ОБ ИДЕЕ

Однажды я обедал с журналистом крупной голландской газеты – мужчиной лет пятидесяти, облысевшим, с гладкими румяными щеками. Мы говорили по-русски. Произнося наши шипящие, он безбожно плевался, несколько раз попадая мне в тарелку. Где-то на пятой минуте разговора из его голубых голландских глаз на меня глянула настоящая русская тоска.

– Питер, вы давно в России? – спросил я.

– Пятнадцать лет.

В то время я – депутат Госдумы от Новосибирской области и провожу там много времени. За меня голосует больше селян, чем горожан. Я постоянно езжу по сибирским деревням, и уже никогда не ошибаюсь в определении национального характера этой тоски. Таких глаз, как у русских, я не видел ни у кого в мире. Есть в нашей стране что-то такое, может быть воздух, а, может, сам дух, постепенно въедающееся в зрачки. Это случилось с глазами Питера. Это случается с глазами всех иностранцев, долго живущих в России, если они её любят.

Через час беседы Питер разошелся. Он потребовал у меня ответа – «Почему вы никуда не повели толпу зимой?».

– Я простой голландский журналист! – выпалил он, в очередной раз плюнув мне в тарелку. – Но если бы мне дали слово на трибуне, я сказал бы лучше, чем вы. Я бы сказал: мы знаем, что всё плохо. Это не нравится вам и это не нравится нам. Мы знаем, что так больше продолжаться не может, мы не можем так жить. Но мы не знаем, что делать. Мы честно говорим – мы не знаем, что с этим делать… И еще: у оппозиции нет лидера с харизмой, который, как Гитлер, скажет – «Пошли умирать!», и все пойдут за ним умирать.

2.

Я не хочу, чтобы за меня умирали. Мне противны бесноватые фюреры, упивающиеся властью над толпой фанатов и фанатиков. Дело даже не в харизме Фиделя Кастро или Уго Чавеса, которые могут часами заводить массы своими речами. Когда-то я учил испанский по революционным песням и политическим речам: любимой речью было выступление Че Гевары в ООН, среди его противников – коротко, хлестко и по делу. От него исходила сила и готовность её применять, чем он и привлекал соратников.

Я выступаю не с лозунгами, а с предложениями, и хочу,

чтобы за мной шли, но не за мной в единственном лице,

а за той силой, которую я вокруг себя создам.

Которую я могу и собираюсь собрать. Из множества людей сильных, наполненных идеей, за которую они готовы умереть. 

«Идите и умирайте, не важно за что». Не хочу появления лидера, способного произнести такие слова. В России есть уже несколько человек, которые не скрывают такого желания. Впрочем, я не верю в их будущее. Они создают вокруг себя секты поклонников своей харизмы. Но это ненормально – соблазнять людей нового класса, успешных и самодостаточных, на то, чтобы они пошли умирать. 

Знаю тех, кто мечтает о таких лидерах. Но времена изменились. Никто не может с этим спорить. Можно выйти на трибуну и пенящимися от возбуждения губами сказать те же слова, которые восемьдесят лет назад говорил Муссолини. А до него – Троцкий. Или Петр I. С тем же возбуждением и с той же энергией. Не сработает… Политики речей уходят в прошлое. Приходят те, кто будут слушать и делать. И молча умирать, если надо, вместе с сторонниками, вместе – а не посылая их на смерть вместо себя.

3.

У каждого времени – своё слово и своё действие. Наше время, наше пространство и наша конкретная точка действительности, суженная до Болотной, требовала слов неимоверной силы. Силы, способной преодолеть треск морозного воздуха, дутые пуховики и попасть в грудные клетки, замороженные несвободой. Минуя уши. Мы живем в вихрящихся вокруг информационных потоках. Слова льются со всех сторон, уши лишь улавливают и фильтруют информацию. Фюреры прошлого спускали свои слова вертикально – люди слышали их и только их. Как бык-производитель, как лев в прайде, только вождь нации имел право оплодотворить своих последователей словом. Других слов не было и быть не могло. Слово резало, пронзало, укоренялось и, в конце концов, становилось осью, вокруг которой человек строил жизнь. Потом уже в любой ситуации – верности и предательства, доброты и подлости – он мог, идя по трехсот-шестидесяти-градусной окружности вызовов и выборов, брошенных жизнью – опираться на эту ось.

Но у нас – другая история. Идеи, зафиксированные в словах, клубятся, роятся и вихрятся вокруг нас. Такого никогда не было. Эти горизонтальные потоки не пропускают слово, спущенное сверху. Оно должно идти так же горизонтально. Нести в себе идеологическое ядро и размораживать сердца. Слово должно быть сильным и новым. Должно рождать новую жизнь, а не разрушать старую. «Идите и умрите за меня» – это старое слово.

Люди не должны умирать за кого-то.

Люди не должны умирать вообще.

Но… «Идем и умрем за идею» – актуальное слово. Глубочайшее заблуждение, что человек способен на большие свершения без великой идеи. Я готов умереть за идею. За настоящую идею.

И от других я готов требовать только того, что требую от себя.