О СОВРЕМЕННЫХ ЛЕВЫХ

Обычно за деньгами идут к правым, а за идеями – к левым. 

Великая идея Советского Союза и общества всеобщего самоуправления без насилия и эксплуатации человека человеком, планеты без границ и войн, равенства мужчин и женщин, людей разного происхождения, всех рас и религий, принадлежат им. Кто-то говорит об этом: утопия. Но именно за эту утопию люди боролись и воевали. 

Перспектива сытой жизни после «перестройки» в 1980х смогла сломать эту мечту, но те, на кого люди возлагали такие надежды, ничего не построили. В 1990х люди разучились мечтать – на «свободном рынке» им подрезали крылья. 

Советскую мечту украли и призвали: «обогащайтесь»! И… некоторые обогатились. А миллионы – обнищали. Кто же виноват? Те, кто сдал «красный проект» общества справедливости, не справившись со своей миссией – хозяева советского социализма.

Причина, по которой затеянная Горбачевым и его группой перестройка не состоялась, как проект трансформации старого во всех смыслах советского варианта, не в том, что они развалили страну. А в том, что отняли мечту.

Великую Мечту.

2.

У многих поколений обездоленных, угнетенных, бедных людей, измученных непосильным рудом, была Мечта – создать общество, где можно творить не за страх, а за совесть, жить счастливо и гармонично, свободно и достойно, по своему труду. 

У этой Мечты были и более «земные» цели: накормить голодных, обеспечить всех медицинским обслуживанием, дать крышу над головой, сделать доступным образование. 

Но накормить – не значит дать возможность обжираться изысканными яствами, как и не значит обязать есть дешевые обеды по талонам в заводской столовой. Крыша над головой – не обязательно стокомнатный дворец, но и не обязательно панельная пятиэтажка на окраине. Не все в равной мере хотят и способны получить образование, не у всех равный доход, но все равны друг перед другом и установленными большинством законами.

Опыт и практика учат: мы все разные, есть сильные и слабые; кто-то – лучше считает, кто-то – метко стреляет. В час освобождения сильные освобождаются первыми. И кто-то в миг становится равнее всех и «тянет одеяло на себя».

Прав Ленин, когда пишет: «Равенство есть пустая фраза, если под равенством не понимать уничтожения классов. [Разделение на] классы мы [действительно] хотим уничтожить, в этом отношении мы стоим за равенство. Но претендовать на то, что мы сделаем всех людей равными друг другу – это пустейшая фраза». 

Не вульгарная уравниловка составляет великую Мечту левых.

Не равенство потребления, а равенство возможностей для каждого, где бы он ни родился и в какой бы семье ни рос,

зависящее только от одного:

того, сколько человек готов трудиться.

Великая советская Мечта базировалась на передовом образовании и науке. А также на самоограничении во имя высшей цели. Образование вывело СССР в космос, а умение терпеть – привело к победе в Великой Отечественной войне и модернизации. Но терпение иссякает, а наука гармонично развивается только как часть глобальной. Союз во многом сломали «железный занавес» и та самая уравниловка, ставшая результатом догматизма мышления плохо образованной и напуганной сталинскими чистками партийной элиты. Дефицит и отсутствие перспектив, лишь на время смягченные нефтяными доходами, породили разочарование большинства. Именно экономика, не способная обеспечить нужды всех граждан и закрытость СССР во многом предопределили кризис советской Мечты. 

Общество ответило готовностью отказаться от неё ради ста сортов колбасы и сыра.

Сейчас не мечтают, а хотят… Впрочем, мечтать – тоже значит хотеть. Но хотеть странного, как писали Аркадий и Борис Стругацкие. Не какую-то вещь, должность и за границу, а прогресса, счастья для всех. Эта Великая странность была присуща многим. А сменил её обычный Голливуд, красивый, но пустой. 

Теперь придется начинать с нуля.

И делать это предстоит современным левым.

Но кто они такие? И какую мечту с собой несут?

3.

Для начала – немного об истории вопроса. 

В любом обществе есть два основных класса: рабовладельцы и рабы, феодалы и крестьяне, буржуазия и пролетариат – угнетатели и угнетенные, начальники и остальные. 

Борьба между ними – это движущая сила человеческой истории. Но диалектически эти классы вовсе не хотят исчезновения системы, в которой существуют. Крестьяне борются не за исчезновение феодалов, а за то, чтобы соблюдали их права, чтобы феодалы честно защищали их от других феодалов, и не обирали при этом до нитки. Но главной силой, свергнувшей феодализм, были не крестьяне, а люди, «хотевшие странного» – церковные реформаторы, ремесленники, оказавшиеся вне цехов, образованные сторонники новых гуманистических теорий. Именно они стали архитекторами нового общества. А заказчиком перемен была народившаяся буржуазия.

Корни современной политической системы лежат в эпохе Возрождёния, когда вместе с новыми экономическими отношениями возникла гуманистическая, эволюционировавшая в либеральную, политическая теория. Первоначально политическое противостояние было максимально простым, одномерным: с одной стороны консерваторы (монархисты, клерикалы и иные традиционалисты), с другой – либералы (конституционалисты, прогрессисты, позже социалисты и другие сторонники перемен). 

Это противостояние привело к буржуазным революциям в Западной Европе, самой масштабной из которых стала Великая Французская Революция 1789-1799 годов.

Во французском революционном Конвенте в 1789 году оно впервые проявилось в виде конфликта консерваторов (роялистов), сидевших в правой части зала, и революционеров, расположившихся слева. Так появились понятия «правые» и «левые». 

Там же и тогда же заложено базовое различие между ними: либералы (тогда они «левые») выступают за приоритет Человека и его личной свободы, а консерваторы (то есть «правые») считают, что намного важнее государство, нация, семья, вера, традиция и т.д. Их подход отражает триада «православие-самодержавие-народность». А девиз либералов –  французской революционной буржуазии «свобода, равенство и братство».

По иронии судьбы, первая триада, предложенная графом Сергеем Уваровым в его записках Николаю I, и которая является сейчас жизненным принципом российских националистов-почвенников, была сформулирована на французском языке. Это все равно, как Сурков бы сформулировал и опубликовал бы свою концепцию «суверенной демократии» на английском. Но это так, к слову.

Исторические формации вызревают долго. Основы индустриального – капиталистического – общества, буржуазия и пролетариат (рабочий класс), складываются к началу XIX века. 

Маркс и Энгельс считали, что пролетарии свергнут капитализм и преобразуют мир по своему желанию. Их отношения с буржуазией проходят ряд этапов суровой борьбы. Она порождает экономические организации людей труда – профессиональные союзы, и их политические структуры – рабочие (социал-демократические) партии и федерации. 

Вера в преобразующую силу пролетариата – основа политики старых левых – коммунистов, социал-демократов и ряда ветвей анархизма. Но в ХХ веке становится ясно: труд прекрасно встраивается в капиталистические отношения – добивается от капитала больших уступок, и в лице своих организаций – профсоюзов и реформистских социал-демократических партий – по большому счету не хочет ликвидации капитализма.  

Сейчас буржуазия и рабочий класс крепко держатся друг за друга, пинают друг друга, но, как сиамские близнецы, не могут жить один без другого. 

В их отношениях проявляется двойственность природы профсоюзов. Их задача – выбить из работодателя условия получше, говоря простым языком – продать труд дороже. ещё Ленин предупреждал, что «общее стремление всех рабочих добиваться себе от государства тех или иных мероприятий, направленных против бедствий, свойственных их положению, ещё устраняет этого положения, т. е. не уничтожает подчинения труда капиталу». «Идеалом социал-демократа должен быть не секретарь тред-юниона, а народный трибун, умеющий откликаться на все и всякие проявления произвола и гнета, где бы они ни происходили, какого бы слоя или класса они ни касались» – говорил он. Я много работаю с профсоюзами, они мои важнейшие союзники, хотя их двойственная природа часто приводит к горьким разочарованиям.

4.

…Зима 2006 года. На окраине Москвы в строительной компании «Дон-строй» начинается конфликт. «Левый Фронт» и небольшая, но боевая организация с гордым именем «Революционная рабочая партия» готовят забастовку строителей. 

Это требует большой работы. На собрание РРП приходят гастарбайтеры.

– Эээ, – говорят они, помявшись, – мы тут вот бумагу нашли… Ваша? 

Один из них протягивает мятую и с какими-то подозрительными пятнами листовку РРП, с черной звездой и сжатым кулаком, поднятым вверх.

– Наша, – подтверждает лидер РРП Сергей Биец. – Чайку?

Пришедшие несмело присаживаются на корточки в углу. Стульев в квартире у Биеца, служившей штаб-квартирой РРП, всё равно нет.

– Вы тут пишете, помочь можете, – мозолистый и немытый палец тычет в листовку. – Верните нам зарплату!

Десяток сидящих активистов чувствуют себя властью и принимают серьезный вид.

– Мы, правда, не русские, ничего? – видно: ходоки очень боятся, что им откажут.

– Мы вообще-то не признаем границ, – с нажимом на несознательный элемент говорит Биец. – Нам эти условности безразличны. Наше отечество – всё человечество!

– Тем более, вы же советские? – спрашивает кто-то из комсомольцев. 

Трудяги в этом явно не уверены, но на всякий случай согласно кивают.

– Излагайте! – распоряжается Биец.

Разливают чаек. Чайник, который явно знал ещё Ленина, отправляется на кухню.

Работяги рассказывают суть дела. 

«Дон-строй» использует труд гастарбайтеров. Их берут на работу, обещая хорошие деньги. Селят в неплохих общежитиях, кормят-поят, на работу возят в автобусах. Договоров не заключают, регистрации не оформляют и рассчитываться не спешат. 

Проходит два-три месяца, а с ними – очарование жизни на всем готовом. Новые вакансии быстро заполняют новые приезжие. Элитные небоскребы растут как на дрожжах. Москве не впервой строиться с использованием рабской силы. Но люди интересуются: где деньги? Их ставят перед фактом: заплатят ещё месяца через три, и вполовину меньше обещанного. Для несогласных всегда наготове прикормленное управление внутренних дел, борющееся с нелегальной миграцией; ну а в совсем тяжелых случаях применяют бритоголовых ребят из ДПНИ, Движения против нелегальной иммиграции, которых дважды просить не надо. 

Левые решают помочь гастарбайтерам и идут работать в «Дон-строй» малярами, штукатурами и каменщиками. Год строят башни на Мосфильмовской и Триумф-Палас на Соколе. Агитируют рабочих. Задача: раскачать их на забастовку, организовать профсоюз и добиться заключения трудовых договоров, как это положено по закону. 

Но есть проблема: рабочие боятся вступать в профсоюз и протестовать, так как живут в Москве на птичьих правах, и не хотят быть депортированными. Несколько человек, согласившихся работать с левыми, пропадают. Двое – падают с верхних этажей на стройках. Доказать, что это не несчастные случаи, полиции невозможно.

Перелом наступает, когда левые решают сделать упор на агитацию среди водителей. Они вынуждены регулярно общаться с гаишниками, поэтому документы у них в порядке. И в один прекрасный зимний день они объявляют забастовку.

5.

Забастовка водителей – дело серьезное. Хотя все остальные рабочие формально в забастовке не участвуют, но возить их на работу некому; стройматериалы тоже – на второй день стройка замирает.

Но руководство «Дон-Строя» не готово сдаться без боя. И делает все стандартные шаги: во-первых, всех увольняет, во-вторых, пробует расколоть трудовой коллектив угрозами и посулами, в-третьих, нанимает штрейкбрехеров.

Решающим становится пятый день забастовки. Чтобы не выпустить грузовики на маршрут, ворота Транспортного управления блокируют человек 100 леваков и примерно столько же водителей, сорганизованных накануне в профсоюз. На помощь Биецу и его РРП я пригласил друзей-комсомольцев, «тяжелую артиллерию» – депутата Госдумы Виктора Тюлькина, а также боевую бригаду АКМ во главе с Сергеем Удальцовым. 

Администрация проводит штрейкбрехеров через черный ход; но вывести машины можно только через единственные ворота, и за них разворачивается борьба.

Ровно в 9 утра их открывают изнутри. Активисты держат створки снаружи. 

– Э-эх, поможем! – Ворота почти закрываются. – Ну, ещё разок!

Сзади нас раздается шум.

– ОМОН!

Напротив ворот строятся люди в мышиной форме с автоматами наперевес. Честно говоря, я первый раз на протестных акциях вижу милицию не с дубинками, а с автоматами. Правда их немного, человек 25-30.

Мы разворачиваемся и вынужденно отпускаем ворота. Те распахиваются. Во дворе чихают, заводясь, моторы. А на нас идёт ОМОН. Орет: «а ну вон отсюда, суки!»

Удальцов с Биецом держат машины, мы с Тюлькиным – ОМОН. А тот уже орудует прикладами, стараясь бить в голову. Мой коллега уже в падении успевает достать красную корку депутата и поднять руку с заветным удостоверением. 

– Здесь депутат, б…! – кричат менты.

И свершается чудо: они отступают, видимо, испугавшись последствий столь явного нарушения закона, задокументированного депутатом. 

ОМОН сворачивается и мигом уходит. А наши товарищи в прямом смысле слова ложатся под колеса грузовиков, которые ведут штрейкбрехеры. Те встают. Атака отбита.

Собственники признают профсоюз и идут на переговоры. Прокуратура возбуждает уголовное дело против хозяев «Дон-строя», и те расплачиваются с рабочими и заключают трудовые договора. Мы горды нашим успехом…

Проходит два-три месяца. Руководство профсоюза чувствует себя «уважаемыми людьми», которых всерьез опасаются директора компании. И вскоре ему становится не до бывших коллег. А те стараются забрать выбитые леваками долги по зарплате и поскорее уволиться. Ситуация постепенно возвращается в прежнее русло.

Увы, так кончается большинство профсоюзных протестов. А я согласен с Лениным, который называет профсоюзы «школой» – школой. Да, её не мешает пройти. Она дает опыт настоящей борьбы за права. Но менять систему в целом профсоюзы не могут. Хуже того – их победы укрепляют старые экономические отношения.

Поглядим на Европу. Вот общество победивших профсоюзов! Именно они – основатели большинства социал-демократических партий – и есть ключевые игроки европейской политики. Но во что они превратились за 100 лет? Профсоюзы в Европе, как КПРФ в России – организации с девизом «нет переменам». Равно как большинство старых левых партий: так жестко аппарат английских лейбористов боролся с Корбином, американских демократов с Сандерсом, а немецких социал-демократов с Лафонтеном. 

Джереми Корбин  – британский политик, лидер Лейбористской партии и оппозиции с 2015 по 2020 год, член парламента Соединённого Королевства с 1983 года. Левый демократический социалист по взглядам. Видный член Amnesty International. Агитировал за привлечение к суду бывшего чилийского диктатора Пиночета. Был ведущим оппонентом неолиберального курса Тони Блэра. С 2005 года голосовал против решений своей партийной фракции 238 раз (25%), что делает его одним из самых «мятежных» парламентариев-лейбористов. На парламентских выборах 2017 года лейбористы во главе с Корбином выдвинули радикально левую программу и, хотя и не победили, улучшили свой результат до 40% и, по многим прогнозам, должны были на следующих выборах прийти к власти. Но на выборах 2019 года потерпели тяжелейшее поражение из-за раскола партии по вопросу Брекзита, после чего Корбин вынужденно ушел в отставку. 

Бéрни Сáндерс – американский независимый политик и общественный деятель левого толка, сенатор от штата Вермонт с 2007 года. Рекордсмен по длительности пребывания в Конгрессе США из всех независимых депутатов. С 2013 до 2015 года – председатель комитета Сената по делам ветеранов. Как сенатор стал широко известен, когда в 2010 году пытался посредством восьмичасового филибастера в Конгрессе сорвать продление введенных Джорджем Бушем-младшим налоговых льгот для богатых. В течение политической карьеры отстаивал гражданские, трудовые и социальные права. Ратовал за всеобщее медицинское страхование, гарантированный оплачиваемый отпуск, повышение минимального уровня оплаты труда, справедливую налоговую систему, укрепление системы социального страхования, бесплатное высшее образование. Дважды был кандидатом в президенты США, но внутрипартийные интриги блокировали его участие в выборах.

О́скар Лафонте́н — немецкий государственный и политический деятель, бывший председатель СДПГ. При нем СДПГ одержала победу на парламентских выборах с 40,9 % голосов, сделав канцлером Германии Герхарда Шрёдера. 11 марта 1999 года из-за несогласия с неолиберальным курсом правительства подал в отставку, одновременно покинув и пост главы СДПГ. В 2004 году окончательно покинул СДПГ и стал сопредседателем Левой Партии, после чего уровень популярности СДПГ начал неуклонно снижаться, и она стала младшим партнером консерваторов ХДС/ХСС.

Любому механизму, даже прекрасно работающему, бывает нужен ремонт. 

Особенно, в пору внедрения новых технологий. Профсоюзы, без сомнения, отстаивают интересы своих членов; но их победа часто оказывается пирровой. Например, они не дают увольнять рабочих на заводах Рено во Франции. С точки зрения их интересов – правильная позиция. Но в логике капитализма – зачем там столько рабочих, когда есть новые технологии? А результат победы профсоюза это – либо отказ от технического перевооружения и проигрыш китайцам из-за устаревших машин, либо их удорожание и снова – проигрыш китайцам. В любом случае – закрытие заводов и массовые увольнения. Просто отложенные на несколько лет.

Профсоюзы замечательно бы работали в экономике без конкуренции, как инструмент рабочего контроля, чтобы владельцы справедливо делились с работниками прибылью. Но отойти от защиты статус-кво в пользу стратегического развития даже своего предприятия они органически не способны. Поэтому эти левые организации, несмотря на благие цели и опору на рабочих, порой вынуждены стоять на пути прогресса и развития.

Иногда профсоюзы более консервативны,

чем самые правые организации.

Означает ли это, что надо поддерживать собственников в трудовых конфликтах, как это предлагают либералы? Сокращение зарплат и увольнение «лишних»? Объявлять профсоюзы врагами модернизации? Нет.

Что необходимо для отстаивания интересов рабочих? Диверсификация производств, простимулированная государством, когда оно через налоги вознаграждает предприятия, не увольняющие людей после модернизации, а создающие для них новые рабочие места. Профсоюзы должны политизироваться и создавать партии, отстаивающие именно такие подходы – на уровне не предприятий, а стран. Это возможно только через участие в политике, и невозможно, пока рабочие объединения занимаются своими отдельно взятыми производствами и делают вид, что политически нейтральны.  07/18

6.

Но вернемся к другим видам левых. В XIX веке прогрессистские течения, рождённые французской революцией, дробятся. Анархизм порождает анархо-синдикализм, анархо-коммунизм, а позднее – либертарианство. В рамках марксистской социал-демократии выделяются социалисты (коммунисты) и трудовики (лейбористы). Затем коммунистические течения ветвятся на сталинистов, маоистов, троцкистов и т.п., порой сбивая с толку трудящихся. Маоистские группы добавляют к своим названиям приписку «М/Л» – «марксистско-ленинская»… 

Дробление делает политическое пространство двухмерным: в нем выделяется две оси – политическая (индивидуализм/либерализм – коллективизм/консерватизм) и экономическая (свободный рынок – государственное регулирование). А затем объемным – появляются постмодернистски абсурдные консервативно-либеральные направления и беспринципные «большие коалиции», как союз немецких христианских и социал-демократов, или разные «нео-» движения, меняющие прежние подходы, типа неоконсерваторов, неолибералов, или new labour в Великобритании).

Особая тема – национализм. Несмотря на его опору на консервативные, порой – дофеодальные ценности, питает его буржуазия. Он служит её задачам – защите национальных рынков (товаров или труда) от международной (или межэтнической) конкуренции. Это подтверждает и то, что его расцвет связан с мелкобуржуазными предателями левой идеи; Муссолини состоял в Итальянской социалистической партии, Гитлер – в Германской рабочей партии. Да и сейчас социалисты и либералы порой играют в националистическую фразу, хотя она и чужда базовым установкам либерализма.

Общие корни прогрессистских сил подчеркивает их глобальность. Консерваторы – изоляционисты, им чужд международный диалог, а либералы с середины XIX века включены в экономическую и политическую глобализацию. В 1864м активисты разных стран создают I Интернационал (его осколок жив в виде Анархистского интернационала). Затем появляется II Интернационал (социал-демократов, ныне Социнтерн; где Россию представляет «Справедливая Россия»). Ленин и коммунисты создают III Интернационал (Коминтерн, распущенный Сталиным в 1943м, но воссозданный в виде Европейской левой партии (с которой я строил взаимодействие от лица КПРФ и «Левого фронта» – аннексия Крыма прервала эту работу). 

В XX веке праволиберальные партии формируют отдельный Либеральный интернационал (в него от России входит «Яблоко»). В 1990х годах в Порту-Алегри рождается движение Социальных форумов, основа которого – антиглобалисткие (с натяжкой можно сказать – националистические) и альтерглобалисткие (левые) группы и активисты (в России «Левый фронт», анархисты, троцкисты, альтернативные профсоюзы), требующие прямой демократии и борющиеся с империализмом и моделью однополярного мира.

7.

По большому счету в классическом либерализме есть два магистральных направления – левое и правое, оно же неолиберальное. Для тех и других главная ценность – Человек, его самореализация и развитие. 

Но для неолибералов человек – это потребитель. Он исправно платит налоги, исправно потребляет, исправно действует как хозяйственный субъект. При этом его развитие, внутренний мир, по мнению неолибералов, следует за потреблением. В этом смысле они мыслят по-марксистски: «бытие определяет сознание». 

Левые признают это, но стремятся изменить быт во имя изменения духа. Весь XX век они делают это нетерпеливо, игнорируя законы экономики, и – с закономерным печальным результатом: насилием и возникновением тоталитарных обществ.

Сегодня мы создаем новую политическую силу. Некоторые называют её «третьей», имея в виду, что она не относится ни к традиционным правым, ни к традиционным левым. 

Новый класс впервые начинает сознавать себя как единую силу – силу, постоянно производящую новое,

и способную преобразовать мир.

Новый класс неоднороден, но доминируют в нем идеи гуманизма и прогресса, а значит – эта сила скорее левая, чем правая. При этом его представителей из бывшего СССР обычно трясет от слова «социализм», хотя их одноклассники из США и Англии голосуют за социалистов Сандерса и Корбина. И тем, и тем нужны новая идея и новая теория, с помощью которых мы перевернем мир. 

Уже сейчас к новому классу апеллируют политики. Прежде всего – либералы. Они говорят: «Всё, чего вам не хватает – свободный рынок. Воплощайте свои мечты в жизнь, обогащайтесь – и станете такими же крутыми, как Стив Джобс или Марк Цукерберг. А может – новым Биллом Гейтсом. Хочешь быть успешным и хорошо жить – зарабатывай больше, и всё получишь. Но этому мешают коррупционеры у власти»… 

Но уже сейчас ясно: при ничем не ограниченной конкуренции сильный пожрет слабых. Возвышение одного неизбежно ведет к принижению миллионов. Обратная сторона свободной конкуренции – создание гигантских монополий, заинтересованных не в свободном развитии всех, а в оптимизации своих доходов. 

Фактически, сейчас российские власти проводят неолиберальную экономическую политику. Мы много слышим про огосударствление, но с каких пор передача крупнейших предприятий под управление друзей президента стала национализацией? 

На самом деле государство всё меньше участвует в экономике и монетизирует всё и вся. Коррупционеры, оттеснившие оппозиционных либералов от власти – это не отход от курса, не случайное извращение идеи. Их быстрое размножение – результат выбранной властью в 1991 году политической и экономической модели. 

Многие это понимают. Вот почему в стане либералов много разрозненных групп. Они не могут опереться на идею как на арбитра в отношениях между собой, ведь их главную идею – «обогащайтесь» – озвучивает власть, а нюансы, различающие их позиции, не видны и не понятны избирателю. Вот и остается личная конкуренция. Тут не до единства. Тем более, что и с точки зрения политтехнологий, рейтинги личностей при создании общей партии не складываются, зато антирейтинг такой организации определяется антирейтингом наиболее нелюбимых людьми политиков.

Именно поэтому все «широкие коалиции» реформистских сил в России с участием таких мощных раздражителей общества, как Ксения Собчак, или ранее Михаил Горбачев, и ряда других, неизменно проваливались, несмотря на наличие у этих людей высокой узнаваемости и круга преданных сторонников.

8.

У левых ситуация другая. Они традиционно опираются именно на идеи. 

Спор между Зюгановым и Удальцовым решается не в плоскости личных харизм, а в плоскости научной обоснованности их тезисов, с точки зрения марксистской теории.

У обоих есть солидные группы личных сторонников, но их сила – в организации.

А о чем в первую очередь думает каждая левая организация? О социальной базе. Считается, что опора левых – индустриальный рабочий класс в союзе с крестьянством и трудовой интеллигенцией. А также с малой, или – как говорил Мао Цзэдун – национальной буржуазией. Но каждая партия или движение работает по-своему. 

Сегодня у левых есть серьезная проблема. Говорю это, потому что сам – левый. Крах Советского Союза многие считают крахом идеи. И хотят вернуться в защищенное общество, не понимая, где мы тогда жили. Одни левые считают Сталина основателем великой империи, другие – полубогом, титаном, победителем в Великой Отечественной, на которого надо молиться, третьи – предателем левой идеи, узурпатором и тираном. Настоящего Сталина ни почитатели, ни хулители не знают, они питаются мифом.

Официальная пропаганда ставит знак равенства между СССР, Сталиным и марксистской теорией. Выходит, если ты марксист, то автоматически отвечаешь за массовые репрессии. Хотя в них пострадали, прежде всего основатели и актив компартии. 

С другой стороны, пропаганда подает СССР исключительно как империю. Хотя до войны Сталин был не меньше Троцкого движим идеями мировой революции. Эти образы запирают левых в их среде, не дают вести диалог с другими демократическими силами.

А заодно служат орудием борьбы с неугодными в их рядах. Причины могут быть разными: ревность ленивых бюрократов к энергичным активистам, обида слабо знающих теорию на изучивших её хорошо, опасения интриганов, что их раскроют. А также страх «вождей» перед сменой – деятельными профессионалами в политике и управлении… 

Но за это пенять им неловко. Поэтому придумывают идейные основания – «очищение рядов» от «экстремистов» и «уклонистов». Так репрессированных в 1930х принуждали каяться в «бухаринском» (правом) или «троцкистском» (левом) уклоне.

9.

Не очень-то современно звучит, да? Увы, только на первый взгляд. Все общественные и политические организации обожают заниматься поисками врагов в своих рядах. Иногда это вызвано понятной и даже приемлемой человеческой обидой и бескорыстной верой в свою правоту: «мы тут стараемся, мы знаем, как надо, работаем на износ и без вознаграждения, а вы пытаетесь всё сделать по-своему!». К сожалению, чаще всего мотивация противоположна: в условиях ограниченного доступа к финансовым и организационным ресурсам конкурентов давят, оставляя тех, кто готов без всяких условий пахать на «авторитетов». Дедовщина без физического, но с интеллектуальным насилием.

Первый раз я с ней столкнулся в КПРФ.

Я, в общем-то, всегда стоял на той позиции, что власть не дают, а берут. Поэтому, придя весной 2002 года в партию тогда ещё в качестве вице-президента крупной ИТ-компании IBS и имея за плечами ЮКОС и создание Газеты.ру, я сходу заявил милейшим секретарям ЦК Ивану Мельникову и Олегу Куликову, что собираюсь всерьез заняться их публичным имиджем. Интеллигентные университетские преподаватели Иван Иванович и Олег Анатольевич посмотрели на меня с неподдельным интересом, потому что раньше с таким не сталкивались. Тем более, что обычно разные технологи просили за работу денег, а я сразу сказал, что всё буду финансировать сам (наивно полагал, что в партии денег нет, и эту задачу надо решить) и ничего за это у них не прошу, кроме полномочий рулить партийным Интернетом и интранетом (внутренней компьютерной сетью КПРФ).

И не прошло и месяца, как я получил визитку руководителя Информационно-технологического центра ЦК КПРФ и приступил к делу.

Эта позиция во многом уникальна – в моих руках сосредоточены потоки информации и возможности управлять ею. Для журналистов сайт КПРФ, который я быстро сделал на программной базе Газеты.ру, быстро становится основным источником новостей о партии. Региональные активисты получают через КПРФ.ру новые агитационные материалы, брошюры и методические рекомендации по ведению избирательных компаний. А Олег Куликов и Иван Мельников становятся ключевыми фигурами в деле обновления партии. Я энергично строю прочные связи с мотивированными и идейными молодыми товарищами. Начинается приток новых членов, а сайт КПРФ.ру за год в несколько раз обгоняет предыдущего лидера – сайт СПС – по посещаемости.

В общем, неудивительно, что в члены ЦК меня не пускают. Я для руководства слишком «горяч» – настойчив, нетерпелив, радикален. Но бюрократов это устраивает. Хорошо, когда в партии есть такой боевой и молодой деятель! До той поры, когда они начинают понимать: я многое могу и многое делаю в партии, и меня не устраивает, что

всё, что в идейном плане есть у КПРФ – это название «Коммунистическая» и память о Советском Союзе, которые её руководство пытается эксплуатировать.

Но при этом почти никто не может объяснить, что это за сложная система – Советский Союз, и какова природа советского государства. А я стремлюсь эти бренды воссоединить с их идейным первоисточником. Сделать их политическим инструментом.

И при этом – страшно сказать! Я – левее, чем они. Но – не экстремист, и даже не радикал. Я просто левый. А они – нет. 

Они – национал-державники, прикрывшиеся красным флагом, серпом и молотом. И видят: я для них – угроза. её решают устранить, лишив меняя рычагов влияния в партии. И разворачивают борьбу с «неотроцкизмом». То есть со мной.

Конечно, сам по себе «неотроцкизм» – выдумка. Я никогда не называл себя и обычным-то троцкистом! Не состоял в структурах типа IV Интернационала. Да, я считаю: какие-то идеи Троцкого разумны. Я согласен с ним в том, что статичное сосуществование разных социально-политических систем – социализма и капитализма – невозможно. А реальна лишь постепенная смена одной системы другой. Я, как и он – за интернационализм, уничтожение границ и мировую революцию. Так я вижу мир. Но с рядом его методов, например, с насильственным установлением военного коммунизма, я не согласен. И ни работ, ни идей его не продвигаю, хотя «Преданную Революцию» всем советовал бы прочесть, кто хочет разобраться в феномене Сталина и в причинах распада СССР. 

Но меня «раскусывают». «Разоблачают». Сталинистским аппаратным чутьем чуют «левацкий уклон». Хотя Троцкого они не читали. Не читали они, в отличие от меня и моих друзей, и Сталина. А стоило бы, хотя бы затем, чтобы критиковать Троцкого с внятных позиций, а не на основе карикатур Кукрыниксов! Хорошо, если когда-то кто-то из них читал Ленина. В плане теоретической подготовки это абсолютно безграмотные люди. Я готов с ними спорить, опираясь на тексты. Но им дискуссии не нужны. «Мы, товарищ Пономарев, устраивать троцкистские дискуссии здесь не позволим», – шипят они. И мы расстаемся. 

Но остается важный вопрос: 

имеет ли право партия, отказавшаяся от левой идеологии и практики в пользу национал-державной, но прикрывающая это советской символикой, называться коммунистической?

Возможно, уже скоро КПРФ придется ответить избирателям на этот вопрос. 

Этот эпизод показывает, как порой политические силы и деятели в своих интересах манипулируют именами и словами из революционного словаря, превращая их в ярлыки. 

Один из них – «левачество». Другой – «обуржуазивание», то есть образ жизни, не отвечающий выдуманному партийной бюрократией стандарту. 

10.

Наши противники и просто недалекие люди, замороченные телевизионной пропагандой, часто пытаются ставить знак равенства между левым и нищим. 

«Ты левый? Значит – неудачник», — заверяют они.

Это – обман. Политические взгляды и деятельность не связаны с бытовым положением. Но если уж об этом заходит речь, то левый – тот, кто не ставит деньги и личное благосостояние во главу угла. 

Чей-то путь к этому взгляду на жизнь лежит через аскезу. Чей-то – через успех и осознание простого факта: заработанное с собой в могилу не возьмешь. Но пропаганда не спит, и порой левые активисты присматриваются друг к другу – а, смотри, у Иванова-то машина хорошая и деньги водятся, наверно, к нам его внедрили олигархи… Ату его!

Это ведет к интеллектуальной и медийной изоляции левых. А изоляция усиливает догматизм в нашей среде. И без того люди, вооруженные сверхидеей, не склонны к диалогу. В условиях постоянного давления со стороны власти и медийно и финансово сильных неолибералов – поневоле замкнешься. Из-за этого левым сложно доносить до людей свои истинные взгляды. Висящая над каждым из нас – даже над троцкистами! – тень Сталина, в корне меняет то, за что мы на самом деле выступаем. 

Характерный профиль «вождя и отца народов» вяжет левых с тоталитарным подавлением личности, ограничением экономической и политической свободы. 

Пора разрушить этот лживый и опасный стереотип.

Левые – за свободу личности.

Левые – за права трудящихся.

Левые – за политическое и культурное разнообразие.

Левые – за современную демократию.

Пора развернуть новое политическое движение с опорой на подлинно гуманистическую теорию, и ценности нового класса. Вот они: 

Преодоление диктата государства и корпораций; 

Освобождение каждого человека; 

Максимальное разнообразие форм общественной самоорганизации; 

Свобода индивидуального предпринимательства; 

Единый мир без границ и ограничений. 

Строя «Левый фронт», мы видели своей задачей создание такой сетевой организации, где найдет место любой, прежде всего молодой идеалист, ещё не определившийся с идеологией, не погрязший в цинизме и догматизме, но желающий перемен. То есть – желающий странного, говоря языком братьев Стругацких. 

Что такое левая идея для меня?

Помимо реальных, материальных задач, это Мечта.

Великая Мечта.

Недаром всемирно известный английский писатель-фантаст ХХ века Герберт Уэллс, тоже, кстати, представитель левой мысли, называет Ленина «кремлевским мечтателем». Он приезжает в Россию в 1920 году. идёт гражданская война, разруха, промышленность стоит, а Ленин говорит Уэллсу о всеобщей электрификации, о будущих городах, о дворцах для рабочих и крестьян. В стране, где 90% населения не грамотно, а большинство интеллигенции против новой власти, Ленин толкует о массовом просвещении. 

Это – Великая мечта. И пример её воплощения в жизнь. Она живет в СССР и воодушевляет революционеров и сторонников развития всюду в мире. Че Гевара часто повторяет: «Нужно мечтать!» Мартин Лютер Кинг начинает и завершает речи словами: «У меня есть мечта!» Лозунг революционных студентов 1968 года: «L’imagination au pouvoir» – «вся власть воображению!». Именно отступление от Мечты, а точнее, размывание Великой мечты на мелкие, единоличные хотелки ведет к краху Советский Союз. 

Человек не может жить без Мечты. И без веры в её достижимость.

11.

Я родился в 1975м. Сейчас мне сорок пять, и я, вспоминая своё советское детство, всё чаще думаю, что в душе остаюсь пионером. 

Повязав красный галстук, меня призвали: «Будь готов!», и я ответил: «Всегда готов!». Это – моё первое серьезное обещание. 

Мы давно живем в иной стране. Коммунисты, порвавшие партбилеты, звучно плюют в коммунистическое прошлое, когда о нем заходит речь. А я, как и многие, рождённые тогда же или раньше меня, адаптировался к капитализму. И, может быть, лучше многих. В конце концов, пионер – значит первый, меня так учили. Но после развала Союза я постоянно сталкиваюсь с чем-то неразрешимым в самом себе.

СМИ и перестроечная элита навязали обществу ложный выбор: либо, скорбя по жертвам репрессий, быть против Сталина, а заодно против Маркса-Энгельса-Ленина и социалистических взглядов, либо быть гадом-левым-совком, оправдывающим коммунистов, казнивших цвет страны и гноивших его в лагерях, а под конец устроивших очереди за колбасой и спичками. А я упорно спрашиваю себя, что лучше: быть за кровь или предать свою пионерскую клятву и идеалы справедливого общества для всех?

Я – против репрессий. Против крови. Но я за верность слову. И против измены тому, что мне дорого. Это две мои главные ценности – быть против крови и не предавать.

Они долго сражались в моем сознании. И меня били – за то, что я не отрекся. 

Порванные партбилеты – свидетельство: предать – проще. Я мог бы не ощущать себя предателем. Укрыться за непробиваемой стеной самооправданий. Прийти в церковь и просить прощения у Бога. В конце концов, легче всего предать то, чего уже нет, и тех, кто не призовет тебя к ответу. А ещё легче – тех, кто предает себя. Но что делать мне? Ведь ответа требую я сам…

Тогда же в 1990-х я узнаю: памятник Ленину в «Артеке» – самый большой в мире, невозможно убрать с Костровой площади. Он – стержень, сдерживающий сейсмически активную зону. Убери его, и земля сползет в море. Для меня это яркая метафора, я сознаю: 

во мне левая идея, идея справедливости исполняет роль стержня.

Той самой Великой Мечты. Как у Стругацких: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным!»

12.

Как я воспринимал организацию пионеров, когда меня в неё принимали? Как авангард строителей передового общества. А коммунизм? Как светлый поход в светлое будущее. 

Путь к конкретной точке назначения, куда мы придём, освободив униженных и оскорбленных от угнетателей-кровососов. Это не пошлая цель «всё взять и поделить», высказанная моим любимым писателем Булгаковым, и блестяще показанная режиссером Бортко в «Собачьем Сердце». Кстати, Бортко снимает в 1988м этот перестроечный манифест – «да, я не люблю пролетариат» – а потом берет, да и вступает в КПРФ. И теперь представляет питерских коммунистов в Думе. 

На самом деле, делить всё хотят всевозможные приватизаторы, они и меряют левых по себе. 

Мы хотим строго обратного: взять всё из плохих рук, и не делить,

а сохранить и приумножить.

У коммунистов были похвальные цели. Споры идут вокруг методов… Маленьким мальчикам похвально стремиться к таким целям, особенно если старшие воспитали насчет методов. Вот и ответ на вопрос: почему я в девять лет упросил родителей съездить в Ульяновск на родину Ленина, и почему до сих пор не изжил из себя пионера.

Возможно, левые идеи я путаю с совестью. Конечно, Союз не таков, как нам расписывают: одни в розовых тонах, другие в черных. Ленин – живой человек, живший в жестокое время. Сталин не случайно раскрутил маховик репрессий. Но, несмотря на всё это – факт: идеалы свободы и справедливости живут во мне, как совесть, и я не могу её предать. И не я один. 

Нас много – тех, кто навсегда обещал «всегда готов!»

Тех, для кого ещё в детстве борьба за свободу и справедливость становится смыслом жизни. Для кого имя Ленин – синоним слова «совесть», пусть даже это придуманный, а не настоящий Ленин. Который не будучи рабочим, проектирует и организует революцию во имя рабочего класса, ради интересов большинства. Во имя счастья простого человека. Чтобы большинство – мы! – осознало свои интересы и взяло власть. Но этого не случилось до сих пор.

Есть миллионы людей, каждый день упорно и успешно работающих. Объективно – на прогресс. Создающих инновации и развивающих человеческое сознание, связующих мир системами общения поверх авторитарных и тоталитарных преград. Подобно прогрессорам Стругацких, действующим в разных мирах, спасая их от кровопролитий и тираний, и продвигая к миру и благополучию. Так почему бы нам не забыть деление на левых и либералов? И почему не взять другое имя? 

Наша главная ценность Человек, наша главная цель – развитие.

Мы и будем настоящими прогрессорами.

13.

Консерваторы и неолибералы часто именуют всех левых: леваками. Хитрая подмена! Левак – калька с американского английского, где leftist – с одной стороны, радикал, с другой стороны – человек без четких идей, «за все хорошее против всего плохого». 

Им кажется, это оттолкнет людей от нас – настоящих левых… На самом же деле они сближают с нами самых идейных, мечтающих, деятельных и боевых людей. 

Да, между радикальными итальянскими «Красными бригадами», германской «Фракцией Красной Армии» и японской Рэнго Сэкигун, с одной стороны, и социалистами Франции, британскими лейбористами и американскими демократами с другой – огромная разница. Выдавать первых за вторых – глупость. Но такими трюками враги левых снимают у людей внутренний барьер, отделяющий их от борьбы. 

Иные либеральные экономисты говорят: левые? Они за высокие налоги и всесилие государства. Чепуха! Да, есть люди и с такими взглядами. Но такой подход для них – лишь способ достижения цели: освобождения человека. Кстати, сторонников высоких налогов много среди и консерваторов, и националистов. О моем подходе к налогам мы ещё поговорим.

Одно из левых течений, социал-демократы – действительно за большое государство, сглаживание провала между богатыми и бедными с помощью государственного регулирования, за пробуждение в экономически слабых слоях деловой активности с государственными подпорками и зонтиками. Но и они стремятся так освободить человека.

Тем либералам, кто ищет, в чем нас упрекнуть, надо помнить: разница между левыми и либералами – не велика. Левое движение уходит корнями в либерализм. Учение Маркса во многом – развитие взглядов Адама Смита. А не борьба с ним. Это – важное уточнение.

Тем консерваторам, кто боится разрушения своего уютного мира левой революционной метлой, стоит взвесить опасности неограниченного глобального общества потребления и вспомнить, кто на самом деле последовательно защищает любые меньшинства от агрессии. В 2020м году правые в Америке в ходе расовых протестов почувствовали, каково это – стать меньшинством, когда некому тебя защитить. Думаю, это пошло им и обществу в целом на пользу, показав, что 

идейный диктат недопустим и ведет в тупик

вне зависимости от его политической окраски.

У левых есть целостная научная теория. Мы, прогрессоры – готовы обсуждать с политиками, учеными и гражданскими деятелями любые политические, экономические, социальные, культурные и мировоззренческие вопросы. Мы открыты для таких дискуссий. Когда они ведутся без ярлыков, а на основе фактов и рациональных доводов.

У левых есть целостная научная теория. Мы, прогрессоры – готовы обсуждать с политиками, учеными и гражданскими деятелями любые политические, экономические, социальные, культурные и мировоззренческие вопросы. Мы открыты для таких дискуссий. Когда они ведутся без ярлыков, а на основе фактов и рациональных доводов.

Пути к цели у нас разные. Но цель – одна. Свобода человека.