самое важное, что это знак союза пяти континентов. Глобальный символ. Наш символ. Ведь наша цель – единство человечества.  Нравится мне и «серп и молот» – знак союза ради труда. Вспоминаю песню Егора Летова: «На фуражке на моей серп и молот и звезда, как это трогательно – серп, и молот, и звезда». Но серп и молот несут на себе много коннотаций с прошлым. Этот знак многим чужд. А нам важно объединять, а не разъединять людей.  Что мне точно не по душе – это двуглавый орел. Имперский символ, хищный и захватнический.  Впрочем, эта тема требует отдельного, очень глубокого исследования и обсуждения. Заняться ей надо очень серьезно. Потому что без символики нет организации. 6. Что касается организации и управления армией, то в мирное время это функция политическая. Как и должность министра обороны. Хотя он же решает и хозяйственные задачи. Задача военных – управлять войсками, если надо – воевать и побеждать. Но не принимать политические решения. Это дело политиков. Поэтому глава оборонного ведомства ни в коем случае не должен быть военным, и, будучи гражданским лицом, заняв этот пост, не надевать форму. А если общество доверит его человеку, прошедшему военную карьеру, ему надлежит выйти в отставку и снять мундир.  Другое дело – главнокомандующий. Эта функция проявляется тогда, когда начинаются военные действия. Или нужно принять решение о применении силы. В демократической стране часто это функция главы государства. А текущее управление войсками – дело военных-профессионалов. И никогда – наоборот. С тех пор, как я занимаюсь политикой, решения о применении силы в России принимали дважды. О решении присоединить Крым я расскажу чуть позже. А о военных действиях в Южной Осетии в августе 2008 года напишу здесь.   Стопроцентной уверенности нет, но опыт общения с ближайшим окружением тогдашнего президента Дмитрия Медведева говорит о том, что решение о войне с Грузией принял именно он.  Когда Дмитрий Анатольевич стал президентом, начала действовать его договоренность с Путиным о том, что тот курирует экономику, а Медведев – внешнюю политику. Потому что это полномочия президента. Известно, что используя их, он принимал решения, в том числе и не близкие Путину. Пример – голосование в ООН по Ливии, когда Россия воздержалась, вместо того чтобы наложить вето. Это – пример противоречий позиций Путина и Медведева. То есть во внешней политике Медведев имел высокую степень автономии.  Придя к власти летом 2008 года, он сразу взял курс на улучшение отношений с Западом. В частности, хотел прекратить поддержку непризнанных республик – Абхазии и Южной Осетии. При этом ситуации на этих территориях были разными.  Южная Осетия всегда стремилась к воссоединению с Северной. Само её существование – чисто логистическое решение сталинского времени, когда ещё не было ещё Рокского тоннеля и единственный путь из Северной Осетии в Южную лежал по Военно-Грузинской дороге, что добавляло 100 км пути по горному серпантину. Как руководству СССР было логистически проще, чтобы Крым был в составе Украины, так же, и чтобы Южная Осетия вошла в состав Грузии.  С Абхазией всё иначе. Она всегда стремилась повысить свой статус автономной республики. А ещё лучше – отделиться от Грузии совсем.  После распада Союза к власти в Грузии пришли радикальные националисты Гамсахурдиа*** Звиа́д Константи́нович Гамсаху́рдиа (31 марта 1939 – 31 декабря 1993) – грузинский общественный, политический и государственный деятель; писатель, учёный, литературовед, диссидент, националист, доктор филологических наук; председатель Верховного Совета Грузинской ССР (1990-1991) и первый Президент Грузии (1991-1992). Филолог по образованию, он занимался литературоведческой и переводческой деятельностью. Являлся одним из лидеров грузинского национального движения, активно участвуя в диссидентском движении в СССР. С именем Гамсахурдиа связано провозглашение государственной независимости Грузии, начало грузино-южноосетинского конфликта и возникновение политической нестабильности в стране. Свергнутый в результате переворота в январе 1992 года, Гамсахурдиа бежал из Грузии, скрывался в Чечне у Джохара Дудаева, а затем осенью 1993 года возглавил правительство в изгнании в Западной Грузии, где разразилась гражданская война между центральной властью и его сторонниками, в которой звиадисты потерпели поражение. Сам Гамсахурдиа покончил жизнь самоубийством.***, которые завели ситуацию с Южной Осетией в тупик. Это было одной из причин свержения Гамсахурдиа, но оно не помешало кровопролитной грузино-абхазской войне.  Ельцинская Россия, несмотря на симпатии большинства россиян к абхазам и осетинам, старалась от обоих конфликтов дистанцироваться. При этом в абхазской войне участвовало много добровольцев с Северного Кавказа, сами были весьма сепаратистски настроенные. В их числе был и хорошо известный россиянам Шамиль Басаев. Впрочем, Россия нарушала нейтралитет, например, остановила в 1993м году наступление абхазов, поддержав тем самым новую грузинскую власть, возглавляемую старым знакомым Ельцина по Политбюро ЦК КПСС – Эдуардом Шеварнадзе. При новом президенте Грузии Михаиле Саакашвили началась новая волна охлаждения между Москвой и Тбилиси. Во-первых, Путин в принципе не любил ярких харизматиков-революционеров, каким был новый грузинский лидер. Во-вторых, в Саакашвили в Москве видели новую редакцию Гамсахурдиа. В-третьих, буквально в первые же дни своего президентства Михаил Николаевич дал понять Путину, что он не собирается выполнять даже мелкие его просьбы, отказав в трудоустройстве генерала-однокашника российского президента. На это наложилась очевидная ревность к экономическим успехам нового грузинского руководства, а вишенкой на торте стала решимость Саакашвили привести Грузию в НАТО.  Последнее было невозможно, пока у Грузии не были урегулированы конфликты с Абхазией и Южной Осетией. Но Саакашвили показал, что он умеет не только устраивать революции, но и договариваться, прекратив аналогичный спор с третьей автономией на территории своей страны – Аджарией, и превратив её столицу Батуми в цветущий и бурно развивающийся курорт. В общем, при Путине вторая половина 2007го и первая половина 2008го были временем полноценной холодной войны между Россией и Грузией, когда россияне активно бряцали оружием и чуть ли не каждую неделю сбивали грузинские беспилотники над непризнанными республиками. С приходом Медведева на пост президента в мае 2008го ситуация должна была сильно измениться. Одним из главных идеологов внешней политики нового президента был глава Института современного развития (ИНСОР) Игорь Юргенс, открыто призвавший Дмитрия Анатольевича как можно скорее привести Россию в НАТО. Медведев встретился в начале лета с главами Абхазии и Южной Осетии, и, как я потом понял, сказал им: «ребята, Россия вас больше тянуть и защищать не будет, договаривайтесь с Грузией». Возглавляемые Сергеем Багапшем абхазы, строго настроенные на независимость, приняли его слова к сведению, но на их политику это не повлияло. А президент Южной Осетии Эдуард Кокойты начал переговоры с грузинами об урегулировании конфликта, который тлел там с 1989 года и дважды – в 1991-м и 2004-м – перерастал в столкновения с разрушениями и жертвами.  Элиты Южной Осетии не были в курсе этих переговоров, и вряд ли поддержали бы такую политику. Но Кокойты считал, что может договориться, а потом предъявить параметры мирного соглашения, которое им придется обсуждать.  Увы, в июле 2008го грузины допустили утечку информации. Стоило их министру обороны Давиду Кезерашвили случайно обронить фразу: «мы ведем переговоры с Кокойты», как начался большой скандал в Верховном Совете Южной Осетии. И её президент сдал назад.  Грузины решили, что их кинули. И стянули войска к Цхинвалу. Кокойты в ответ сыграл роль лидера-патриота и начал эвакуацию мирного населения. Это стало дополнительным сигналом Грузии о подготовке осетин к войне. И спровоцировало их на активные действия – обстрелы Цхинвала и соседних деревень. Конфликт раскручивается в войну.  8го августа Путин летит на Олимпиаду в Пекин. Телевидение ведет трансляции со стрельбой. И никакого решения нет. События развиваются по непредсказуемому для Кремля сценарию.  Тогда Медведев, используя отсутствие старшего товарища по «тандему», решает топнуть ногой и показать, кто тут власть. И приказывает ввести в Южную Осетию войска. При этом у меня есть много свидетельств того, что они не были к этому готовы. Михаил Саакашвили любит говорить, что у входа в Рокский туннель стоял заранее выстроенный броневой кулак, но по моей информации, это не так. Да, 58я армия ВС РФ была отмобилизована, выполняя боевые задачи в Чечне и отвечая за весь взрывоопасный регион от Осетии до Дагестана. Но её боеготовность в момент принятия решения была ещё недостаточна для наступления, нужно было хотя бы двое-трое суток на подготовку.  Поэтому вперед пошла не она, а чеченские батальоны братьев Ямадаевых. И сделали всю грязную работу. У них был свой интерес. Они конкурировали с Кадыровым и, возможно, видели шанс отличиться перед Москвой и изменить баланс сил в Чечне.  И только за ними пошли регулярные российские части. Удивительно, как этот опыт, который, при всей сомнительности самой идеи вторжения в другую страну, с военной точки зрения был безусловно успешным, был полностью отброшен во время провального похода на Киев в феврале-марте 2022 года. Лучшие, но совершенно не готовые к украинскому сопротивлению российские части впереди, и кадыровские тикток войска с айфонами сзади. Результат – десятки тысяч загубленных жизней и резня в Буче, сотворенная озлобившимися на весь мир солдатами. Солдатами, которые насиловали женщин и детей, но так и не стали мужчинами.

В студенчестве я любил Москву – её тенистые дворы, старинные дома, неповторимый уют. Я знал её историю. Знал, когда, как и почему переименовали её улицы. Москва меня привлекала, мне нравилось пересекать её из конца в конец по железной паутине её полупустых линий метро. Я просто выходил из дома, спускался по эскалатору, пересаживался на автобусы, трамваи, троллейбусы, слонялся по городу, заходил во дворы, в подъезды, тяжелые двери которых, ещё не защелкнутые на кодовые замки, тяжело и скрипуче открывались в полутьму и прохладу лестниц. Мне нравилось подниматься по ним – к дверям незнакомых квартир. Это почти всегда был день, и чем выше на этаж, тем больше света пропускали окна в дождевых потеках, оставшихся, возможно, с очень давних времен. Там меня никто не ждал – ни на одной лестничной площадке, ни в одной квартире… И я никого не рассчитывал встретить. Но мне нравилось подниматься всё выше – на пятый этаж, на шестой… Я любил этот рассеянный дневной свет, бьющий, пересекая окна насквозь, на высоте, куда не дотягивались самые высокие деревья. Однажды на одном из верхних этажей я наткнулся на старое бежевое кресло. Оно стояло в углу лестничной площадки. Пыль покрывала его потускневшую обивку. На полированном подлокотнике стояла консервная банка, полная сигаретного пепла. Я долго стоял перед ним. Кто в нем сидел? Сколько хозяев оно сменило? И кто в нем, покуривая, сидит теперь? В сиденье была продавлена овальная вмятина. Легко было вообразить, что в нем и сейчас кто-то сидит – невидимый в рассеянным свете подъезда. Тогда мне – ещё школьнику – показалось, что свет как-то гуще и светлее там, где кто-то мог бы сидеть. Будто в кресло глубоко погрузился сам дух этого московского дома, его двора, неспешной улицы и всей Москвы. Возможно, поэтому и тогда, и сейчас дух Москвы ассоциируется у меня с рассеянным светом летнего городского полдня. В те дни я впитал его. И сейчас, взрослым – когда я по-прежнему не могу описать его, а Москва до неузнаваемости изменилась, и в ней запахло больше деньгами, чем светом – я иногда вот так застываю на старых московских улочках и чувствую дух старой Москвы, дышу им. Вспоминаю время, когда я мог зайти в любой подъезд и почувствовать свою сопричастность месту. Сейчас я живу далеко от Москвы. Но хорошо помню, как ещё совсем недавно это чувство стало даваться мне с трудом. Даже в подъезде моего дома, что в самом центре. 2. После девяносто первого года я Москву разлюбил. Она перестала быть моим любимым городом. Не из-за того, что сюда понаехало много новых людей. Не из-за того, что столица переполнилась, готовая треснуть по своим каменным швам. Не из-за множества не московских и не русских лиц, которые я различал так же, как и любой горожанин со стажем. Мигранты раздражали бы меня не меньше, чем любого другого москвича, не будь я политиком. Но как политик, я, наблюдал за изменениями своего города, и задавал себе самый главный вопрос: «А работать кто будет?»  Можно было поддаться порыву и захотеть всё вернуть на свои места. Сделать всё, как было. Я говорю захотеть, а не сделать, потому что изменения необратимы. Их можно только принять и рационально себе объяснить. И понять: на вопрос «кто будет работать?» – есть только один верный ответ: «мигранты». Они живут в столичных квартирах пачками и, так ослабляют давление на представителей среднего класса, занятых «чистой» работой. Если бы их не было – не было бы дворников, рабочих и официантов. Когда-то, когда я ходил в школу и шастал по московским дворам, ими работали москвичи, но с тех пор они необратимо сменили сферы деятельности. И к «черной» работе уже не вернутся. Это – факт. Его надо признать. Говорят: эту работу могли бы делать жители Подмосковья. Во-первых, с чего бы? А, во-вторых, на местах, неважно куда и как вдруг исчезнувших мигрантов (мы сейчас фантазируем), жители области не захотят жить пачками. Значит, давление на жилплощадь возрастет. Ездить такому множеству работников из Подмосковья в Москву и обратно не позволит транспортная сеть. Эта проблема не решена и решена не будет. В Москву и обратно едет слишком много людей. Пустить дополнительные электрички невозможно из-за загруженности железных дорог. И это – ещё один аргумент в пользу переселения из города и переноса рабочих мест в свободные пространства. А пока это не сделано, поездка на работу и обратно в часы пик для подавляющего большинства жителей Подмосковья – серьезное испытание. В электричках, где нередко на повороте встречаешь агрессивно выставленный локоть, не озвереть может только просветленный. И тут я повторяю: «Нет недостойных людей, есть недостойная людей жизнь». Решить проблемы Москвы косметическими мерами, а тем более механическим расширением – невозможно. Город, который для многих является символом России, надо спасать. И единственный способ – переосмыслить место Москвы в экономической и политической жизни страны. 3. Должен признаться: есть у меня в жизни неоплаченный долг. Как-то мы играли с женой в игру: угадывали столицы, сначала стран, а после – регионов. И поспорили, что я и с трех раз не угадаю столицу американского штата Флорида. Я не угадал. Это не Майями, не Орландо, и даже не Санкт-Петербург (есть там и такой). Оказалось – Таллахасси. Проиграл супруге сотку… До сих пор не отдал, стыдно. С другой стороны – какая-то предсказуемость в отношениях уже сколько лет. В Штатах вообще посторонний человек не может правильно назвать столицу практически ни одного штата. В Нью-Йорке столица – не Нью-Йорк, а городок Олбани. В Техасе – не гиганты Даллас или Хьюстон, а Остин. В Калифорнии – не Лос-Анжелес и Сан-Франциско, а Сакраменто. Да и в масштабах страны Вашингтон – небольшая деревня. Американцы, чтобы не спутать свою столицу с одноименным штатом на западе страны, обязательно уточняют: Вашингтон, Ди-Си (DC – округ Колумбия). За всем этим стоит глубокая идея:  политический центр нужно отделять от делового. Практика показывает: раздельное проживание бизнесменов и чиновников осложняет коррупционные связи, несмотря на современные средства транспорта и связи. Штаты – далеко не единственный пример успешного разделения экономических и политических столиц. Так, в Бразилии с 1956 по 1960 годы по генеральному плану Лусио Косты, великий архитектор-коммунист Оскар Нимейер*** – латиноамериканский архитектор XX века, один из основателей современной школы бразильской архитектуры, пионер и экспериментатор в области железобетонной архитектуры.*** построил новый город Бразилиа, сейчас – объект всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. В Казахстане перевезли чиновников из Алма-Аты в Астану, и некогда заштатный Целиноград (так называлась нынешняя столица) расцвел, север страны получил мощный толчок к развитию, а заодно заранее была дальновидно преодолена угроза распада страны. В истории России столицу переносили много раз. Она была в Киеве, во Владимире, Москве, Санкт-Петербурге и снова в Москве. А если учесть до-киевские официальные резиденции Рюриковичей, то придется добавить ещё Ладогу и Новгород. Не забыть бы ещё про столицу Ивана Грозного – Александров. В общем, надо признать: столицы России – одни из самых мобильных в мире. И этим нельзя пренебрегать. 4. Москва для России – это как США для остального мира. У Америки есть важная монополия – доллар. У Москвы – налоги. Все финансовые потоки идут через центр, который на них покупает лояльность региональных боссов. А почему, собственно, Москва занимает такое монопольное положение? И почему её статус никто не ставит под сомнение? Безудержная накачка деньгами – проблема даже для москвичей: город устойчиво держится в десятке самых дорогих для жизни в мире, при том, что зарплаты далеко не столь высоки. Не говоря уже о бесконечных пробках, вызванных, в том числе, перемещением привилегированных чиновников и важных иностранных гостей.  Но это – всего лишь объяснения. А меня интересуют решения. А значит прямой ответ на вопрос:  Может, хватит, наконец, кормить Москву? Москвичи в состоянии честно заработать себе на кусок хлеба. …В 1997м мне надо было по делам лететь в новое для меня место, где я не разу не был. Прямого рейса туда не было (посадочная полоса не позволяла из Москвы принимать даже Ту-134) – надо было несколько часов лететь на небесном велосипеде – Як-40 – потом садиться в Ижевске и снова лететь… Дело было осенью, и сойдя с трапа под моросящий противный мелкий дождь к дощатому зданию с несколько нескромной для него вывеской «Аэропорт», я тут же провалился по колено в грязь. Чертыхаясь, вытащил ногу – и тут же утоп второй. За приключениями московского гостя (кроме меня прилетело человек пять, все явно опытные: в резиновых сапогах, как на охоту собрались) с презрительной усмешкой наблюдали трое парней в трениках и кепках, небрежно облокотившись на покрашенный пошлой голубой краской заборчик. – Ну че, машина-то нужна будет? Машина в этой грязи явно была нужна. – Ну выбирай… – говоривший сделал небрежный жест рукой. На площадке у сарая аэропорта, по замыслу строителей игравшей роль парковки, выстроились три совершенно одинаковых, забрызганных грязью до самой крыши «Жигуля» 99й модели.  Выбор оказался несложным, и через пару минут я, выдернутый из топкой жижи, уже катил к гостинице по дороге, похоже, асфальтированной, уверенности в чем, впрочем, не было. Так что тема для разговора созрела сама собой. – А что, у вас тут все на «девяностодевятых» ездят? – это модель в то время была самой модной среди определенного типа публики, и, кстати, самой дорогой среди всех отечественных машин. – Ну так её всё равно едва на год хватает… Дороги, вишь какие! – с удовольствием подхватил тему водила. – Год поездим, на большую землю отправляем, новую берем. Всё как у людей чтоб!.. Дорога вышла из леса и уперлась в единственный покосившийся и непонятно зачем поставленный светофор. Передо мной в живописной березовой рощице у подножия холма тянулись унылые деревянные двухэтажные бараки. Так я познакомился с удивительным местом – городом Ханты-Мансийск, что стоит в центре Тюменской области на слиянии рек Иртыш и Обь – столицей главной российской нефтяной провинции. С тех пор прошло почти четверть века. В Ханты-Мансийск я летал часто и видел: год от года город преображается. Аэропорт из голубого стекла и стали сейчас может принимать хоть двухэтажные эйрбасы, хоть дримлайнеры. Все бараки переделаны. Построен биатлонный комплекс и каждый год проходит этап чемпионата мира. Местный орган в концертном зале считается одним из лучших в мире, и знаменитые музыканты регулярно приезжают на нем играть. Никогда за свою почти 500-летнию историю, бывшее село Самарово не переживало столь бурного роста, как за первую половину 2000-х годов. И всё это – заслуга мудрого губернатора Филипенко*** Алекса́ндр Васи́льевич Филипе́нко (род. 31 мая 1950) – российский государственный деятель. Заслуженный строитель Российской Федерации (1999). С 1991 по 2010 – глава Ханты-Мансийского автономного округа. С 2010 по 2018 год – аудитор Счетной Палаты РФ.***, который, кстати, до последнего жил в деревянной избушке, пока не привел весь город в порядок. Но добился того же, чего добились в Штатах и Бразилии. Он был равноудален от бизнеса в своем округе, где столпились крупнейшие российские нефтяные компании, разделил центры деловой и управленческой деятельности и сформировал сильную и некоррумпированную команду молодых и прогрессивных чиновников. Закончилось это его отставкой. Я люблю московские дворики, переулки, усыпанные тополиным пухом и мещанский купеческий уют – кое-где он ещё остался. Но, хотя уже несколько лет не был в Ханты-Мансийске, думаю, что лучшей столицы нам не найти.

Лиши Россию Сибири, и экономики у неё не станет. Всё, что сегодня делает центр, он делает только благодаря богатству Сибири и тяжелому труду сибиряков.  Когда я говорю об этом с друзьями в Новосибирске, мне отвечают: «ты приехал сюда в 90-х; и не знаешь, как было при Союзе. Тогда мы ехали отсюда в Москву или в Сочи и были там королями. Как пел Высоцкий: «я на Вачу ехал плача, возвращался, хохоча»… Нас все хотели! Нас женщины любили! Мужчины уважали! У нас был почет и деньги, потому что мы делали самые важные для страны вещи. Мы были героями. Настоящими пионерами-первопроходцами – строили БАМ, Братскую ГЭС, добывали нефть. Про нас все, везде и всегда говорили: мы знаем – вся страна живет благодаря вам и таким, как вы.  А сейчас мы приезжаем как бедные родственники. И чем дальше от Москвы, тем мы беднее. А ведь Москва живет продажей нефти и газа. Но добываем их мы.  А про это как бы не помнят. Так – несправедливо. И мы чувствуем эту неправду. И видим, как на глазах из кладовой страны и локомотива её развития, Сибирь превращают в колонию, которую надо потрошить, сосать её соки и лучших людей».  Я часто слышу, как либералы говорят: и как там люди живут? В таких условиях? Какой в этом экономический смысл? Туда надо приезжать на вахту, работать и валить!  И тогда я чувствую лично себя задетым. Как и земляки-сибиряки. Настолько, что не хочу чувствовать себя земляком с Москвой. Моя Москва кончилась в начале 1990х вместе с СССР и теперь:  Я – сибиряк. Но Сибирь – это не только важная часть моей личной истории. Это огромная возможность развития всех регионов России: Дальнего Востока, Урала, Поволжья, Средней полосы, Кавказа, Юга, Москвы… Что будет с остальной страной, если она потеряет Сибирь? 8. Сибирь – не столп, на котором стоит Россия. Это два столпа. С одной стороны – и это лежит на поверхности – бесконечные природные ресурсы, способные кормить мир. И не только нефть и газ, которых хватит на века. ещё лес. И золото. Уран, уголь, алмазы, никель, медь, цинк и т.д. Это уже построенная и работающая промышленность и быстро развивающийся постиндустриальный модуль. А ещё – пресная вода. А она – один из ключевых стратегических ресурсов ХХI века. Самое большое её хранилище в мире – озеро Байкал. Великие реки Сибири дают электричество, воду, рыбу и служат транспортными путями. Ледовитый океан – стратегическая альтернативно-транспортная артерия. Причем альтернативная, прежде всего, Сибири – её важной, но уже не отвечающей требованиям времени железнодорожной сети.  Это – первый столп. С ним всё ясно. А второй – люди. И это понятно. После краха СССР большинство дееспособных ученых, работающих в области инноваций, из Москвы уехало. Оттуда проще уезжать. Из Сибири сложнее. Хотя и там была колоссальная потеря мозгов. У нас в Академгородке один из лучших в мире Институт ядерной физики в годы реформ трижды потерял полный состав. То есть число его уехавших сотрудников, в три раза превысило штатное расписание. Ряд позиций замещали несколько раз. И то, что их замещают, показывает: есть постоянный источник кадров – Новосибирский Университет. Который не просто выжил, а создает разработки мирового уровня. Там создают стартапы. То есть это ещё и бизнес! Чего нет в Москве, где лишь кое-где ещё теплится фундаментальная наука. Но на рынок её продукты не выходят.  Это тоже следствие сибирского характера. Такого его важного свойства, как стремление держаться вместе и делать практические вещи, нужные людям.  Кстати, большинство русских за границей плохо образуют национальные диаспоры – склонны распыляться и друг с другом не общаться. Исключение – сибиряки. В Штатах я видел, как именно они поддерживают и помогают друг другу. В Кремниевой долине есть новосибирская диаспора. Как и в Сиэтле (точнее, в Рэдмонде). Если считать приехавших из России программистов, работающих на Майкрософт, то выйдет, что почти половина их из Новосибирска.  Они друг друга тащат, подталкивают, продвигают. Без чего вдали от дома довольно трудно, каким бы умелым, толковым и способным ты ни был.  9. Но вернемся в Россию. Я утверждаю:  справедливость в отношении Сибири необходимо восстановить. Иначе велика угроза её потери. Так как уровень разочарования Сибири в остальной России растет. В 2007-2008 годах, в ходе моей избирательной кампании в Новосибирской области, друзья показали мне результаты опроса, заказанного Кремлем. Речь в нем шла об отношении сибиряков к сепаратизму. И результаты его не публиковали.  А цифры были такие: твердые сепаратистские настроения – лишь у 6-7%. Но на вопрос: «допускаете ли вы, что Сибирь отделиться от России?» утвердительно отвечает 54% респондентов. Это – очень много. Люди этого не хотят. Но не исключают, что ситуация приведёт к такому итогу. А это – катастрофа.  Ситуацию, при которой Сибирь отделяется от России, допускает 54 процента опрошенных сибиряков. Игнорировать это глупо и даже преступно.  Тревожный сигнал: долгие и массовые протесты в Хабаровске, вызванные арестом губернатора края Сергея Фургала, быстро переросли в выступления против произвольного всевластия Москвы. Их поддержали жители Иркутска, Красноярска, Читы, Якутска, Благовещенска, Южно-Сахалинска и Владивостока. И прошли они – и это очень важно – в том числе, и под лозунгами «Это наш край!», «Мы здесь, власть!», «Свободу!», «Уходи, Москва!». А отправленного в Хабаровск исполняющего обязанности губернатора Михаила Дегтярева протестующие призвали отправляться обратно в Москву. Это – не просто звоночек Кремлю. Это – сирена тревоги. 10. В Томске, дивном старинном купеческом городе редкой красы, с резными улицами, самыми красивыми женщинами в России, где на 400 000 жителей приходится 150 000 студентов, молодежь уже придумывает сибирский язык. Он похож на украинский, но он – их. То есть – свой.  В Новосибирске Артем Лоскутов – видный художник и основатель лучшего массового политического мероприятия в Российской Федерации – Монстрации – ежегодно проходящей 1-го мая, предлагает концепцию Соединенных Штатов Сибири. И это указывает направление умов.  Будут ли это Соединенные штаты Российской Сибири? Или Соединенные штаты Сибирской России? Или Соединенные штаты отдельной Сибири? Большой вопрос.  Ответ на него должен стать приоритетом. А то уже сейчас иные москвичи не могут объяснить: где она – Сибирь. Такое отношение к восточным областям обескровливает их, развращая бюрократию и жителей городов европейской части страны. Они никогда там не были и не могут сказать: где расположен Екатеринбург – к востоку или к западу от Уральских гор. А Новосибирск? А Омск? А Иркутск и Тобольск? И сколько до них ехать.  Но Москва – та, какой мы её знаем – без Сибири не может. И не будет. А превратится в нищую деревню. Для страны этот вопрос стратегически намного важнее Кавказа. И даже обустройства центральной полосы.  Для существования России нет более важного вопроса, чем вопрос Сибири. «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном», – писал в XVIII веке Михаил Ломоносов. Сегодня этот тезис поставлен под вопрос. То, что власти это допустили, говорит о порочности их политики в отношении края. Наша задача – возродить её регионы, всю Сибирь и Россию. 11. Оценивая перспективы возрождения Сибири, важно учесть три момента: экономический, социальный и политический; при этом ничего не приукрашивая. Власти уже не говорят, что нужно «слезть с сырьевой иглы», хотя падения цен на нефть 1998 и 2020 годов, пагубно сказавшиеся на экономике, вновь показали опасность этой наркотической зависимости.  Постепенный отказ от опоры на экспорт сырья – верная стратегия. Но сперва нужно указать, кто на самом деле «сидит» на сырьевой игле.  Сырьевая зависимость не у россиян, а у москвичей. Добывающие сырье сибиряки не получают от него сверхприбылей. Зато фирмы, зарегистрированные в Москве и Петербурге, наполняют их бюджеты, эксплуатируя ресурсы Сибири. Получается, что ВРП Москвы и области выше ВРП всей территории к востоку от Урала. А ведь в Московском регионе что-либо материальное почти не производят. При этом, согласно официальной таможенной статистике, Сибирь обеспечивает скромную долю российского экспорта. Ведь газ и нефть у нас продают Москва и Питер! В 2012 году правительство предложило создать Корпорацию развития Сибири и Дальнего Востока. Этот проект пережил много изменений, которые показали: перераспределение доходов через систему федерального бюджета не исправит ситуацию, созданную сверхэксплуатацией сибирских ресурсов. Каков же выход? Его предложили Владислав Иноземцев, Валерий Зубов, Владимир Рыжков и ваш покорный слуга в статье «Континент Сибирь. На пути от колониальной к глобальной парадигме развития», опубликованной в журнале «Россия в глобальной политике» тогда же – в 2012 году. Пора отказаться от перераспределения и перейти к «территориальному хозрасчету», когда добываемое сырье будут принимать на баланс головные компании-экспортеры по ценам не менее 50% мировых. Это увеличит прибыль их подразделений в Сибири. И налог на прибыль, идущий в местные бюджеты.  Также нужно разделить взимаемый в доходы федерального бюджета налог на добычу полезных ископаемых на равные части и одну передать в ведение тех субъектов федерации, где добывают сырье. Экспортную пошлину на нефть и газ также надо в равномерно распределить между ними и центром. Это принесет им триллионы рублей ежегодно. И потенциально сильно увеличит инвестиции в регионы. Это важно не только для Сибири, но и для модернизации экономики всей страны.  Финансовое самоопределение Сибири сделает её более привлекательной для людей, а Россию – более привлекательной для бизнеса. Это – целебная инъекция от сырьевой зависимости. Не менее важен и социальный аспект. Обычно говорят, что жить в Сибири трудно потому, что огромна и в ней сложно вести бизнес. На самом деле причина – в отсутствии продуманной социальной политики. Жизнь и работа в Сибири не дает дополнительных доходов, а стоимость жизни там выше, чем в центральных регионах. В итоге сибиряков, чьи доходы ниже прожиточного минимума, больше, чем в среднем по стране. Регионы слабо связаны друг с другом. Мало асфальтированных дорог. Остро стоят экологические проблемы. Норильск выбрасывает в воздух в 20 раз больше вредных веществ, чем Москва. Опережают столицу по объему вредных выбросов и шесть других сибирских городов. Сибирь отстает от остальной России по обеспеченности населения медицинскими услугами, спортивными сооружениями и детскими учреждениями. Вложения в поликлиники и больницы, стадионы и курорты, детские сады и университеты должны стать приоритетным направлением расходования высвобождаемых средств. Пора создать ей репутацию прекрасного, модного и комфортного места для жизни и отдыха. В регионе есть туристические мегабренды – Байкал, Алтай, Камчатка. Велик потенциал Енисея, Лены, Амура и исторических центров – Иркутска, Томска, Тобольска и других городов.  Социальный и туристический потенциал Сибири безграничен. Но он требует инвестиций и компетентной организации дела. Расстояния и климат, это, безусловно – проблемы. Но их с лихвой компенсируют преимущества, которые дают полезные ископаемые. На моих глазах преобразился город Ханты-Мансийск – столица Югры. В начале 1990х это деревня, где живет 30000 жителей. Асфальта нет. Грязь по колено. Кругом бараки. В 2000х, благодаря политике губернатора Александра Филипенко, он стал современным городом, сверкающим и благоустроенным, где проходят международный кинофестиваль, концерты и спортивные соревнования мирового уровня, где есть отличные музеи и хорошее жилье. Число жителей удвоилось. Там даже прошёл саммит Евросоюза – хотя географически город находится в Азии. Вот наглядный пример, что если власть настроена на развитие, а не воровство – все возможно! 12. Осуществить замысел возрождения Сибири можно в три этапа.  На первом – разработать техническое задание. Определить ограничители развития. Выяснить, что нужно для прорыва в каждом регионе. Поставить задачи и сроки их решения. Важнейший элемент – проектирование «бюджетного маневра», перераспределения средств, полученных от эксплуатации природных ресурсов из федерального – в региональные бюджеты. Например – через специальные инвестиционные фонды, согласно планам, согласованным с регионами Сибири. Иначе говоря, первый шаг – это создание «национального проекта “Сибирь”» – важнейшей части стратегии развития России в XXI веке. Второй этап – возвращение к подлинному федерализму. Возвращение регионам права устанавливать ставки по ряду налогов. Создание региональных инвестиционных фондов, пополняемых доходами от продажи сырья. Регионы должны иметь возможность регулировать владение частными инвесторами инфраструктурными и «стратегическими» объектами. А также создавать условия для совместного контроля федеральных и региональных властей над таможней и органами внутренних дел, без чего влияние местной власти на экономическую деятельность будет ограничено. Третий этап – реализация новой стратегии на основе объединения финансовых ресурсов и технологических возможностей соседних стран. Мы сделаем Сибирь индустриальным и интеллектуальным центром развития глобального значения, работающим на страну. Наладим торговлю высокотехнологичными товарами между зауральской частью России и экономиками Тихоокеанского региона.  Там тоже знают: век углеводородов подходит к концу. И будет разумно строить на этом наш подход к эксплуатации новых месторождёний нефти и газа. Они всё больше будут нужны для задач нефтехимии и производства продуктов питания, и всё меньше – в качестве топлива. Использовать их потенциал, пока на них есть спрос – задача сегодняшнего дня, но строительство новых заводов для глубокой переработки нефти и газа на территории региона, которые могли бы работать на азиатские рынки – долгосрочный приоритет.  Вода и пищевые продукты будут приобретать всё большее значение. Сибирь может и должна развивать (с учетом особенностей климата) сельское хозяйство и экспортировать экологически чистую аграрную продукцию. Этому будет способствовать сохранение её уникальной природы. Дополнительные инвестиции привлечет развитие коммуникаций, связи и транспорта с акцентом на железных дорогах, автотрассах и авиации, а также на современных информационных технологиях. Мы сделаем Сибирь удобной для жизни россиян, которые передадут её потомкам в привлекательном и обустроенном виде. 13. Сибиряки неизбежно примут участие в переменах, которые сделают возможным реализацию планов, описанных в этой главе. Нужно встречное движение с их стороны, переосмысление значения и места Сибири, желание развивать её в контексте глобальной экономики.  Это новое понимание поможет пробудить Россию от летаргического сна. Жители региона, где сплелись десятки культур и традиций, наследники поколений пассионариев, смогут создать новую российскую идентичность. Обращенную не к империи и всевластию бюрократии, а открытую миру, ставящую во главу угла самостоятельность и риск, готовность к выгодному взаимодействию со всеми, кто того достоин. То есть идентичность в основе своей европейскую, но с глобальным и космополитическим вектором.  Не изменившись, не требуя от Москвы больших прав, Сибирь не изменит Россию. И придет вместе с ней к упадку, в который скатится страна, не способная преодолеть колониальное отношение к самой богатой и достойной из своих территорий. 14. Особый вопрос – политическое позиционирование Сибири. Российские власти де-факто рассматривают её как сырьевой придаток Китая. Они «диверсифицирует» торговлю, переходя от поставок энергоносителей к продаже леса и воды, и сдаче в аренду сельхозугодий. Кроме того, важным ресурсом считается транзит грузов из Азии в Европу. ОАО «РЖД» хочет увеличить пропускную способность БАМа и Транссиба. То есть для чинуш Сибирь – «подсобная территория» Китая и стран Юго-Восточной Азии. На самом деле её успех достижим только на пути развития сферы услуг и индустриализации, крупных инфраструктурных и технологических проектов. Сибирь важно сделать воплощением российского варианта европейской, а не китайской культуры (тем более что для китайцев российская и сибирская культура – часть европейской).  Следовательно, партнерами Сибири должны стать страны, заинтересованные в геополитическом балансе на Тихом океане – США, Южная Корея, Япония и Тайвань.  Историческая миссия России – «замыкание» «Северного кольца» – союза развитых демократических рыночных стран: от Европы через Россию и Японию к США. При развитии выгодных связей с КНР. Это даст Сибири мощный толчок. Доходы, оставшиеся в регионе, мы направим не столько на китайский ширпотреб, сколько на технологии из Кореи, США и Японии, чтобы вывести сибирскую продукцию на мировые рынки. Так, перераспределив доходы, мы поднимем Сибирь. Сделаем важнейшим направлением инвестирования инфраструктурные и социальные объекты, дающие рост занятости, влияния местных органов власти, приток инвестиций и улучшение условий ведения бизнеса.  Мы увеличим социальные выплаты и обяжем бизнес соблюдать современные экологические нормы. Привлекая инвесторов из развитых стран, мы продолжим индустриализацию и создадим ключевые инновационные центры. Сибирь нужно позиционировать как «Европу в Азии». Мост из Европы в Америку. Первопроходцы шли именно туда, а не к Желтому морю (хотя позднее Россия двинулась и на юг). Продление БАМа на Сахалин и в Японию, а также на север через Якутию в Чукотку – на Аляску, строительство высокоскоростной железной дороги Корея–Дальний Восток–Сибирь–Европа – должно стать большими российскими стройками будущего. Пора продолжить новый курс экономическими методами. Нельзя чтобы в XXI веке Сибирь считали только территорией транзита, экспортером нефти, воды и леса.  Мы сделаем её новым центром промышленного роста и развития инноваций, способным бороться бы за лидерство с Центральной Россией. Создадим новую Калифорнию от Уральских гор и до Тихого океана.

У каждого или почти каждого человека есть в мире его личное место особой важности.  И это не обязательно место рождения. У кого-то это крошечная точка на карте. У кого-то, наоборот, необъятный простор. Но они значат для наших душ, ума и дела больше любых других.  Для меня такое место – Сибирь. Сибирь – мой источник силы. Источник русскости. Мой корень. И не только мой, но и всей нашей страны. Если задуматься, Сибирь для России – то же, что для Америки Дикий Запад. Прекрасная, нетронутая земля, осваивать которую идут самые сильные, смелые, крепкие, талантливые, деловые и надежные люди. Сначала – казаки и религиозные диссиденты. Потом – «столыпинские» переселенцы, во множестве – уроженцы тех мест, что входят ныне в состав Украины. А ещё позже – комсомольцы, строители гигантских проектов ХХ века. Сибирь – это земля, где никогда не было крепостного права. И даже при тоталитарном режиме жил дух свободы, взаимопомощи и предприимчивости. Я – вы помните? – родился в Москве. Но история моей семьи связана с двумя русскими краями. Линия отца – с Саратовом. Волгой. А материнская линия – с Алтаем. Сибирью. Не могу сказать, что я с ранних лет осознаю связь с этой землей. Да, я знал: мама с Алтая. Но не это для мня стало магнитом, влекущим в этот край.  Я заболел (или исцелился?) Сибирью на работе. 1990 годы. Я – сотрудник компании International Network Connections (INC). Один из главных её клиентов – ЮКОС. И вот зимой 1996го я лечу в Нефтеюганск. Там много перемещаюсь по месторождениям. И вот как-то мы едем по трассе. За окном – мороз. Слегка метет. Ветер гонит через дорогу полосы поземки. А на обочине голосует мужик. И шофер мой тут же тормозит. Для меня, москвича, это дико. Попахивает жлобством и желанием подработать. Я понимаю: можно подобрать человека, когда ты один, но с пассажиром – это странно. И готов обидеться. Но не спешу, жду: что будет.  Но видимо такой у меня взгляд, что шофер говорит: – А-а-а, вы же с Москвы…  – Да.  – Там у вас, наверно, не так. А здесь мы всегда останавливаемся, когда человек голосует. Потому что климат такой и такое движение, что следующей машины он может не дождаться. Замерзнет, бедолага! То есть своим искренним поступком и простыми словами он объясняет мне, что такое взаимопомощь. Потом я ещё много раз – вновь и вновь – узнаю, какое это мощное природное свойство сибиряков. Какая важная черта того, что называют сибирский характер. Тем морозным днем мой водитель, может, спас голосующего на дороге. А может и нет. Но сибирские-то дивизии точно спасли Москву зимой 1941го. Тогда в октябре-декабре в Сибирском военном округе сформировали 22 соединения. Из них Москву защищали 17 дивизий, 2 бригады, отдельные полки и батальоны лыжников.  2. В силе сибирского характера я убеждался много раз. А ещё в том, что главное сокровище Сибири – не нефть, не газ, алмазы, уран или уголь. А люди.  В давние времена туда ехали самые отважные и вольнолюбивые. Первопроходцы –те же пионеры. Кто бежал от крепостного права (его в Сибири за редким исключением не было); кто – от тяжкого царева тягла; старообрядцы – от религиозных гонений; казаки и деловые россияне искали новых земель, удачи, богатства. Не зря на диком бреге Иртыша сидел Ермак, объятый думой. Не зря Афанасий Бейтон защищал от маньчжур Албазино – первый русский форпост на Амуре. Не зря Филофей Тобольский крестил язычников. Николай Муравьев-Амурский и митрополит Иннокентий (Вениаминов) строили новые города. Здесь же дольше всего шла и гражданская война. И тоже не случайно.  Было ради чего лить кровь. Ни царская Россия, ни Россия Советская без Сибири не могли. Эту колоссальную территорию, раскинувшуюся более чем на 12,4 млн квадратных километров от Уральских гор до Тихого океана, мы осваивали более четырехсот лет. То была самая масштабная в истории колонизация, в ходе которой один из народов Европы заселил земли от Волги до тихоокеанского побережья Северной Америки.  Просторы здесь такие, что сейчас в Сибири поместится любое из существующих в мире государств. На пике экспансии (включая Аляску) этот отпрыск Европы*** European offshoots, согласно Ангусу Мэддисону – территории, занятые европейскими державами и заселенные в основном выходцами из Старого Света*** превосходил по площади американские колонии Испании от мыса Горн до Калифорнии, и был в три раза больше британских владений в Азии.  Этот край неслыханно богат: 7% мировых разведанных запасов платины, по 9% – свинца и угля, 10% нефти, до 14% молибдена, 21% никеля и 30% газа. Потенциал прилегающего шельфа до сих пор не изучен. Леса Сибири и Дальнего Востока по площади превышают амазонские, а запасы пресной воды здесь в 1,15 раза больше, чем в США и в 2,3 раза больше, чем в ЕС. При этом Сибирь, в отличие от большинства «заморских территорий» европейских держав, c момента её освоения россиянами, была частью России. То есть её не сравнить с испанской Мексикой, британской Индией или французской Западной Африкой.  3. Уместно другое сравнение. Несложно увидеть много общего между историей Сибири и Соединенных Штатов. Хотя, конечно, они и отличаются рядом существенных особенностей.  Прежде всего, зачаровывает хронология. Первые сибирские города построили почти одновременно с первыми американскими: Тобольск (1587), Сургут (1594), Томск (1604) и Красноярск (1628). Они чуть старше Джеймстауна (1607), Нью-Йорка (1624) и Бостона (1630). Конечно, в конце XVIII века британские колонии обрели независимость, чему в русской истории аналога нет. Но это изменило не слишком многое: всю первую половину XIX века экспансию вели, в основном, военно-политическими методами. А с середины столетия начался массовый приток жителей.  «Золотые лихорадки» в и в Сибири, и в Калифорнии пришлись на 1840-1860 годы. Любопытно и совпадение по времени событий, приведших к заселению русского Дальнего Востока и американского «Дальнего Запада» – отмены в России крепостного права (1861) и принятия в США закона о гомстедах (1862)*** Гомстед-акт (англ. Homestead Act) – федеральный закон, принятый 20 мая 1862 года в США. Он разрешил передачу в собственность граждан США незанятых земель на западе страны за небольшую плату. Название закона образовано от понятия гомстед (англ. homestead – фермерский участок-усадьба, земельный надел из фонда свободных земель на Западе США). В России похожее значение имела аграрная реформа Столыпина 1906 года, приведшая к массовому переезду крестьян из центральных областей страны, и особенно с территории современной Украины в Сибирь и на Дальний Восток. Они и начали массовое освоение этих территорий.***. Интервал между получением статуса города Владивостоком и Лос-Анджелесом – всего десять лет. Новосибирск и Чикаго – самые быстрорастущие города ХХ века! Впрочем, к концу века XIX всё более заметны различия в темпах и последствиях российской и американской экспансий. В 1867 году истощенная неудачной Крымской войной, Россия уступает США Русскую Америку. А в 1905м терпит поражение в войне с Японией и теряет часть своих позиций на Тихом океане. Штаты же в 1898 году занимают Филиппины, и становятся главной тихоокеанской державой. К 1903 году, когда Россия завершает постройку Транссиба, тихоокеанское и атлантическое побережья США связывают уже четыре железных дороги. Эти и иные события конца XIX – начала ХХ века имеют дальние и важные последствия. В 1970 году в Калифорнии уже больше легковых машин, чем на пространстве от Урала до Тихого океана. Оборот основанной в 1917м корпорации Boeing в 2009м составляет 63 млрд долларов. А созданное в 1936м в Комсомольске-на-Амуре авиапредприятие в том же году может похвастать продажами лишь в 6,4 млрд рублей. К началу 2000х годов на долю компаний Кремниевой долины приходится до 16% всех выданных в мире патентов. А в Сибири не производят ни компьютеров, ни мобильных телефонов, несмотря на немалые успехи научных центров в Новосибирске и Томске.  В книге «Сибирское благословение» Владислав Иноземцев и Валерий Зубов, прекрасный экономист и первый губернатор Красноярского края, приводят следующие цифры: в 1897 году на зауральскиие земли приходилось 52% территории империи, 7,5% её населения и 19% экспорта. В 1985 году – то есть ещё при советской власти – они составляли 57% территории и 10,5% населения, а обеспечивали 46% экспорта. Ну а в 2014м – это уже 75% территории России и 20,2% её населения. И производили они при этом уже 76−78% её экспорта. Но при всем при этом сегодня три самых северных региона Сибири и субъекта России – Камчатский край, Магаданская область и Чукотский автономный округ, – с общей площадью 1,62 млн квадратных километров и населением в 530 тыс. человек, близкими к показателям Аляски (1,71 млн кв. километров и 722 тыс. человек), производят суммарный региональный продукт на 198 млрд рублей (6,1 млрд долларов) против аляскинских 44,9 млрд долларов. Сравнения можно продолжать, но вывод очевиден: мы безнадежно отстаем. 4. Еще раз подчеркну: это не значит, что в досоветское и советское время Сибирь стояла на месте. Наоборот, развитие хозяйства СССР в немалой мере обеспечивал огромный рост добычи там полезных ископаемых и их первичной переработки.  С 1960 по 1986 год добыча нефти выросла в 4,2 раза, газа – в 15,1 раза, производство алюминия – в 4,4 раза, никеля – в 5,3 раза, выработка электроэнергии – в 5,5 раза. От 60 до 95% этого прироста пришлось на Сибирь.  Между 1960 и 1986 годами доля территории к востоку от Урала в общем объеме советского валового продукта выросла с 12,3 до 18,2%, а средние темпы роста её экономики достигали 5,1–6,5% в год. За тот же период в Сибири построили тысячи километров железных и автодорог; практически впервые сибирские города стали пригодны для жизни в современном понимании этих слов; туда поехали люди.  За тридцать лет – с 1959 по 1989 год население Западной Сибири выросло на треть. Восточной Сибири – на 42%. А в России в целом – лишь на 25%.  К тому же периоду относится попытка исправить «центростремительные» тенденции в науке. Создание Сибирского и Дальневосточного отделений АН СССР, плюс ряда научных центров ведет к росту числа ученых и специалистов, и сокращению разрыва по этому показателю с остальной территорией страны. Так почему же развитие Сибири, начавшееся не менее динамично, чем освоение Запада США, к концу ХХ века захлебнулось? Известен расхожий ответ: этот край мало пригоден для жизни, расстояния огромны, а враг не дремлет.  Но более серьезно звучит иное объяснение: Сибирь не повторила успех «дикого Запада» потому, что её развитие всегда было подчинено задачам российской, а затем советской экономики как единого целого. В конце 1980х годов – а этот период можно назвать вершиной развития Сибири – за Уралом добывали (в процентах от общесоюзного показателя) 66,9% нефти (включая газовый конденсат), 66,7% природного газа, 41% угля, 65% алюминия и 98% никеля, вырабатывалось 18,0% электроэнергии.  Но при этом не собирали ни одного легкового автомобиля; производили лишь 14,4% холодильников и морозильников, 6,2% телевизоров и 17,2% радиоприемников. Очень долго Сибирь поставляла ископаемые и продукцию первого передела, плюс военную технику и специализированное оборудование. По логике развития, заданной Москвой, она не могла конкурировать на мировых рынках как субъект глобальной экономики.  В основе развития макрорегиона лежал мобилизационный тип развития, как в годы Великой Отечественной войны. В его экономике доминировали ВПК и тяжелая промышленность. В последние советские десятилетия их дополнила разработка сырьевых месторождёний. В 1986 году доля тяжелой промышленности в региональном валовом продукте (ВРП) превышала 30%, а доля добычи ископаемых – 20% (причем последняя выглядит заниженной из-за нерыночного регулирования цен на внутреннем рынке). До 85% сибирских предприятий были включены в цепочки разделения труда и критически зависели от смежников в европейской части РСФСР или республиках Союза.  Причина «зацикленности» Сибири на европейском направлении – напряженные отношения СССР с соседями на Востоке – Китаем, Южной Кореей и Японией. Их улучшение началось лишь с перестройкой, но не могло даже частично компенсировать последствия кризиса в экономике.  5. Вот почему Сибирь в полной мере ощутила негативный эффект рыночных реформ. Замерли или оказались близки к этому крупные предприятия, в их числе Красноярский завод тяжелого машиностроения, Красноярский телевизорный завод, Красноярский целлюлозно-бумажный комбинат, Красноярский завод медпрепаратов, Красноярский завод комбайнов, ряд оборонных предприятий Бийска и Рубцовска на Алтае, Рубцовский тракторный завод, Алтайсельмаш и другие. Особенно сильно реформы 1990х ударили по Новосибирской и Омской областям, которые были промышленными и аграрными регионами без значимых запасов полезных ископаемых, востребованных на международных рынках. Ударил кризис и по инфраструктуре. Строительство дорог и инженерных сооружений почти прекратилось, старые дороги и мосты ветшали, грузооборот железных дорог в Сибирском федеральном округе с 1990 по 2000 год упал в 1,72 раза. Пассажирооборот авиации – более чем в 4 раза. С 1990 по 2009 год в Красноярском крае число аэродромов сократилось с 200 до 108, в Томской области – с 67 до 16.  Еще одна проблема – диверсификация добычи ископаемых: с каждым годом доля экспорта в их производстве устойчиво росла. Рентабельной оказалась лишь продукция, прямо шедшая на внешний рынок. Это вело к скатыванию Сибири к сырьевой экономике и восстановлению её колониальной по сути эксплуатации. Процесс деиндустриализации вёл к закреплению сырьевой модели развития. На лес, руду, уголь, черные и цветные металлы, нефть и газ в Сибири приходится от 76 до 90,2% экспорта. При этом Якутия напрямую экспортирует не алмазы, а уголь, Магаданская область – не золото, а шлаки и лом черных металлов, а более ценные товары продают через Москву. Сибирский экспорт складывается из продукции трех отраслей: топливно-энергетического сырья; металлов и руд; леса и первичной продукции деревообработки. По мере нарастания сырьевой специализации инвестиции и финансовые ресурсы стекаются в особые точки, а инфраструктура и коммунальное хозяйство приходят в упадок. Это ведет к тому, что жители едут в крупные города, где есть работа или покидают регион.  В 2019-2020 годах счет оттока населения из Алтайского и Красноярского края, Иркутской, Кемеровской и Омской областей, Хакассии, Тывы идёт на тысячи в год. А прирост зафиксирован только в республике Алтай, Томской и Новосибирской областях – в основном за счет мигрантов из республик бывшего СССР (Новосибирск, как столичный город, также получал мигрантов из более удаленных сибирских регионов).  Внедрение в России «властной вертикали» не дало Сибири преимуществ. Инвестиции в железно- и автодорожное строительство остались сосредоточены в европейской части страны. Там же возводится бóльшая часть жилья.  Но главная проблема в том, что прежде чем Сибирь может привлечь инвестиции в свои ресурсы, они поступают в распоряжение центра. Созданная Путиным бюджетная «вертикаль» централизует финансы. С начала 2000 годов доля бюджетов сибирских регионов в бюджетной системе России сокращается. Хотя их вклад в экономику велик. А обратно они получают непропорционально мало. Вот почему ВРП Калифорнии, превышает ВВП Российской Федерации, а показатель Сибири в полтора раза меньше бельгийского. 6. Тут самое время для важного отступления. В советское время тысячи людей ехали в Сибирь на большие стройки, которых было множество. Ехали и в лагеря. После порой оставались. Смешивались, женились, рожали детей и, в конце концов, сформировали особый сибирский характер и образ жизни.  Любой новый человек видит, как сильно Сибирь отличается от остальной страны. Особое, яркое свободолюбие и непокорство сибиряков сильно ощущается до сих пор.  Во Владимирской области есть город Александров – бывший центр опричнины. Там рядом дом моих близких. А вокруг – «неперспективные» русские деревни. И даже через 400 лет после царствования Иоанна IV можно проследить по этим селам, как изгибались границы опричных земель.  Там, где была опричнина, люди мрачные и пьющие. Но при этом всё работает – поля распаханы, коровы подоены, хозяйство исправно. А перейдешь в село, что в пяти километрах, но было вне опричнины – встретишь людей добродушных, открытых, но хаты у них покосились, поля заросли, молодежь разъехалась. Приятно, душевно там, где не было опричнины. А пашут там, где была. Это я к тому, что условия жизни оставляют отпечаток на сотни лет.  То же с Сибирью. Только там опричнины не было. Это породило дух свободы. И когда я там, я его чувствую. И радуюсь ему. Я ощущал его и когда впервые приехал в командировку от INC, и когда работал в «Шлюмберже». У меня крепло намерение уехать жить в Сибирь.  Но не осуществил его полностью. Только частично. Когда меня избрали депутатом Госдумы от Новосибирска, он стал моим домом на десять увлекательных лет. Да, я ездил в Москву, но подолгу жил в Сибири. Да и прежде бывал наездами – на три, четыре, пять месяцев. В Когалыме, Нефтеюганске, Томске, Тюмени, Стрежевом, Красноярске, Якутске и Новосибирске. А был почти везде. И в Уренгое, где люди ходят как ку-клукс-клановцы, надевая на головы пластиковые пакеты поверх меховых шапок, потому что при таком бешеном ветре, как там зимой при температуре -40 по Цельсию – по-другому нельзя. И в Якутске, где зимой ты видишь летопись жизни города, в прямом смысле слова, потому что при температуре -55, что там не редкость, дыхание повисает в воздухе. А ты идешь и видишь: полтора часа назад здесь прошёл человек или проехала машина, а за ними остался «выхлоп». И город окутан туманом жизни людей. Кажется, что это за человеком стелется его душа. И души сплетаются, танцуют друг с другом свой танец.  Там ты учишься ценить лето. Когда я впервые попал на Чукотку, мне понравилась местная шутка, что «в этом году лето удалось и хорошо, что выпало на выходные».  Или красивый, но ужасный для жизни город Норильск, где очень тяжелый климат плюс дикая экология из-за «Норильского никеля» – кислотные дожди и прочее. Но без него нельзя. «Норникель» – крупнейший в мире производитель палладия, и один из крупнейших – никеля, платины и меди. И люди, которые там работают, умеют справляться с невзгодами.  7. Я могу очень много и долго об этом писать, потому что Сибирь – моя любовь.  А ещё я знаю, что  Сибирь – настоящая Россия. её спасение. Потому что центральная полоса, которую ещё при Хрущеве назвали «неперспективной», лежит в депрессии. А вытащить человека из этого состояния очень трудно. Если он в неё вошел, нужна серьезная терапия. Ему нужно дать основания во что-то поверить и чего-то захотеть. Это сложная и долгая работа. Делать ее, конечно, надо. Но опираться на больных нельзя. Опора развития – здоровые, люди. Юг России очень живой. Там сельское хозяйство, агропромышленное производство, и индустрия, и климат хорош. Туда едут. Это положительный по динамике миграции регион. Там как бы всё хорошо. Даже похоже на Украину. Но есть вечная угроза межнациональных конфликтов. И при всем уважении к тамошним жителям, я все время там убеждался – для устойчивого развития нужна более развитая промышленность.   То есть надо признать: экономика России держится, прежде всего, на Сибири.  Всё богатство оттуда.

Не так заметна осень в лесах и на полях, как там, куда человек сам пригласил природу. Пробираясь сквозь ветви деревьев с большими и сильно пахнущими цветами, я вспоминал зоны отчуждения, в которых мне приходилось бывать. Где после катастрофы, устроенной людьми, природа пробует выйти из лесов, запах тины тянется из когда-то неприметно окружавших город болот, а сорная трава наползает с пустырей.  Я уже писал, что начал свою трудовую карьеру в ИБРАЭ – Институте проблем безопасного развития атомной энергетики Академии наук СССР. Тогда, после катастрофы в Чернобыле, у него было две задачи: ликвидировать последствия аварии и предотвращать новые. Впервые я побывал в Припяти – столице тридцатикилометровой зоны вокруг ЧАЭС – в начале 1990х. Зона отчуждения будто застыла в тот момент, когда разрушенный и брошенный город ещё сопротивлялся осторожно наступающей природе, но они ещё не сошлись в решающей схватке, и победитель был неизвестен людям. Ощущалась острая тоска, пронзавшая пришлое и гнавшая его прочь.  С тех пор чувство, впервые испытанное мной в Зоне, регулярно возвращается в самых мирных местах. Запустение и мистический кризис жизни, вошедший в конфликт с наукой, так точно показанный Тарковским в его «Сталкере»… Откуда он узнал о нем за семь лет до Чернобыля? Помните кадр с водой, спокойно перебирающей мягкими пальцами забвения и распада старые газеты и никому не нужные игрушки? Природа в зонах отчуждения пугает – своей мягкой неотвратимостью. Тем, как штрих за штрихом она закрывает собой высокие блочные дома. Шелестя, затягивает травой детские площадки и когда-то людные тротуары. Пробивает асфальтовые покрытия слабыми с виду пучками травы, в действительности несущими в себе первобытную силу. Она расширяет до пронзительной безысходности пространство вокруг, поглощая когда-то работавшие заводы и мастерские, пустые коровники вокруг вросших в землю деревень, остовы подбитых фауст-патроном разрушительных реформ тракторов и грузовиков. И оказавшись среди этого запустения и отчуждения, ты, злой на самого себя, за то, что не смог это остановить, думаешь: было бы лучше вернуть сюда людей – в их серые многоэтажки, на парковки, в магазины с нелепыми вывесками, на асфальтированные трассы. Но для этого нужны рабочие, соскучившиеся до дела руки и их сила, которая одна способна справиться с природной первобытностью. Только… в таких местах не остается людей. Лишь кое-где иногда среди густых ветвей в пустых оконных проемах заброшенных домов мелькают серые тени, доживающие жизнь в этом когда-то созидавшем городе. Люди уходят, втягиваются в другие города и поселки, а страна распадается на отдельные островки цивилизации. И главный остров, набухающий с каждым днем от сбежавших дезертиров – Москва. 2. У нас в стране сейчас, если кто-то ещё этого не знает, невероятно много лишних денег. Министр финансов говорит: «нам их некуда девать, но если тратить их в России, вырастет инфляция». Хорошо, давайте построим на них дорогу. Обычную – из асфальта. Дороги ведь у нас почти не строят. Давайте тратить деньги на них. И пусть мелкий бизнес развивается вдоль трасс.  Возьму для примера шоссе Новосибирск-Омск, по которому я часто езжу. Оно идёт через десяток райцентров – городков с населением в 10-20 тысяч человек. Сейчас на этой территории один из основных источников дохода – железная дорога, идущая параллельно. А автомобильная «магистраль» дохода практически не приносит, потому что узкая и забитая, поэтому легковых машин по ней едет куда меньше, чем могло бы. Но и грузовикам тоже не слишком комфортно. Но стоит превратить её в нормальную трассу, тут же вдоль неё возникнет инфраструктура – гостиницы, бензоколонки, магазинчики. Но сперва появятся кирпичные заводы, чтобы было из чего гостиницы строить. А с ними рабочие места. Приедут горожане, привезут деньги. Деньги начнут крутиться, и у местного мужика появится возможность тратить не только на еду и питье, но и на то, чтобы по выходным водить жену с детьми в кафе и в кино. Самый лучший способ дать ему это возможность – создать адекватные условия для создания инфраструктуры.  И не надо ждать, пока государство возьмет и раздаст те огромные средства, которые ему некуда девать. Мы всё построим сами. Мы нормально работали во времена Союза, и, повторяю, с тех пор не разучились. Да, страна у нас северная, климат – специфический, а расстояния – огромные. Но мы можем проложить через них удобные трассы и из географического фактора, отягощающего экономику, превратить их в преимущество.  Однажды я ехал в скоростном поезде из Сеула в Пусан, что в Корее. Со мной ехал мой приятель, кореец, и мы беседовали о генерале Паке – диктаторе, правившем страной с 1961го по 1979 год.  – Вот мы с тобой едем в поезде, да? – говорил кореец. – Эту скоростную дорогу приказал построить Пак Чжон Хи. Ему говорили: «лучше построим завод». А он: «нет, построим дорогу, люди приедут, сами десять заводов построят». – А как он окупаемость этой дороги считал? – вспомнил я любимый аргумент главы РЖД Владимира Якунина. – Считал, да. Получилось – эта дорога не окупится никогда. Но он сказал: «надо строить». И она за десять лет окупилась. Я подумал, что под такой расчет у нас в стране можно украсть побольше, чем на Олимпиаду. – А как вы обеспечиваете контроль за воровством? Как решаете: что делать, а что нет? Как узнаете: где государственное дело, а где прожектерство под выделение бюджета? Кореец даже обиделся. – Я твой русский вопрос, понимаю, конечно. У нас тоже воруют. Но президент не ворует! Вам это надо Путину объяснить. Действительно, Пак Чжон Хи в Корее сравнивают обычно со Сталиным. Каждый кореец приводит тот же пример, что наши бабушки: когда генерала убили, у него в гардеробе нашли один костюм. И никаких излишеств. – Смотри, как всё работает. Наше государство помогает компаниям находить контракты, организует кредиты, выдает гарантии. А компании за это прислушиваются к пожеланиям государства. Ты из аэропорта в Сеул ехал, стройку видел? Не увидеть строительство Инчхона – особой экономической зоны и одновременно города-спутника Сеула было невозможно даже из космоса. – Вот, государство сказало: ты, «Хёнде», ты, «Дэу», ты, «Самсунг» – идите и стройте город. Там через десять лет должно жить пятьсот тысяч человек, и чтобы все хотели туда приехать. И они пришли и строят. Я решил съездить в сердце Инчхона – город Сонгдо. Директор «Хёнде» Чон Мон Гу согласился провести экскурсию. Мы забрались на трехсотметровый небоскреб – центр всего проекта. – Смотрите, господин Пономарев, вся эта территория, – обвел он рукой простор размером с добрую четверть Москвы, – была морем. Мы её осушили, и строим здесь новый город. На вскидку застроена была, наверное, треть всего участка. Кроме зданий виднелся и огромный по размерам стадион, и красивейшие ажурные мосты, и зеленые пятна гольф-клубов – я их насчитал четыре, и это явно было не всё. А вот людей было не очень много. – Скажите, господин Чон, кто за всё это платит? Сколько арендаторов в этих небоскребах? – Сейчас мы только начали продажи – мы же не хотим людей приглашать на стройку. Пока около 10% продали. – А сколько вложили? – Примерно 12 миллиардов долларов. А всего в инфраструктуру зоны Инчхон будет инвестировано около 30 миллиардов. Масштаб фантастический. Я вспомнил Москва-сити, где как раз людей приглашают на стройку, лишь бы поскорей продать строящиеся помещения. Наш проект на фоне корейского не то, чтобы мерк – он просто был исчезающе мал, как строительный вагончик у подножия того небоскреба, где мы стояли с моим собеседником. Ну а про всякие излишества типа гольф-полей и говорить нечего. Кстати… – Господин Чон, а кто за всё это платит? И все эти гольф-поля, стадионы и мосты – зачем они, если никого ещё нет? – Платим мы и другие крупные застройщики. Нам государство открыло кредитные линии, и мы их используем. Государству это выгодно. Во-первых, мы уже создали много новых рабочих мест. Во-вторых, в наши офисы приедут международные бизнесмены и они создадут ещё больше рабочих мест. А без гольф-полей они не приедут. А когда это произойдет – в следующем году или через пять лет – не имеет большого значения. «Хёндэ» свою прибыль получит. Лишние проценты за ожидание государство компенсирует кредитом. Мы на Востоке умеем ждать... В Азии как нигде ясно, что наш подход к инфраструктуре надо менять в корне. Ведь от чего у нас постоянно конфликты в городах, связанные с уплотнительной застройкой? Их же не было в советское время. Во-первых, недофинансированные местные власти не могут готовить земельные участки под строительство, и пытаются задействовать клочки земли, оставшиеся незастроенными в прошлом. Во-вторых, не имеющие доступа к длинным деньгам строители хотят выжать всю прибыль здесь и сейчас. Подчеркну: не нужно нарушать законы рыночной экономики и за государственный счет дотировать стройки. Достаточно выступить кредитором или гарантом по кредитам, и вернуть деньги в бюджет через будущую прибыль застройщика, а также через увеличение сбора налогов. 3. Не вижу никаких противопоказаний и для масштабных международных проектов развития российской инфраструктуры. Те же корейцы настойчиво предлагают России два проекта: расширение Владивостока и создание высокоскоростной железной дороги от Тихого до Атлантического океана. Про проблемы Владивостока, наверное, знает вся страна. Красивейший город на берегу океана после распада СССР стал вотчиной криминальных структур и диковатых политиков. Смысл его существования свели к торговле списанными японскими автомобилями с правым рулем. В ходе подготовки саммита АТЭС в 2012 году в город закачали больше 300 млрд рублей – более 2000 рублей с каждого гражданина страны! Точнее – зарыли. Горожане этого даже не почувствовали. Причем явно неправильно будет сказать, что Дальний Восток – безнадежно дотационная территория, и её надо кормить из геополитических соображений. На всем тихоокеанском побережье континента стремительно расширяются старые и строятся новые порты; регион превращается в зону стремительного экономического развития. Весь. Кроме российской части. Между тем, именно сейчас обостряется конкуренция за перевозки грузов из Азии в Европу. И серьезно влиять на экономику Юго-Восточной Азии – самого быстрорастущего региона мира будет тот, кто контролирует этот маршрут, а не тот, кто проводит помпезные саммиты. Сегодня тут главный Сингапур – все грузы идут по морю через него. Поэтому Китай активно инвестирует в высокоскоростные железные и автомобильные дороги на своей территории. У КНР есть два возможных маршрута их продолжения – через Ближний Восток к Средиземному морю, и – в Россию. Первый путь пока нереализуем из-за нестабильности в регионе. Но сланцевая нефтяная революция в США ведет к уходу из него американцев, и к переориентации арабского мира на Китай. В этой ситуации Россия выпадает из мирового грузопотока, и превращается в периферию мира. Китайцы это знают – и ждут. Другой путь – транспортировка грузов через Корею и Владивосток, вдоль Транссиба. Однако при нынешнем состоянии железнодорожного полотна перевалка груза от Тихого океана до Балтики составляет 15 дней. Безусловный выигрыш по сравнению с 28 днями по морю. Но недостаточный, чтобы победить в борьбе с проверенным и безопасным морским маршрутом. Корейцы разработали технологию высокоскоростных железнодорожных грузоперевозок, позволяющую сократить время в пути до 5-6 дней. Для них это вопрос национального выживания в конкуренции с Китаем. И Китай делает всё, чтобы не дать сомкнуть южнокорейскую и российскую транспортные системы, поддерживая нестабильную Северную Корею. Российское же руководство в этом вопросе пассивно и безинициативно. Транспортная инфраструктура в России, вслед за политикой, развивается по принципу «разделяй и властвуй». Все коммуникации – только через Москву. Даже соседние регионы зачастую вынуждены ездить друг к другу через столицу. Это вопрос не рентабельности перевозок, а экономики в целом. Та же высокоскоростная магистраль – это региональные рабочие места и региональная инфраструктура. Местная авиация – это локальная торговля, возможность размещать небольшие предприятия вблизи потребителя, и опять-таки рабочие места. Но при москвоцентричной модели страны это не нужно. Сейчас Россия вытеснена на периферию и экономической, и политической, и культурной жизни мира. А ведь естественная роль нашей страны – быть глобальным перекрестком. В России пересекаются Запад и Восток, Север и Юг, христианство, ислам и буддизм, городской и сельский уклады. Оживление этого потенциала – уникальный ресурс всего человечества… А мы не можем даже автомобильные дороги построить. 4. Одно из направлений моей работы по инновациям – Малайзия. Когда-то я уделил много времени их модели модернизации. Тем более, что другие азиатские тигры шли в русле крупнейших мировых держав, а исламская Малайзия, напротив, стала одним из лидеров движения неприсоединения. Так что я подружился с местными руководителями, включая бывшего премьера и творца малазийской модели Мохатхира Мохаммада, а в последние годы даже вошел в специальный Совет при премьер-министре Малайзии по инновациям. И пришел день, когда малазийцы сделали мне предложение, из числа тех, от которых отказываться просто глупо. У них есть своя госкомпания, типа нашего «Автодора». Правда, с одной существенной разницей: наши пока ни одной дороги не построили, а малазийцы застроили свою страну первоклассными магистралями, а потом купили всю дорожную сеть Австралии и Новой Зеландии и почти половину сети в Канаде. Так вот, малазийцы предложили мне договориться с нашими властями на простых условиях: денег из бюджета не надо, нужно выделение земли на время строительства плюс 8 лет. В это время дорога работает в платном режиме, оккупая вложения. А потом передается России. Они были готовы построить около 2000 км дорог – Омск-Новосибирск-Кемерово и Барнаул-Новосибирск-Томск, плюс мосты через Обь в Новосибирске. И вот, окрыленный, я еду к нашим областным начальникам. А они спрашивают: «ну и где в этой схеме мы???». В общем, дело не выгорело… Но без внутреннего транспорта России не будет. Автомобильные, железнодорожные, авиационные коммуникации должны быть для государства инвестиционным приоритетом, и никакие расчеты окупаемости не должны рвать страну на части.

Отправляясь в тот раз в Якутию, взял с собой трех коллег по работе в моей компании ARRAVA.  – Будем, – говорю, – занимаемся политикой.  – О’кей, – говорят, – политикой, так политикой.  – Летим в Якутию.  – О’кей, в Якутию, так в Якутию.  – Но только, – говорю, – миссия тайная. Прояснение обстановки. Вы займитесь столицей – знакомьтесь с конституционным судом, поймите его позицию по избранию Николаева*** Основным вопросом тогда был – имеет ли право популярный в республике Михаил Николаев баллотироваться в президенты, сколько сроков он был до того у власти с точки зрения закона. Конституционный суд сначала разрешил, но потом, под давлением из Москвы, решение изменил.***. Проясните, что думают ключевые фигуры, лидеры мнений. То есть решайте задачи более-менее официальные. А я полечу в Ленск, там наводнение. Потом заеду в Мирный и к вам. Но меня никто не должен видеть. Ясно?  – Ясно.  – Селитесь в гостинице на окраине. На болоте у геологов. Ищите квартиру, чтобы переехать туда при первой возможности, и чтобы вас никто не видел. Ясно?  – Ясно!  – Всё. Я полетел. А буду возвращаться – вы меня встретите.  Надеваю любимую битую кожаную куртку, тельняшку и в комиссарском костюме, хоть и без красной повязки, лечу в Ленск. Там живу в общаге, как один из ликвидаторов. Говорю с их начальством из Госстроя, присутствовавших при визите Путина и еду в Мирный встречаться с мэром. В кузове грузовика, в группе работяг – чтоб никто не видел. Встреча проходит успешно. Всё понимаю про Мирный. Возвращаюсь в Ленск. И собираюсь лететь в Якутск.  В городе, как и почти везде в Якутии – грунтовая посадочная полоса. Несмотря на наводнение, уже месяц в Ленске без осадков. Но тут, как назло, начинался дождь (а дождь там на несколько суток, к бабке не ходи).  И вот сижу я в избушке на куриных ножках под названием «Аэропорт Ленска», и смотрю на капающее всё сильнее небо. Самолет – винтовой АН-24 – теоретически должен был бы взлететь часа два назад, но до сих пор чего-то ждем. По слухам – погоды, которая явно меняется в противоположную от желаемой сторону. Кругом работяги и какие-то погруженные в себя якутские женщины с большими тюками. В динамике – «…мальчик-гей, мальчик-гей, приходи ко мне скорей!..» – бесконечно закольцованный альбом ТАТУ…  После пятого исполнения «гея» и шестого призывного «нас не догонят» думаю: трындец. Дождь. Сейчас полосу развезет, и никто никуда не полетит. Мы будем три дня слушать мальчика-гея. И спятим. Тогда я в первый и последний раз в жизни даю взятку – сто долларов начальнику аэропорта – и говорю:  – Выпусти самолет. – Хорошо. – отвечает. – Я разве против? Раз надо – летите! И мы летим. Последние. После нашего самолета рейсов нет несколько дней. И несет нас по небу наш аэроплан. Багажный отсек, сетки, ящики, тюки. Мне места в салоне не хватило, и я с комфортом, как в гамаке, устраиваюсь в сетке заднего багажного салона. Но качает и трясет как никогда! И чертовски холодно, багаж никто не греет. Хорошо – июнь на дворе! А иначе бы совсем кранты. Размер Якутии – два с половиной часа лету между двумя городами, которые стоят отнюдь не в самых дальних концах региона – я ощущаю физически, с каждым намотанным винтом самолета километром. Но вот мы прилетаем, багажный отсек открывают, и я выпадаю на посадочную полосу Якутска.  И что же вижу? Моих бойцов, которым я прописал полную конспирацию. Стоят передо мной как лист перед травой три Ангела Чарли – девушка и двое парней. Все – в одинаковых черных костюмах, черных галстуках, черных очках. Приехали в белой машине. Да еще, для пущей конспирации, договорились, чтоб их пустили на летное поле к самолету. А я к ним подваливаю в кожанке и тельнике – матрос такой Железняк с бородой. Весь аэропорт смотрит только на нас. И теперь весь город про наше чудо знает, и про секретного агента, что летает в багажном отсеке, тоже. Это незабываемо.  Но нет худа без добра. Не проходит и дня, как ко мне местное начальство присылает парламентеров. Они ещё не знают, на кого я работаю, и я прикидываюсь агентом Льва Леваева***ев Авне́рович Лева́ев (ивр. ‏לב לבייב‏‎, 30 июля 1956 года) – миллиардер, израильский предприниматель и спонсор программ по развитию еврейства стран СНГ. Владелец и глава холдинга Lev Leviev Group, совладелец холдинга Africa Israel Investments. Выходец из СССР, репатриировался в Израиль в 1971 году. В 1987-1995 годах сайтхолдер алмазной корпорации De Beers, позднее Africa Israel Group называлась в числе основных конкурентов этой корпорации. Важный торговый партнер якутской АЛРОСА. ***. Алмазный дым сопровождает все мои дальнейшие разговоры, и открывает все двери. И я вижу, как «национальная элита» готова слить своего президента Кремлю во имя сохранения алмазных доходов в регионе. В итоге мы узнаем: сам по себе Николаев неизбираем, ЮКОС может перебить алмазы нефтью – но Ходорковский это делать не хочет. То есть приключенческий сюжет завершается серьезными переменами, но не теми, каких бы я хотел для Якутии и страны. Элита в республике, как и везде в России, готова за деньгами идти в анал. Я Ходорковскому так и сказал. И как сказал, так и вышло.  7. Якутия высветила две проблемы, связанные с федерализмом и местом регионов в стране. Это проблемы разных уровней. Первая – отношения между этносами. Вторая – несправедливость бюджетной системы, которая в случае данного региона привела к кризису в образовании, а тот, в свою очередь, аукнулся в национальном вопросе.  Основных национальности там две – якуты, то есть саха, и русские. Но вообще их шесть. Есть ещё сахаля – смесь якутов и русских. Потом – эвенки и, наконец, эвены (эвены – смесь эвенков с якутами). Плюс на севере – чукчи. Отношения между саха, сахаля, эвенками, эвенами, чукчами и русскими – ключевой фактор стабильности. Трения чреваты серьезнейшими конфликтами. Вспышку может дать самая малая искра. И Николаев нашел способ её не допустить. Этот способ – образование. Хорошее, качественное образование на алмазные деньги всех приводило к общему знаменателю. А Кремль по нему сильно ударил, и тем нанес серьезный ущерб миру между народами.  Якутия – это северо-восток Российской Федерации. Экономически якутов в составе России ничто не держит. Они самодостаточны по природным ресурсам. Не они из Москвы, а Москва из них сосет соки. Инвестиций очень мало. Который год не могут построить железнодорожный мост через Лену. Последняя попытка закончилась переброской денег на строительство моста в Крым. Реальная связь с Центром – только самолет. Население невелико, но размеры огромны – самый большой субъект федерации, три тысячи километров с юга на север, две – с востока на запад. Время полета через Якутию – четыре часа – больше, чем из Москвы в Новосибирск. По сути целая страна, которую в России держат только традиция.  Теперь возьму другой полюс, южный – Кавказ, Дагестан.  Площадь, в отличие от Якутии, сравнительно небольшая – 50 с небольшим тысяч квадратных километров. Глубоко дотационный регион, дотация центра составляет 90% бюджета. При этом в республике считают, что Москва забирает из неё намного больше, чем дает, и не без оснований – при советской власти регион развивался очень динамично. Уровень коррупции и преступности высок. Угроза межнациональных конфликтов – тоже. 3 миллиона населения составляют множество народностей. Здесь говорят: сколько сел, столько племен. Статус официальных имеют тринадцать языков. Правда, английского среди них (пока?) нет. Стабилизирующий фактор для Дагестана внешний – Россия.  В республике время от времени возникают, и в любой момент могут возникнуть новые серьезные межнациональные проблемы. Вот почему это единственный субъект РФ, который изначально был парламентской республикой. И не случайно.  Если в Якутии межнационального баланса достигали за счет образования, то в Дагестане – за счет коллективного устройства управления. Но его сломала начатая Путиным унификация. её способом сделали круговую коррупционную поруку, фактически внедренную Москвой, заменив ей парламентскую форму правления. Мол, пусть они все и всё по кругу крадут, и это будет балансировать национальный состав. Но разве это спасло регион от ваххабизма и сепаратизма? Нет. Скорее наоборот, потому что ваххабизмом – радикальным исламом – народ ответил на коррупцию и вседозволенность элит.  В 2018 году туда десантировали Владимира Васильева – отставного генерал-полковника милиции, бывшего председателя комитета Госдумы по безопасности и заместителя секретаря Совбеза РФ. По национальности – русского. И совсем не местного. В отличие от Штырова, который был компромиссной фигурой в Якутии, Васильев резко натянул вожжи и начал кадровую чистку, отдав все ключевые посты в регионе приезжим. Это очень нездоровая ситуация, несмотря на то что Васильев был скорее удачным руководителем. Но и его сменили. Где гарантия, что впоследствии снова не начнутся религиозные и национальные волнения, развязанные униженными элитами? Да, варяг во главе с железным кулаком – это компромисс для внутренних сил, откладывающий их собственные противоречия на потом. Но такой компромисс – всегда временный. При этом русский глава региона – по сути полицейский, который должен хозяйство сторожить, а народ гонять. Так не может продолжаться долго. Это чревато бедой. И это – результат нарушения федеративных принципов. 8. Какой вывод я, как политик, делаю из этих примеров?  Хочу сделать Российскую Федерацию – федерацией. Настоящей федерацией. Стоящей на широком и мощном фундаменте местного самоуправления. Где центр компетентно помогает развитию регионов, и растет с ними.  Очевидно, основная проблема на пути их равноправия и свободы – имущественное неравенство. Где-то есть нефть и газ, где-то золото и алмазы, где-то хороший климат и сильное сельское хозяйство – а где-то нет ничего. А люди живут, и хотят иметь такую же медицину, такие же детские сады, школы и дороги, как у соседей. И что делать? Теоретически, можно пойти тремя путями. Первый – изымать у всех все излишки (у кого они есть, ведь многие регионы вообще дефицитны, то есть тратят больше, чем зарабатывают) и перераспределять по стране.  Второй – собирать со всех регионов определенный региональный налог, на него финансировать общие для страны программы поддержки отстающих регионов, а остальное оставлять на местах. Например, 10% доходов регионы передают в центр на общенациональную инфраструктуру, 10% – на оборону и внешнюю политику, а ещё 10% – в Фонд межрегиональной взаимопомощи. При этом основные налоги остаются на местах и в регионах – республиках, краях, округах и областях.  И третий путь – на средства федерального бюджета создавать в отстающих регионах предприятия, способные наполнить их казну и создать рабочие места для жителей. Современная Россия идёт первым путем. Минфин изымает у регионов всё, что можно, а потом использует механизм дотаций для обеспечения лояльности губернаторов, заменяя мотивацию развивать экономику мотивацией вылизывать начальственный зад.  Советский Союз больше тяготел к третьему. Я бы сочетал второй и третий. 9. Главный вопрос – устранение бюджетного неравенства между регионами на справедливой и прозрачной основе так, чтобы, во-первых, не убивать у них мотивацию развиваться, во-вторых, стимулировать их конкурировать друг с другом, а в-третьих, отобрать у центра возможность превращать трансферт в механизм политического давления.  Сегодня система дотаций расхолаживает жителей регионов и их руководство. Настраивает на потребительский, иждивенческий лад по отношению к центру. Последний считает, что так надежней править? А те – что так удобней получать. Итог – размывание федерализма. Перспектива – угроза целостности страны. Здоровый, разумный и деловой подход состоит в том, чтобы, как в известной притче, не давать желающим рыбу, а научить её ловить, дав им удочку. В нашем случае «удочка» – это сохранение в регионах налоговых и других поступлений и высокая степень самостоятельности в принятии решений.   Суть сказанного в том, чтобы давать что регионам, что отдельным людям возможности, а не засыпать их деньгами. Когда-то в России, в начале 2000х, недолго было модно большим бизнесменам идти в губернаторы – поднимать отдельно взятые регионы. Самый известный – Абрамович на Чукотке. Зеленин – в Твери. Хлопонин – на Таймыре, Совмен – в Адыгее. Газпром забрал под себя Ямало-Ненецкий округ, Лукойл – Пермскую область. ЮКОС решил заняться уже упомянутой мной Эвенкией, и, несколько опосредованно – Томской областью. Ходорковскому всегда предпочитал давать «удочку», а не «рыбу». Поэтому в Эвенкии он инвестировал в GPS-систему мониторинга стад оленей – чтобы сделать оленеводство рентабельным бизнесом. Поэтому строил там инфраструктуру. Проводил во все поселки интернет и обучал им пользоваться. ЮКОС вкладывал в эти сферы в Эвенкии, чтобы округ мог жить в будущем без его дотаций, но никогда не раздавал людям денег.  Совсем другой подход был у Абрамовича. Ему вообще присущ совершенно иной взгляд на мир. Он очень любил Чукотку, и, будучи губернатором, страстно сжимал её в объятиях. То есть – засыпал деньгами.  Он перерегистрировал туда «Сибнефть», чтоб она там платила налоги. И сам перерегистрировался как налогоплательщик. Так, делая бизнес в Омске и на Югре, он получал деньги на Чукотке, которые радостно тратил на местных жителей.  И делал потрясающие вещи. Когда Абрамович стал губернатором, там жило 80 тысяч человек. Но население сократилось до примерно 60 тысяч. Потому что он построил жилье в Брянской и Орловской областях для всех, кто захотел уехать с тяжелого для жизни Севера. Когда он ещё только покинул пост депутата Госдумы, на Чукотке на его место избиралась Ирина Панченко – бывший финансовый директор «Сибнефти». И вот как-то раз она, как кандидат, а он, как губернатор, встречаются с избирателями. И какой-то мальчик говорит: «Дядя Рома, у меня велосипеда нету». Дядя Рома смотрит на тетю Иру и говорит:  – У твоих избирателей нету велосипедов. Что это такое?  – Понятно, – говорит Ира, – Вопрос надо решить.  И дарит велосипеды всем – всем без исключения! – детям Чукотки. Разумеется, за счет тех самых денег «Сибнефти». А как они боролись с преступностью? По статистике подавляющее количество уголовных дел в регионе возбуждали за мелкое хулиганство. По российскому уголовному кодексу за это полагается колония-поселение. Колония-поселение всюду в России находится на территории региона. Кроме одного-единственного субъекта РФ – Чукотки. Осужденных везут в Магадан. Три месяца. За государственный счет. Это для вас Магадан – на севере и у черта на куличках. А для Чукотки Колыма – это самый что ни на есть юг, и вообще цивилизация. Практически курорт. А тут государство бесплатно туда отправляет… За свои же не наездишься с такими тарифами на авиабилеты! Другое дело, когда Абрамович за свой счет кого-то куда-то везет – это пожалуйста. А он везет. Как-то он в течение года всех жителей Чукотки свозил в отпуск на Черное Море, в Анапу. Зато когда суды перестали приговаривать людей к колонии, а стали назначать штрафы, преступность сразу упала вдвое. В общем, Абрамович на Чукотке был «бог Кетцалькоатль, спустившийся с небес в огненной колеснице». До сих пор во многих чумах у чукчей висят его портреты. Однако стоит Роману прекратить финансирование, и регион быстро начинает вновь деградировать. В отличие от Эвенкии. 10. От Чукотки, как известно, совсем недалеко до Аляски. От мыса Дежнева в России до мыса Принца Уэльского в Соединенных Штатах – 86 километров.  А Аляска, как известно, бывшая российская земля. Проданная Штатам в 1867 году за 7,2 млн долларов.   Но русские владения в Северной Америке – это не только Аляска! Тихоокеанское побережье Канады, американских штатов Вашингтон и Орегон до самого Сан-Франциско в Калифорнии – всё это были владения Российско-Американской Компании , основанной Григорием Шелиховым и Николаем Резановым в 1799 году.  Россияне дошли до Сан-Франциско, где встретились с испанцами. Те шли с юга, наши – с севера. А встретились они там, где сейчас мост Голден Гейт. Чуть на север от него и сейчас есть город Севастополь. По-английски – Себастополь. Там говорят по-русски. ещё дальше – основанное в 1812 году по инициативе того же Резанова местечко Форт-Росс. В штате Орегон русский язык – второй по распространенности после английского. Там большая старообрядческая община. Тамошние староверы каждый год посылают детей в Сибирь – пожить в старообрядческих общинах России. Познакомиться с Родиной. Это своего рода обряд инициации. Больше того – они посылают туда молодежь и на год, и на два. Потом ребята возвращаются и сохраняют в Орегоне живой русский язык.  Удивительна связь современной русской Америки с той русской Америкой, из которой она проросла сквозь столетия. И она ведет нас к недавней истории, которую я очень ценю. Она связана с моей работой – с инновациями. Мы только что отметили Новый 2010 год. И в самые первые числа января звонит мой мобильный; на экране незнакомый американский номер. Я беру трубку, и слышу вежливый мужской голос: «Господин Пономарев? Вас из Госдепа беспокоят»… Оказалось, в феврале к нам собирается делегация известных американских руководителей хай-тек компаний, и нужна помощь в составлении программы встреч. Мы же как раз разворачиваем инновации – «Сколково» и всё сопутствующее.  И едут они, конечно, в Москву. – Почему – в Москву? – говорю я. – Надо в Новосибирск! Это наша Кремниевая Долина.  – Это вряд ли, – отвечают, – Кто ж в феврале поедет в Сибирь? Они там все, знаете ли, из солнечной Калифорнии… – Если они не поедут в Сибирь, то, – говорю, – всё делайте сами. Встречи. Программу. А если хотите, чтоб всё делал я, нужен Новосибирск.  – Надо согласовать. – говорит трубка. Решают вопрос с Госдепом и членами делегации. А те:  – Прикольно! Едем в Сибирь! Хрен с ним, что февраль. В общем, мы ожидали крутых людей. Джек Дорси, создатель Тwitter. Директор еBay Джон Донахью. Падма Ворриор – второе лицо в Cisco. Шервин Пишевар – инвестор Uber (он сейчас руководит проектом Hyperloop – скоростной пневматической трубы – нового поколения транспорта Илона Маска). Был там и Эштон Кучер – муж Деми Мур, сыгравший Стива Джобса в хорошем фильме jOBS*** Фильм режиссера Джошуа Майкла Штерна, вышел в прокат в 2013 году. Российская версия названия «Джобс: Империя соблазна».***. Он тогда как раз исследовал эту среду, входил в образ. Но и сам был крупным инвестором в хай-тек.  И мы летим в Сибирь. Я им показываю настоящую русскую Кремниевую долину. Силиконовую тайгу. Когда мы едем по забитой машинами Большевистской улице Новосибирска, что ведет в Академгородок, объясняю: «вот, это наша 101я дорога***главная транспортная артерия Кремниевой долины***». Сначала мы посещаем знаменитый Технопарк, потом едем в «Вектор» – главный в России центр вирусологии и биоинженерии. Конечно, Москва у них после этого не котируется. Кстати, до этого визита я и не знал, кто такой Кучер. Деми Мур – это да, а про Эштона даже не слышал. Поэтому был озадачен, когда в Новосибирске мы шли по улице, а к нему начали девочки подбегать, автографы брать. Для меня же в особом авторитете был Джек Дорси, ведь я же первый пользователь Twitter среди российских политиков, мой был первый аккаунт в стране. Какой визит без культурной программы?  Мы подбираем, куда и на что сходить, и видим отличный вариант: в нашем знаменитом Оперном театре идёт «”Юнона” и “Авось”». Не рок-опера, которую ставил «Ленком», а балет. Классический. И очень в тему для наших калифорнийских друзей! И вот идем мы в оперный театр. И им очень нравится. Но потом они спрашивают:  – А про что это было?  – В каком смысле – «про что»?  – Ну, мы не понимаем сюжет.  – Как – не понимаете? Вы что, действительно про это не знаете?  И я им рассказываю историю любви основателя Русско-Американской Компании. Что Калифорния – наполовину испанская, а наполовину русская колония. Шучу, что если б история сложилась чуть иначе, то ваша Кремниевая Долина была бы наша, а тихоокеанский Севастополь мог бы быть известнее, чем черноморский.  – Ну, ничего себе! – говорят. – Вот так история! Мы про неё и не слыхивали…  То есть надо было что-то с этим делать. И когда мы готовили визит Медведева в Штаты, я подкинул идею: давайте возьмем Форт-Росс, который постепенно приходит в упадок, на российское содержание. Медведев согласился, и это был наш дар Шварценеггеру – губернатору Калифорнии. И сейчас Форт-Росс в основном финансирует Россия. А потом я всем членам делегации послал рок-оперу с Караченцевым. – Но причем здесь этот визит? – спросит кто-то, – Причем Российско-Американская Компания? Орегон? Калифорния? Мы же обсуждаем отношения региона и центра в России.  На самом деле, история Резанова много говорит о том, как может быть устроено, и как не может быть устроено государство. И потом, в Калифорнии я часто думаю: а могла бы история пойти чуть по-другому? Могли бы мы сохранить те земли? Могли бы ими управлять? Скажете: нет? Слишком далеко?  А я отвечу: это зависит от полномочий регионов. И их отношений с центром. 11. Я размышляю об этом строго в контексте федерализма.  Только через делегирование прав и полномочий, через широкую автономию можно успешно управлять территориями любого размера и любой отдаленности. Если пытаться жестко рулить из центра, как привыкли и любят в Кремле – ничего не выйдет.  Простой пример: брак испанской девушки, дочери коменданта испанской крепости Сан-Франциско Консепcьон Аргуэльо и русского предпринимателя Николая Резанова – исторических личностей и героев сюжета «”Юноны” и “Авось”» – мог состояться. И как бы всё повернулось с русскими землями в Калифорнии, если бы Резанову не пришлось ехать за тысячи километров через Аляску в Россию за разрешением на брак с католичкой? И по пути – в Красноярске – умереть от простуды. Но почему ж он поехал? Потому, что брак могли разрешить только в Петербурге. Только император мог ходатайствовать перед Папой Римским о согласии на него. И только центр мог отдавать команды о том, как обустроить Русскую Калифорнию. И именно поэтому её сейчас нет, как нет и Русской Аляски.  Так чрезмерная бюрократизация сорвала одну из уникальных исторических возможностей. Интересно, какой могла бы быть Россия, сохрани она свои земли Северной Америке?