О ПРОШЛОМ, НАСТОЯЩЕМ И БУДУЩЕМ

Я – физик. Сидя на лекциях на физфаке МГУ, я часто размышлял над природой времени. Как это: нельзя двигаться быстрее скорости света? Как это: для разных людей время может течь неодинаково? Как это: всё относительно?.. 

То есть глядя на звезды, мы видим прошлое, причем для каждой разное, и на одном небе видны события, отстоящие друг от друга на тысячелетия???

Не зря Ломоносов в своё время сказал: «физику уже затем учить надо, что она мозги в порядок приводит».

Много лет спустя, в 2002м году, я подружился со Станиславом Белковским – самым глубоким и неординарным политическим мыслителем России, по какому-то недоразумению (а скорее, по необходимости зарабатывать хлеб насущный) называющему себя политтехнологом. Однажды после второго стакана он изложил мне мои тогдашние мысли, только в применении к современному обществу.

– Понимаешь, старик, – говорил он в своей обычной торопливой манере уставшего и разочаровавшегося в жизни гуру, – мы все живем в прошлом. Раз скорость света конечна, и скорость звука конечна, и даже скорость мысли конечна, то всё, что мы видим, слышим и понимаем – уже безнадежное прошлое.

Философская глубина этого тезиса медленно проникала в моё сознание.

– То есть ты думаешь, что живешь в настоящем и мечтаешь о будущем? А на самом деле все мы всё дальше увязаем в прошлом, – продолжал Стас.

– Получается, Оруэлл не просто стебался, а был стопроцентно прав: кто контролирует прошлое – контролирует будущее; кто контролирует настоящее – контролирует прошлое? – решил проявить эрудицию я.

И тут вспомнил другого своего великого друга – Михаила Ходорковского. Он любил говорить: «Ты должен ставить только цели за горизонтом, недостижимые с твоей нынешней точки зрения. Только тогда ты имеешь шанс к ним приблизиться, иначе будешь безнадежно отставать даже от своего нынешнего уровня».

– Именно. Обычно политики видят только то, что у них под носом. Более дальновидные переписывают учебники истории. А надо чувствовать происходящее задолго до того, как увидишь его приближение. И только те, кто это умеет, сами напишут историю…

Какое-то время я думал, что мои занятия инновационными проектами – Сколково, технопарками и другими – дают мне определенные преимущества перед коллегами по оппозиции. И их надо использовать, чтобы видеть за горизонтом то, что ещё не видно остальным. То есть видеть будущее, пока оно ещё не вернулось к нам в виде прошлого.

Не раз мне это удавалось. Порой удается и сейчас. Но отнюдь не только потому, что я деятельно включен в пространство инновационных индустрий и информационных технологий, а потому, что постоянно развиваю в себе эту способность – видеть окружающий мир в движении, динамичной комбинацией прошлого, настоящего и будущего, сосуществующих в поле моего зрения одновременно. Понимать, что чисто физически, например, для хорошо видимой мне группы людей, моё настоящее – это, возможно, иллюзорно желанное, но, скорее всего, уже недостижимое будущее. А для мня настоящее другой группы – пока ещё будущее. Но вполне достижимое и реальное.     

И еще. Важно не забывать: история – это далеко не только то, за что люди нередко её принимают. Не даты, места, события, люди или их огромные массы. История – это несколько идущих, и порой переплетающихся друг с другом процессов. Которые кто-то не видит вообще, но, тем не менее, в них включен. А кто-то хорошо видит своё в них участие. А, возможно – даже понимает, какое занимает в них место. А то и планирует их.     

2.

Когда, после крымских событий и связанных с ними проблем с российскими властями, я оказался в Штатах, то наряду с участием в деловых, политических и управленческих проектах, решил включиться в образовательные программы. 

В США преподавание, выступления с лекциями в университетах – дело обычное для любой заметной публичной фигуры – деятеля науки, культуры, предпринимателя и политика. 

Илон Маск читал лекции в Стэнфорде. Стив Джобс – в Гарварде. Билл Гейтс – в Кембридже. И далеко не только там. И далеко не только они.

Вудро Вильсон, до того, как стать президентом, был профессором в Принстоне – писал «Историю американского народа», преподавал политические науки, а затем служил ректором. «Каждый выпускник университета, – писал он, – должен быть человеком своей нации, как и человеком своего времени». Эту фразу, выступая перед студентами, не раз повторял и Джон Кеннеди.   

Фрагменты таких выступлений этого конгрессмена и президента мир помнит до сих пор.

«В основании нашей нации лежит не только принцип гражданских прав. Не менее важна, хотя и не слишком часто обсуждается – ответственность гражданина… – Заявляет он в лекции в Университете Вандербильда, – В нашей стране возможна лишь одна форма аристократии. Это, как писал Джефферсон, аристократия характера и таланта. А лучшая форма правления отбирает на главные посты людей, умеющих брать ответственность».

«Мы выбираем высадку на Луне в этом десятилетии, как и другие проекты, не потому, что их легко осуществить, а потому, что это трудно», – говорит он в Университете Райса в 1962м, давая старт космической гонке, а вместе с ней – возможность для тысяч новых и важнейших для мира научных открытий и технологических инноваций. 

Именно их, как и свободное соревнование, он считает главным мотором развития, ведущего народы к процветанию и миру. Но о каком мире он говорит? 

В лекции в «Американском университете» он отвечает и на этот вопрос: «К какому миру мы стремимся? Это не Pax Americana, навязанный американским оружием. Не покой могилы и не безопасность раба. Я говорю о подлинном мире, мире, делающем жизнь на земле достойной жизни, мире, позволяющем людям и нациям развиваться, надеяться и строить лучшую жизнь своих детей – мире не только для американцев, но для всех мужчин и женщин, не только мире в наше время, но и мире на все времена».

Он много думал о будущем и хорошо знал историю.

3.

Я тоже знаю её хорошо. И потому предлагаю моим партнерам в Штатах и друзьям, преподающим в университетах: давайте я проведу курс лекций для студентов!

Мы обсудим отношения России и Америки. Их цикличность. Причины конфликтов и условия сотрудничества. Верные и ложные представления друг о друге народов и элит наших стран. Те из них, что вызывают у меня набольшую тревогу и огорчение. Опасные не просто сами по себе, а потому, что сложно вообразить ситуацию хуже, чем та, когда ключевые политические решения принимают люди, толком ничего друг про друга не знающие, не понимающие и движимые стереотипами.

– Хорошо, – отвечают мне. И спустя небольшое время приглашают выступить с лекцией в Стэнфорде. Делает это моя старая и добрая знакомая, которую я очень уважаю и как бывшего нефтяника, и как человека, неплохо знающего Россию и даже говорящего по-русски – государственный секретарь США Кондолиза Райс. Она бьіла государственный секретарь США (2005-2009). Первая чернокожая американка и вторая женщина на этом посту. Советник президента США Джорджа Буша (младшего) по национальной безопасности (2001-2005). До прихода в команду Буша и после окончания государственной службы – проректор Стэнфордского университета, профессор, доктор политических наук.

Она уже не занимает высокий пост, но государственные деятели в Штатах не бывают бывшими. О них всегда говорят, как о действующих: генерал, губернатор, государственный секретарь. Теперь она снова преподает в Стэнфорде и хочет, чтоб я провёл занятия с её студентами. 

Кондолиза очень сильный преподаватель. И у неё отличные студенты. Мощная группа. Остро, гибко, свободно мыслящие, энергичные ребята, эрудиты, способные полемисты. Я решаю, что сделать с ней совместное занятие – прекрасная идея. И соглашаюсь. А спустя недолгое время мы устраиваем в Стэнфорде не только и не просто мою лекцию, а своего рода геополитическую игру. Группа студентов делится на несколько команд, которые встают на позиции разных стран и коллективно размышляют и обсуждают, как они могли бы действовать в разных критических ситуациях, складывающихся в мире. 

Мы занимаемся этим несколько часов, и я разгоряченный интенсивной и очень непростой дискуссией, выхожу перевести дух в каменный темноватый коридор, немного напоминающий кулуар средневекового замка с романским акцентом. Там я не спеша прохаживаюсь, обдумывая ход занятия, и вижу: на встречу мне идёт человек. Невысокого роста, в темном костюме, с азиатской внешностью. И лицо его мне знакомо. Но узнавания пока нет. А он всё приближается, мы встречаемся, и тут я его узнаю: Френсис Фукуяма. Ну, конечно! Ведь он профессор Стэнфорда. 

4.

Скажу прямо: меня его концепция конца истории всегда удивляла своим глубочайшим снобизмом. Эдакое собранное воедино, предельно сгущенное отношение западной элиты ко всему, что творится в мире, широко распространившееся после распада Советского Союза. Для кого-то это великая геополитическая катастрофа, а для них – победа. Мол, их дело всегда было правое, и вот они побеждают. Хотя ещё за два года, и даже за два месяца до исчезновения СССР, они даже не предполагают такого развития событий. Даже как возможности. И, конечно, к этой своей негаданной геополитической победе не имеют никакого отношения. Все делает сам Союз. Сам создается, сам и заканчивается.

И вот мы рядом. И я решаю ему сказать, что думаю о его теории конца истории. Но не рублю с плеча, а вежливо спрашиваю примерно так: Френсис, и как же вам в голову пришла мысль, что у истории может быть конец? 

Это же абсолютно антинаучный подход. Ведь история непрерывна и длится пока существует человеческий род. Да и после этого будет длится. Хотя тогда станет уже другой историей – историей вселенной. 

И уж тем более странно говорить, что её конец настал прямо сейчас, исходя из результатов вашего анализа того короткого по историческим меркам периода, который переживает человечество. Странно говорить и о полном торжестве некоей доктрины, в данном случае – либеральной демократии – пусть даже и в отдельно взятом регионе планеты, где проживает меньшинство её жителей. Пусть даже и в мире идей.

А что же Френсис? А он не спорит. И сразу сдает назад. Говорит: «знаете, меня вообще-то не до конца и неверно поняли. Я просто предложил коллегам-ученым и издателям яркий образ и хлесткий заголовок. И все накинулись сперва на моё эссе, а после – на книгу». 

Это он – о своей статье «Конец истории?», вышедшей в 1989 году в журнале The National Interest и о книге «Конец истории и последний человек», выпущенной в 1992м, которые получают широчайший резонанс в прессе, околонаучной и научной печати.

Оба сочинения делают его мировой знаменитостью. И очень востребованным автором и лектором. 

Вот она – сила точно и вовремя выбранного заголовка: в 1989 мир чувствует, что стоит на пороге огромных перемен – в нем идут бурные и малопонятные процессы, грозящие непредсказуемыми последствиями – впервые в истории в СССР проходят пусть частично, но всё же свободные выборы делегатов на Съезд народных депутатов на альтернативной основе. Депутатами избирают Бориса Ельцина, Андрея Сахарова, Юрия Афанасьева и других сторонников радикальных демократических реформ; в странах Балтии около двух миллионов человек выстраивают живую цепь длиной почти 600 километров, требуя независимости; Азербайджан и за ним Грузия объявляют о государственном суверенитете. 

Михаил Горбачев и канцлер ФРГ Гельмут Коль подписывают документ, дающий право странам Восточной Европы самим выбирать свою политическую систему; советские войска уходят из Венгрии и ГДР; в Польше разрешают «Солидарность» и продолжают процесс смены политической системы; в Румынии свергают Николае Чаушеску; начинается процесс объединения ГДР и ФРГ; завершается «Бархатная революция» в Чехословакии. СССР и Восточный блок на глазах трещат по швам.

5.

События столь стремительны, что никто, включая самых самонадеянных и авторитетных прогнозистов, не знает, что будет дальше. Но в 1989м весь ход событий создает у многих людей, включая ученых, устойчивое впечатление, что конец глобального противостояния политических систем близок. Причем победу в нем одерживают капитализм и либеральная демократия. И их окончательный триумф становится концом истории в том смысле, что завершается эпоха полувоенного, а, главное – самого масштабного идейного конфликта уходящего столетия. То есть заканчивается сама история, поскольку для них она ни что иное, как столкновение идей, интересов, капиталов и армий.

Тут-то и пишет Френсис своё эссе для The National Interest. Тут-то и находит броский заголовок для него и для своей будущей книги. Тем более, что её издают уже после того, как распадается СССР и кажется, что всё так и есть: либеральная идея торжествует полностью и безраздельно. 

И когда они выходят в свет, огромному числу читателей, и ещё большему – тех, кто только слышал название этих текстов и пересказ их содержания, очень нравится, что история закончилась. Особенно политическому классу «золотого миллиарда».

Но я и тогда, когда они вышли, и когда мы говорили с Френсисом в коридоре Стэнфорда, и сейчас, когда я пишу эти строки, с ним не согласен.

Нет истории конца.

Но это вовсе не значит, что он человек неинтересный. Фукуяма – настоящий глубокий, ищущий, творческий ученый. Потому и начинает в разговоре со мной «сдавать назад» и объяснять, что имел в виду конкретную ситуацию – то есть не завершение истории вообще, а истории конфронтации, конкуренции идей, в которой, по его мнению, победила одна – либеральная. 

Но мне представляется, само по себе это словосочетание – «конец истории» – и его обсуждение – довольно опасная тема. Потому что может воздействовать на неокрепшие умы (а, как мы знаем, не окрепли они далеко не только у студентов) самым негативным образом – создавать иллюзию безальтернативности подхода Запада к устройству обществ и организации международной жизни. А равно и единственно возможного будущего, скроенного по лекалам этого подхода.

Однако то, что произошло за двадцать лет после публикации его статьи и книги показывает: это совершенно не так. 

Кстати, именно в эти годы многие аналитики сделали своим «коньком» тезис о кризисе современного капитализма. Что тоже на самом деле не так. 

Просто история непрерывна. Когда мы смотрим на то что происходило с человечеством, на его прошлое, то видим: оно пережило ряд периодов, когда в силу неравномерности научно технического прогресса существовали разные производственные уклады. То есть те, что являлись в те периоды источниками прибавочной стоимости. 

Маркс с Энгельсом тоже предсказывают конец истории – коммунизм. Строй, при котором нет денег, нет эксплуатации, нет классовых и межнациональных конфликтов – а значит, нет и истории. В котором будущее объединяется с настоящим. Собственно, именно это заставляет меня сомневаться, что это когда-нибудь произойдет. Как сказал великий сатирик Аркадий Райкин: «пусть у нас всё будет, но пусть всё же чего-то не хватает». Иначе нам станет неинтересно жить…

6.

Тем не менее, Маркс и Энгельс правы в описании главной сути истории: эволюции жизненного уклада человечества, которая идёт вслед за развитием труда и производства. Мы видели, как вслед за сменой производственных отношений сменяли друг друга общественно-экономические формации, а с ними идеи, и даже ценности. 

При племенном общинном главная ценность – это само племя. Поскольку являлось по сути орудием производства. Чем оно многочисленней, тем больше убивает мамонтов или находит полезных растений – овощей, фруктов, злаков. Тем обильней его еда, тем выше рождаемость. И этот метод производства диктует весь уклад его жизни. 

По мере освоения различных орудий труда и обработки земли, люди всё больше переходят к оседлому образу жизни. И главная ценность уже – контроль над землей, дающей хлеб и другую пищу. Над новыми землями и людьми. 

Те, кто контролирует участки земли, становятся правящим классом. Возникает феодализм. Но время идет. И он остается в прошлом. Люди создают предприятия и обрабатывают то, что произвели на земле. Создают новые материальные блага и системы их распределения. Производственные силы, рынки и структура собственности усложняется. Развивается капитализм и порождает буржуазию – новый правящий класс. 

Начинается, развивается и идёт к моменту трансформации индустриальная эпоха.  И вот мы видим, как основной прибавочный продукт создают уже не на металлургическом комбинате и не ткацкой фабрике, а в лаборатории, офисе и на высокотехнологичном производстве. 

И создают его, во многом, те, кто постоянно придумывает что-то новое. Так естественным образом возникает новый передовой и – в будущем – правящий класс. 

Пройдёт время, и интенсификация производства по мере разработки новых технологий вызовет новую трансформацию. Маркс предполагал, что в какой-то момент производство станет всеобщим, а насыщенность рынка полной. Возможно, тогда и наступит конец истории. 

Но я считаю, человечество будет совершенствоваться непрерывно. Прогресс не остановить. Мы полетим к звездам, в новые миры – те, которые видим такими, какими они были в прошлом. Создадим новые технологии, найдем новые источники и виды энергии, получим новые возможности, которых никогда не имели. 

И сам человек, скорее всего, изменится, так как вряд ли удержится от соблазна поиграть с генетическими кодами, как животных и растений, так и своим собственным, сколько бы это ни тормозили религиозные и другие группы. И тогда, очевидно, возникнет новый строй. Построенный, скорее всего, хозяевами биоинженерных технологий. Всё это будет происходить непрерывно, а каждый уклад – перетекать один в другой. 

Конца истории не будет, пока существует человек или то, во что он себя превратит.

7.

Мне не раз доводилось слышать, что одна из главных подоплек конфликта элит России и США – нежелание американцев делиться с российскими партнерами новейшими наработками в области продления жизни, борьбы с тяжелыми болезнями и старением. Вся тема развития биотехнологий невероятно актуальна и перспективна.

Конечно, эта причина – не главная, и она больше лежит в русле фантазий про мировое правительство, которое хочет всем вживить чипы и уколоть ложными вакцинами. Главная причина – в соперничестве империалистических интересов. Но в российской элите и элитах других стран совершенно точно существует влиятельные, хотя и не слишком афиширующие себя группы, всерьез озабоченные темой продления жизни и превращении себя в сверхлюдей. 

Порой это пробивается в публичное пространство. Помните скандал с Настей Рыбкой и её книгой, начатый Алексеем Навальным? Помните, как она пишет, что Олег Дерипаска себя клонирует? И ищет тех, кто выносил бы его клонов. Он один из тех, кто хочет продлить свою жизнь. А то и стать бессмертным. Скажем, заменяя изношенные органы органами клонов.  

Это то, что на самом деле заботит оторвавшиеся от реальности российские элиты – продление жизни. Я знаю несколько сотрудников Администрации президента России, курирующих эксперименты с продлением жизни. 

Посмотрите на Путина, внешность которого время от времени меняется. На его периодические исчезновения и косметические операции. Это – тоже поиск бессмертия.

Российская элита думает, что поймала Бога за бороду и ищет способ прожить как можно дольше. В коммерческом, социальном и политическом плане они уже себя обеспечили на сто жизней вперед; теперь им надо в физическом плане продлить своё существование на тот же срок. 

Между тем, мы видим, как специалисты в области биологии и биоинженерии в стране прозябают или работают в западных лабораториях. Мои друзья по школьному выпуску 1992 года, закончившие биофак МГУ, рассказывают, что из их факультетского выпуска – а это четыреста человек – уехало 100%. Сто процентов! 

А ведь на биофаке МГУ правда учат высоких специалистов в этой сфере. И они все едут на Запад. Зато остаются болтуны и шарлатаны, вешающие лапшу на уши богачам. 

Меж тем, у самой элиты нет нужных знаний, она не разбирается в этой проблематике, и склонна вестись на простые решения. Тогда и приходят эти деятели и продают ей евгенику и философский камень. 

Этим занимались монахи в средние века. Подобные «эксперименты» пережили расцвет в гитлеровской Германии, где в ходе опытов загубили тысячи заключенных. Вечная человеческая мечта о бессмертии жива и в России. И, скорее всего, наука найдет нужные решения в сфере генной инженерии и биотеха и достигнет серьезного прогресса в деле продления жизни. Но для этого надо инвестировать в науку, развивать образование и обеспечивать ученым такие условия, чтобы они не покидали страну и найденные ими технологии оставались здесь. 

Но ничего этого мы не видим. Российские элиты выстроили такой общественно-политический режим, который не только не сохраняет интеллект нации, но и вопреки их мечтам о вечной жизни, сильно сократит срок их пребывания на этом свете. Так же, как это случилось с фашистскими арийскими «мечтателями» о бессмертии.

Тем, кто хорошо изучил уроки истории мира и России, в том числе и недавние, и стремится продлить существование нашей страны, надлежит, прежде всего, озаботиться максимально серьезным, ясным и конкретным проектированием её будущего. И – руководствуясь итогами этой работы – начать менять её настоящее.