О ПОТЕРЯННОМ ВРЕМЕНИ И ЭМИГРАЦИИ

Меня часто спрашивают иностранные журналисты: «если бы вы знали, что не сможете вернуться домой, всё равно проголосовали бы против аннексии Крыма»?

Я отвечаю: да.  И не перестаю удивляться вопросу: это же моя работа!

И каждый раз поясняю: уезжать я никогда и никуда не собирался. Вообще, до 2014го года считал эмиграцию для российского политика большой ошибкой, за редким исключением – проявлением слабости и нежеланием выйти из зоны комфорта.

Меня много раз убеждали уехать. Возможности были, и не раз – я работал в крупнейшей транснациональной компании, управлял венчурным фондом, консультировал правительства ряда стран. Во фракции в Думе меня иногда дразнили «депутатом от Бостонского избирательного округа».

Как-то раз со мной проводил воспитательную работу один высокопоставленный российский чиновник – мол, «если вы, Илья Владимирович, решите всё-таки уехать, мы вас преследовать не будем. Подумайте!» Я подумал – и не уехал. В итоге уехали меня, применив санкции, пока я ездил по новосибирским делам, пытаясь уговорить ряд американских компаний обратить внимание на план постройки нового моста через Обь.

Помню, когда в 2009м началась «новая американская политика перезагрузки», у Госдепа вышел конфуз – вместо «перезагрузка» на символической красной кнопке написали «перегрузка».

Я это вспоминаю одним августовским калифорнийским утром, когда меня будит звонком репортер «Независимой газеты» с неожиданным для конкурирующего издания вопросом: читал ли я последние «Известия».

– Нет. Спал после долгой встречи с очередной инжиниринговой компанией.

– Хорошо, – говорит, – Почитайте. Я перезвоню.

Закончив говорить и взглянув на трубку, вижу: за ночь пропустил порядка сотни звонков. Похоже, нужно срочно прочесть.

В ту пору «Известия» «радуют» – всё время про меня пишут! За два дня до того они, ссылаясь на «премьер-министра Крыма» Аксенова, сообщили, что патриотически настроенные крымчане меня вместе с машиной «Ауди» утопили в Керченском проливе. И тут же – фото машины, правда, на суше и не моей (хотя номер отличался только одной цифрой). Тогда, кроме встревоженных жены, детей, родителей и Дмитрия Гудкова звонил ещё сотрудник Администрации президента и вкрадчиво интересовался, по-прежнему ли я собираюсь на внеочередную сессию парламента в Крыму 14 августа?

Я, конечно, собирался. Не очень хотел ехать на захваченную территорию, но подозревал, что на этом заседании будет решаться вопрос о полномасштабной войне с Украиной. Или что-то подобное. И взял билет. Но похоже, ответ был неверный. Потому что очередные «Известия» со ссылкой на источники в кругах судебных приставов сообщали, что в связи с «делом Сколково» мне запрещают пересекать госграницу России. Интересно, в каком кабинете на Старой площади сидели эти самые «источники»?

Шарю в карманах и вижу: мой совокупный капитал составляет двадцать один доллар с четвертью. Движимый нехорошим предчувствием, бегу к ближайшему банкомату. Внутренний голос не врет: вставив думскую зарплатную карточку, и услышав об ошибке, понимаю: оттуда денег больше не будет.

Из отеля приходится съехать. И вот я в прямом смысле слова – на калифорнийской улице. Правда, она теплая и в Кремниевой долине сравнительно безопасная – но последний раз со мной такое было в 1996м, когда мои американские партнеры по тогдашней компании дали деру со всеми нашими деньгами, испугавшись грядущей победы Зюганова на выборах президента (они ж не знали, что в России не важно, как голосуют, а важно, как считают!). Квартира в Новосибирске держится ещё две недели – хозяин был с пониманием, бывший нефтяник и политически сочувствующий. А что толку?.. Так начинаются моя личная «перезагрузка» и «перегрузка» в одном флаконе.

2.

Сказать, что на адаптацию на Западе ушло много времени? Не могу. Было обидно, что большинство старых российских друзей предпочло раствориться в воздухе, чтобы не давать в долг; зато тусовка в Кремниевой долине тут же накидала просьб помочь их стартапам, что можно было сделать за деньги, не нарушив закон о статусе депутата и законы США. Так что я нашел, чем заняться, и в бездомном статусе пробыл недолго.

Русские за границей – удивительный феномен, который многое объясняет в характере русских в России. Во-первых, мы одна из самых предприимчивых наций (Google, Evernote, Firechat, Paypal, Whatsapp, Viber, Skype и много что ещё – эти глобальные продукты сделаны выходцами из СССР). А во-вторых, только у нас нет «диаспоры» – организованной группы соотечественников, помогающих друг другу.

Может потому, что у нас нет нации? Есть евреи, украинцы, армяне, грузины, татары и так далее – а русских нет. Имеются, правда, спаянные белогвардейцы, эмигранты первой волны, не перемешавшиеся с бежавшими тогда же простолюдинами. Но они больше напоминают «клуб по интересам», постепенно перетекающий в фан-клуб чекиста Путина.

В итоге одна из самых больших этнических групп (только в Северной Америке, согласно переписи, живет около 6 млн. русскоязычных) разобщена и дезорганизована.

Воздух свободы пьянит. Перед умными, образованными и деловыми русскими за рубежом открывается море возможностей. Оно настолько просторней, чем в России (если, конечно, не сравнивать возможности распила госбюджета) – что каждый быстро погружается в своё дело и начинает ценить свой успех, охраняя его от конкурентов, прежде всего – соотечественников. Обычные для нашей страны проблемы кажутся далекими и дурацкими; с тебя как будто снимают давящий на голову тяжкий пресс. Кто не пробовал – не поймет. А кто пробовал – того очень трудно убедить, что надо возвращаться и что-то делать с измученной Родиной (если, повторю – не пилить бюджет).

Особенно раскрепощает Кремниевая долина. Тут порой кажется, что можно жить без государства и принуждения извне. Именно здесь собираются мечтатели всех сортов и придумывают будущее. Я в неё и до эмиграции, начиная с конца 1990х, приезжаю по несколько раз в год, обновляю контакты в венчурной среде и заряжаюсь атмосферой предпринимательства. Здесь становится ясно:

главное, что Путин украл у России – будущее.

Деньги, разворованные его подельниками, за которыми охотится Навальный – это важно. Но второстепенно. Никакой Крым и никакая стабильность не заменят ощущения, что у нас нет будущего. У нашей оппозиции есть злость и страсть – но будущего, которое мы можем предложить обществу, тоже нет. И это видят все наши потенциальные сторонники.

А у русских в Долине оно есть. Это – одна из их важнейших ценностей. её надо вернуть домой, и вложить в создание России без Путина. Точнее – России после Путина.

Кроме нас это никто не сделает – ни американцы, ни ученые, ни марсиане. А глобальные русские вне политических пристрастий и государственных разводок – могут. Нам нужны они – те, кто умеет строить.

3.

Сегодня я один из них. Но как я оказался в этой компании?

В 2014м, на финальном этапе моей избирательной кампании на пост мэра Новосибирска, Путин аннексирует Крым.  Я единственный из депутатов Госдумы голосую против. И тут же все, с кем я имел связи в руководстве страны, мигом обрубают контакты. Что, конечно, не удивительно.

Начинается период изоляции.

Сижу в Сибири – в Москве не отсвечиваю. Жду: сейчас они возобновят закрытое «сколковское» уголовное дело (или придумают новое) и будут пытаться меня посадить. Готовлюсь к переходу на нелегальное положение…

Я не хотел и не хочу уезжать, но не хочу и в тюрьму. У меня всё готово, есть ряд конспиративных заимок в разных городах. А также – на крайний случай – переходы через границу. Ведь она много где прозрачна. Надо только знать, где.

У меня уже был интересный опыт подготовки перехода через границу. Как известно, Михаил Ходорковский в 2005-2006 годах находился в ИК-10 в Краснокаменске в Читинской области. Оттуда до Китая около 50 км, 120 км – до Монголии, и во многих местах граница прозрачна. В апреле 2006го на моего бывшего шефа в колонии напал, явно по наущению властей, зек с ножом. У меня родилась мысль организовать его побег с эвакуацией в Монголию. Я разведал все пути и нашел способы осуществить этот план. Увы, началось второе дело ЮКОСа, и Ходорковского перевели в СИЗО в Читу…

И вот, через восемь лет, я делаю то же самое для себя. Сделаны паспорта, визы, то есть возможность перемещаться, не выходя на контакт с государственными органами. Короче, я готовлюсь к преследованию и сопротивлению, если начнутся репрессии.

Но пока меня окружает звонкая тишина… И за это время мы выигрываем новосибирские выборы. Новый мэр города Анатолий Локоть предлагает мне пост вице-мэра по экономике. И я его очень хочу. Но с тяжелым сердцем отказываюсь. Говорю: «в ситуации с моим голосованием это подставит вас и мэрию под удар. Наверняка мне устроят уголовное дело. Зачем вам вице-мэр в бегах? Лучше я буду советником по экономическим и инвестиционным вопросам». А ещё есть идея – создать Институт Сибири. А я как глава Института и советник мэра, буду привлекать инвестиции в Новосибирск и регион.

Мы договариваемся, и я начинаю делать Институт. Параллельно успеваю трижды съездить в Украину – на антивоенный форум интеллигенции, устроенный Ходорковским, к Сергею Таруте на Донбасс, и наблюдателем на президентские выборы.

Серге́й Алексе́евич Тару́та — украинский предприниматель и политик. Совладелец корпорации «Индустриальный Союз Донбасса», президент ФК «Металлург» (Донецк), губернатор Донецкой области Украины со 2 марта по 10 октября 2014 года. Сыграл важную роль в организации обороны Мариуполя во время наступления российских войск в 2014 году. Народный депутат Украины VIII и IX созывов. ***

Все єто время Меня не трогают, но я чувствую – что-то происходит. В конце июня после длинной паузы звонит Володин, приглашает зайти. Прихожу и… Он-то и есть тот самый чиновник, что гарантирует мне спокойствие в случае отъезда.

Говорит:

– Начальник***так в чиновничьей среде называют Путина*** велел тебя не наказывать, но нейтрализовать. Сказал: парень с яйцами – проголосовал. Наказывать не надо. Но такого больше быть не должно.

– Вячеслав Викторович, – говорю я, – при всем уважении, не уеду. Вы меня знаете.

– Знаю. Ты – волнорез.

– Ну, можете и так сказать. Даже приятно! Но я всё равно не уеду.

– Ну ладно, не уедешь, значит не уедешь. Но ты же понимаешь все риски?

– Понимаю.

Так мы расстаемся. А меньше, чем через месяц, 18 июля 2014 года, я еду искать для Новосибирска партнеров для строительства моста через Обь, не зная, что вернуться на Родину уже не удастся.

4.

Мост через Обь, на которой стоит Новосибирск – большой инфраструктурный проект. Он нужен городу, который душат пробки. Но строить надо на коммерческой основе, под концессию. Проектируют мои друзья. И проект выходит дорогой. Под миллиард долларов. В России не умеют строить дешевые мосты. А чем больше смета, тем больше тариф за проезд. Короче, миллиард – это чересчур. И я еду говорить с теми, кто умеет строить сложные мосты за разумные деньги: в планах Турция, Германия, Америка, Корея и Малайзия. Кругосветка. Дума уходит в отпуск, и я лечу.

И в середине поездки… 10 августа мне звонят из Администрации президента и говорят: планируется общее собрание депутатов в Крыму с правительством и Путиным.

– Это, – говорят, – большое массовое мероприятие. Вы будете?

– Если все будут, – говорю, – то и я буду.

– Так мы, – говорят, – потому и звоним, чтоб понять: едете вы или нет.

– Если все едут, то да – еду.

– Но вы подумайте, оно вам надо? В контексте вашего голосования…

– вы хотите сказать, что не надо? – вкрадчиво спрашиваю.

– Не-не-не, я этого не говорю. Но вы сами подумайте.

Думать тут было нечего. На провокации поддаваться было неуместно:

– так я подумал. И если все собираются, то и я обязательно буду.

Потом звонят из фракции: «Вы едете в Крым?»

Я и им говорю:

– Если надо всем, то еду. Я же депутат. Не может же так быть – общее собрание, а меня вдруг нет!

– А вы, – говорят, – подумайте…

На следующий день опять звонок из администрации: «подумали?»

– Так я же сразу вам сказал: подумал.

– Ну, мы же тоже думаем. О вашей безопасности.

– То есть ехать не надо? Скажите: не надо. И я не поеду.

– Мы так не говорим.

– Но вы же так думаете…

– Но я же так не говорю.

– Тогда я еду.

Все эти разговоры происходят, пока я в Штатах. Сначала в Бостоне, откуда я депутат по мнению некоторых коллег, а потом на тихоокеанском побережье.

А через день выходит та самая новость: разъяренные жители Крыма топят депутата Пономарева в Керченском проливе, когда он пытается проехать на полуостров.

И комментарий кого-то из вожаков: «хотел, сука, проехать, а люди его утопили».

И снова звонок из администрации: «Вы едете?»

Это уже начинало быть смешным:

– Вы же знаете – это фейк?

– Знаем, – сказала трубка.

– Ну, так что, не ехать?

– Мы так не говорим.

– Ну, раз не говорите – я привык не бояться трудностей и смотреть в лицо опасности. Тем более, что я не боюсь ни российского, ни украинского народа, и верю, что всегда найду с ними общий язык, в отличие от вас!

А назавтра узнаю об аресте счетов. И запрете пересекать границу. То есть – уезжать из России. Ясно: они приняли решение. По конституции человека нельзя не впустить в Россию, а у меня ещё и депутатская неприкосновенность. То есть, наверное, размахивая корочкой и призывая СМИ, прорваться смогу. Но дальше-то что?

5.

Друзья дают машину. Я в ней несколько дней ночую. А деньги? А телефон?

Слава Богу, что эта ситуация застала меня в Штатах. Если б в Корее или в Малайзии –совсем труба.

Советуюсь с женой. Решаем: лучше не возвращаться. Потому что это билет уже совсем на войну-войну. Мне границу закрыли потому, что есть решение суда по гражданскому иску «Сколково». Судья знала, что я ни при чем, но объяснила: оправдать я вас не могу. Не велят. Но устрою так, что потом на апелляции в Мосгорсуде вы дело выиграете. Из десяти эпизодов дела она признаёт мою вину по трем, по которым есть стопроцентные доказательства моей правоты – видеозаписи, свидетельские показания, всё чисто. Отказывает власти по остальным семи эпизодам, то есть счет как бы в мою пользу. Но апелляцию в ведомстве Ольги Егоровой вообще не принимают.

О́льга Алекса́ндровна Его́рова – интересная личность, важнейшая для становления путинизма. судья, председатель Московского городского суда. Кандидат юридических наук, профессор кафедры гражданского права Российской академии правосудия. Заслуженный юрист Российской Федерации. Сыграла важную роль в преследовании Михаила Ходорковского и в деле Магнитского, за что попала под международные санкции. Один из ключевых чиновников путинской эпохи, создавшей систему управляемого «правосудия».

В общем, егоровские судьи к началу 2014 года на меня вешают долг. Порядка 2.7 миллиона рублей. Мой доход – зарплата депутата. Половину которой по закону я должен отдать на погашение долга. Отсюда – арест счетов. То есть в Москве по мне есть Решение. И у меня – решение: не прорьіваться через границу – действовать отсюда.

Но вот в апреле 2015 года мой долг погашен. А ещё в марте я официально заявляю, что как только это случится – поеду в Россию. Так как запрет на пересечение границы с меня будут обязаны снять.

Но как только эта информация выходит, против меня тут же открывают уже не гражданское, а уголовное дело. Дальше – снимают депутатскую неприкосновенность и переквалифицируют меня из свидетеля в обвиняемого. Дают понять: мы решили: ты – не возвращаешься.

А тем временем Басманный суд принимает постановление о международном розыске. И шлет в Интерпол. В Интерпол я, разумеется, сообщаю, что никуда не скрываюсь. Интерпол признает дело политическим, и в розыск меня не объявляет.

Но в России дело открыто. И по закону, при объявлении в розыск, сроки давности приостанавливаются. В это время Вексельберг уже эвакуирует в Кремниевую долину главного обвиняемого по этому делу Алексея Бельтюкова – человека, когда-то подписавшего акт приемки произведенных мной работ. Несчастный хороший и совершенно невиновный парень попал, как кур в ощип. Ну а поскольку отчеты писал я, то значит «помог обосновать совершение растраты» и являюсь, с точки зрения закона, пособником «преступника» Бельтюкова. И подлежу уголовному преследованию.

Сплю при этом в Штатах, то в мотелях, то в машине. Но вечно же так нельзя!

И я ищу работу. Занимаюсь ровно тем, за что меня осудили в связи с проектом «Сколково»: помогаю инновационным компаниям искать деньги, становлюсь советником в хайтек-стартапах в области GR, связей с государственными органами – то есть консультирую американские компании, как лучше строить отношения с американским правительством. У меня много контактов в Вашингтоне, а в Долине не знают, как вообще работать с бюрократией…

Короче – осуществляю коммуникацию.

Это позволяет снять жилье. Живу я в Сан-Хосе… Но планирую ехать в Украину.

Ведь всё, что случилось, плотно связывает меня с этой страной. Которой я, кстати, никогда до этого плотно не занимался. А ездил туда лишь пару раз в 2005-2006м посмотреть, как идут дела после оранжевой революции и пообщаться с её участниками. Потом мы один раз с женой прокатились до Одессы. Тогда же я единственный раз проездом был в Крыму. А тут – 2014й, украинские реформы, война. И я уверен, что успех Украины – Кощеева игла Путина.

Если показать простым российским гражданам, что в результате украинской революции люди живут лучше, то это может поднять на важные дела даже самых пассивных из них.

У меня для этого есть все необходимые компетенции. А в Украине много иностранцев приглашают во власть. Понятно, что русского не пригласят, но остается немало возможностей в бизнесе…

Направления два: нефтегаз и инновации… Но с инновациями в Украине всё хорошо. Эта страна уже пятый в мире экспортер высоких технологий. Если в России девушки мечтают выйти замуж за чиновников или нефтяников, то в Украине – за программистов. В этой отрасли можно зарабатывать, но это не изменит украинское общество. А энергетическая независимость – это принципиально важно. И я решаю заняться ей.

Даже находясь в сугубо высокотехнологичной Долине, ищу возможности создания нового бизнеса – компании по добыче нефти и газа. И постепенно к 2016 году, как только прекращаются мои полномочия депутата Думы, я создаю компанию «Трайдент», которой с тех пор много лет и занимаюсь.

До этого был крайне аккуратен, чтобы не дать российским властям повода лишить меня статуса депутата. Моя карточка, переправленная в Россию, каждый раз рукой Дмитрия Гудкова голосовала по всем законопроектам. Мы с ним постоянно обсуждали повестку дня и как голосовать… Поэтому в 2015-16 годах много голосований, когда в парламенте только два голоса против кремлевских инициатив.

Но полномочия мои истекают. На предпоследнем заседании созыва Госдума, приняв специальный закон, чисто символически лишает меня мандата. И начинается новая жизнь – жизнь международного предпринимателя.

6.

Эмиграция для всех очень разная. И переживают её люди по-разному.

Есть несколько типов поведения. Первый – тип поведения немногих – тот, что был у Солженицына. Сейчас так себя ведет Ходорковский. Он мне ближе всего. Это когда в эмиграции человек живет Россией и её проблемами. А к изгнанию относится, как к временному недоразумению. Хочет вернуться и знает, что будет делать на Родине. Такие люди не интегрируются в общество, в котором живут, могут довольно слабо взаимодействовать с ним и в целом с Западным миром. Солженицын жил в Вермонте как отшельник. Ходорковский в Лондоне, но душой он в России и действует ради нее.

Есть и обратная позиция: «в гробу мы видим эту Россию». А дальше – рассказ про то, как она плоха. Так некоторые оправдывают свой отъезд. Это психологическая защита от советской прививки к тому, что эмиграция – предательство. Они сознательно отрывают себя от страны. И им бесполезно говорить про связанные с ней возможности.

Третья группа – моя. Мы говорим: оказавшись в другой среде, мы используем её ресурсы – строим мост между Западом и Россией, Украиной и всем постсоветским пространством. Это наше конкурентное преимущество, способ заработка и наш путь в политике.

В экспертной и сопредельных средах Запада я много говорю о том, что на самом деле происходит в России. После распада СССР уровень аналитики там упал катастрофически. И у многих, даже самых трезвомыслящих, людей очень много иллюзий.

На Западе есть две группы, которым важна российская проблематика. Первая – русофобы. Для них Москва – лютое зло, имманентный агрессор и империалист. Они смыкаются с теми эмигрантами, у которых в России всё плохо. Одни находят подтверждение своим страхам, другие – благодарных слушателей и деньги. Это ужасно. Их мир черно-белый…

Вторая – путин-ферштейеры. Ферштеер — от немецкого — понимать. Те, кто с пониманием относится к политике Кремля. Они говорят: «ну да, Россия делает ошибки, но это Запад виноват, мы сами их провоцируем». Этакий комплекс изнасилованной женщины, которая «зря юбку короткую надела» и плачет: зачем мы расширили НАТО-о-о-о!?

И те, и другие вредны.

Истина на самом деле – посередине. И Россия, и Запад – не черно-белые. И Запад, и Россия, бывает, ошибаются, а бывает, и совершают преступления. Но можно делать умные ходы, которые уменьшат вероятность новых проблем и помогут преобразовать страну.

Я всегда стараюсь объяснять, что картина полна полутонов и намного красочней, чем кажется. Мой подход, и всех, кто его разделяет, ругают обе стороны – шипят: «они шпионы, блин!», «пудрят нам мозги», «отравляют сознание». Пророссийские называют меня агентом ЦРУ и Ми-6, антироссийские – агентом Кремля. Первое я слышу каждый день, второе – существенно реже. Но всё равно неприятно.

7.

Я всегда ощущал себя глобальным человеком. И всегда трепетно и патриотично относился к Родине.

Я за неё переживаю. Хочу, чтобы там было всё нормально. И при любой возможности туда вернусь и буду делать дело.

Это мой долг. И мне это интересно.

Удивительная удача, когда долг и интерес совпадают.

Не могу сказать, что особо тоскую по березкам. Украинские, канадские и американские берёзки от русских мало отличаются.

Но мне крайне важно ощущать себя в своей языковой и культурной среде. Смотрите: в Штатах нет проблем с интеграцией в общество, я хорошо говорю по-английски. Из всех российских оппозиционных деятелей у меня одна из лучших контактных баз на Западе – и в Штатах, и в Европе. Но там я ощущаю себя в эмиграции. И это некомфортно – нет чувства дома. Всё вокруг на знакомом, но не родном языке. Там читают другие книги. Редко кто понимает шутки. Я умею шутить по-английски, но это совсем иное.

Вот почему я так хотел в Украину. Это другая страна, другой язык, но он близкий, у людей общая со мной культурная база. Поэтому никакой ностальгии нет.

В Украине я дома.

Я почти каждый день выступаю по телевидению на разных каналах. В среднем – интервью в день. А бывает и два, и три… Как правило – на русском. Хотя я свободно говорю на мове. Первое, что я сделал – взял преподавателя. И через три месяца стал говорить. Конечно, хуже, чем по-русски. Но есть эфиры, где я говорю только по-украински. А чаще просят говорить по-русски, чтобы речь была более точной.

Тем более, что здесь почти абсолютная билингвальность. Знаменитый Евгений Киселев или самый крутой украинский интервьюер Дмитрий Гордон ведут передачи на русском. И не они одни. А эксперты и политики, которые приходят, стараются всё же говорить по-украински, хотя родной язык для большинства русский. Но считают, что если ты политик, то важно говорить на языке своей страны. Несмотря на это, часто я в эфирах не один российскомовный. Это всем комфортно, языковой дискриминации я не вижу совсем.

Выступая, я стараюсь держать прагматичную, взвешенную позицию в отношении всех участников конфликта – Украины, России, Штатов, ЕС – всех. Это не просто. Часто люди ждут от ТВ именно черно-белого отношения. Но надо держаться. Потому что так – честно. И такой подход оправдан. Много украинцев пишут мне в соцсетях, на улице всё время подходят обсудить Россию и Путина. Меня в Украине слышат. Это очень важно.

8.

В России тоже смотрят эти передачи. И на каждое моё жесткое заявление реагируют в кремлевских сливных бачках… На каком уровне они ведут мониторинг? Не знаю. Как не знаю, доходит ли это до тех, кто принимает решения, или остается на уровне ботоводов.

Мне не близок принцип рукопожатности-нерукопожатности. Если ко мне на Форуме Свободной России, подходят люди с Первого канала, «России» или НТВ, я их не гоню.

Я один из немногих среди соратников, кто с ними общается. Остальные шлют в жопу. А я говорю пропагандистам: ребята, я с вами говорю, пока вы не перевираете мои слова. Я знаю, у вас есть линия, вы всё засунете в кучу говна, но то, что я сказал должно быть то, что я сказал, а не передернуто. Пока они это не нарушают, и я с ними общаюсь. Считаю, что если мои слова услышат в России хоть немногие мои единомышленники или новосибирские избиратели, это того стоит.

Я очень хорошо отношусь к инициативе Зеленского создать русскоязычный телеканал. Русскоязычную «Аль Джазиру».

Изначальная Аль Джазира — международная телекомпания со штаб-квартирой в Дохе, столице Катара. Создана в 1996 году по указу эмира Катара. Стала главным свободным медиа, объединившим арабский мир, и доносящим всему человечеству взгляд мусульманского мира на международную политику и события на Ближнем Востоке. Является ключевым инструментом воздействия на общественное мнение и политику во всех арабских странах.

Это очень сильный проект. Отличная идея. Если грамотно построить работу, можно успешно влиять на общественное мнение в России, стимулировать полезную деятельность. Но это дело будущего. Хотя, возможно, близкого.

А пока менеджеры всех каналов, вещающих на Украину, говорят: у передач с вашим участием хороший рейтинг. Украинская аудитория подустала от радикальных позиций. Они не принимают слишком пророссийскую позицию – считают её предательской. Но не принимают и слишком радикально патриотическую – устали от нее. Есть запрос на конструктивность и компетентность. Никто не сомневается, что я на светлой стороне. Но я говорю: давайте смотреть, что мы можем делать, как выходить на позитивные решения, добиваться мира.

В Фейсбуке иначе. Взвешенный взгляд непопулярен. Поэтому число подписчиков растет не слишком быстро. Как любой автор, я хочу, чтоб меня читало и слушало как можно больше людей. Но чтобы они вдумывались в мои слова. И я рад, что постоянный круг моих комментаторов – несколько сот из нескольких десятков тысяч подписчиков.

Присутствие в масс-медиа –  это политический инструмент. Я его использую, чтобы по-прежнему участвовать в российской политике, хоть и на расстоянии. Потому что меня смотрят и читают в России. Это важно. Я хочу, чтобы когда мы вернемся в страну, не надо было начинать новый разговор. Чтобы мы продолжили тот, что ведем сейчас.

9.

Эти годы в эмиграции… Они не потеряны.

Я делаю то, что должен. И это – то, что мне нужно. Есть мощный драйв и в бизнесе, и в работе с медиа. Есть ощущение постоянной востребованности. В Украине мне очень комфортно. Никакого негатива. Меня любят. У меня очень высокая узнаваемость. Шероховатости есть, но гораздо реже, чем у любого политика. У меня очень низкий антирейтинг. Поэтому порой меня пытаются вовлечь в украинскую политику. Но ведь я уже в ней. А пытаться, находясь в Украине без году неделя, представлять мнение украинцев, считаю некорректным. Лучше я буду каждый день – и по нескольку раз в день – выступать по телевидению и радио, обсуждая с украинцами (и россиянами через соцсети), как жить лучше.

Но до этого было десять лет в политике в России… Без сомнения: если бы в 2002 году, когда я в неё пришел, я знал, чем станут последующие годы для страны, я бы остался в бизнесе. Рос бы интеллектуально. Следил за событиями. Держал курс. А попутно – создавал бы большую и надежную финансовую и ресурсную базу. Допускаю: через несколько лет я имел бы действительно значимый капитал. И мог бы реализовать свой политический проект на свои деньги – полностью независимо.

Жаль: я потерял годы, пытаясь улучшить чужую политическую систему.

C другой стороны, говорить о полной потере этих лет странно. Ведь я приобрел уникальный практический опыт общения с народом и властью на всех уровнях. Включая высший. Получил специфический урок политической коммуникации внутри разных групп интересов. А также редкий навык организации непохожих друг на друга общественно-политических структур, в том числе в регионах. Это важный жизненный капитал. А капитал, учит Маркс – это самовозрастающая стоимость. Хоть он и нематериален.

Но главная задача – преобразовать всё приобретенное и преумноженное в результат, превосходящий сделанные вложения.

В моем случае лучшая область для этого – политика. А делать политику в России и где угодно так, как хочу её делать я, можно только имея постоянную и надежную базу. Необходимую и достаточную. Чтоб не ходить с протянутой рукой к спонсорам, у которых свои интересы и своя черно-белая позиция. Их при умении можно во многом убедить и на многое настроить, но так или иначе нужно подстраиваться. А надо создать ситуацию, когда ты реализуешь свои проекты сам. И пусть те, кому они интересны, присоединяются и формируют общую команду, выстроенную на партнерских и равноправных отношениях.

Думаю, мой бизнес может меня вывести на этот уровень.

10.

Но он требует материально-технической базы. Я уже это делал в России – организовывал региональные лагеря «Левого фронта». Я их растил, воспитывал и образовывал во всех смыслах этих слов. И видел: результат есть. Мне удается добиться того, чего я хочу. Но – в том масштабе, который я могу себе позволить. То есть – собирать по 50-100 человек с палатками в лесу, вести с ними тренировки, занятия и интересные разговоры.

Это было интересно, правильно, полезно.

Но чтобы подготовить десять тысяч человек готовых к решительному делу, нужно эти десять тысяч – минимум – в таких лагерях оттусовать.

На это у меня не было средств. А у власти – были.

Доступные ей деньги позволили, увидев наши дела, сделать Селигер.

Кстати, к «Нашим» как к движению я отношусь скорее позитивно. Я был на Селигере, общался с ними и вижу: если не 90%, то 80% его участников мне не сложно увидеть в нашем движении. Мотивация, которая туда их привела, совпадает с мотивацией моей и моих сторонников – желание строить свободную, процветающую, справедливую Россию.

Это молодежь, готовая ради неё работать: идти в волонтеры, помогать старым и бедным, учиться. Тот же Роберт Шлегель, бывший пресс-секретарь «Наших», живущий сейчас в Германии, я был уверен, со временем встанет на светлую сторону. Так и произошло.

Когда я и мои друзья – Алена Попова, Митя Алешковский и другие – делали лагерь волонтеров в Крымске, где мы ликвидировали последствия наводнения, я видел: ребята из «Левого фронта», приехавшие со мной, и активисты «Наших» по сути не отличаются.

Да, у кремлевских молодежек был небольшой отряд платной пехоты из ближних к Москве регионов, которые Василий Якеменко показывал власти, как свой силовой кулак.

Якеменко вообще небезінтересній человек. российский общественный и государственный деятель, соратник Владислава Суркова, бизнесмен, первый руководитель федерального агентства Росмолодёжь, основатель и бессменный лидер, идеолог и комиссар прокремлевских молодёжных движений «Идущие вместе» и «Наши» (2000—2013). После ухода Владислава Суркова из власти живет в Германии.

Германия там получилась не случайно. когда его бойці потребовались власти в 2011м, их рядом не оказалось. Почему? Потому что они тусили за деньги. Но не были готовы драться и получать по башке за взгляды.

А в Новосибирске со мной на выборах работали выходцы из «Наших» – классные ребята. Тамошнего их комиссара – чудную девушку Алену Котову – потом избрали в местный парламент от Справедливой России, а я сделал её своим помощником. Видел я их и в других регионах, и считаю, что по своим ценностям и целям многие из них – наши люди.

11.

Работать с людьми надо уметь. Тренировать их и просвещать. И сочетать умение с идейностью. Потому что это – воспитание профессиональных политиков. А

профессиональный политик должен быть прежде всего профессионалом.

Костяк организации надо составить из людей, с утра до утра включенных только в общественную работу. Не думая при этом, как обеспечить семью. Не шикуя – здесь не бизнес. Но имея жилье, достаток, возможность ездить по стране, строить движение. Нужен медийный ресурс. Причем, я убеждён – не в Сети, а офлайн. Вдобавок к каналу, вещающему на Россию – газета. Массовая. Такая, какую читают простые люди…

Вот он зачем – свой самостоятельный, ресурс.

Что касается «Голоса Америки», «Свободы» и других официальных иностранных СМИ, вещающих на Россию, то их проблема в том, что, во-первых, их спонсор – правительство США, и они обязаны говорить хорошо про действия Штатов и Запада, которые далеко не всегда хороши. Эта фальшь видна. Во-вторых, слишком часто они далеко от места событий. Из Вашингтона плохо видно, что и где происходит. В-третьих, увы, их аудитории в России пересекаются между собой и с российскими либеральными медиа. По сути это одна аудитория. Поэтому они почти не расширяют число своих зрителей, читателей и слушателей, а перераспределяют их между собой.

Российские оппозиционные СМИ – «Дождь», «Эхо Москвы» и другие создали информационный пузырь. Засели в Интернете, работая с одними и теми же людьми. А работать надо не только в Сети. Работать надо в регионах. Строить корреспондентскую сеть в стране, включающую простых людей и живущую их жизнью. Она не профессиональна? Ну и что? Она позволит получать материалы, которых нет у других. И учитывать, что сегодня у граждан России востребована либо националистическая, либо левая тематика – та, где говорят о попранной системой справедливости.

Националистическая мне чужда. Но я знаю: Стрелкова, Прилепина и иных читают и слушают. Как и то, что могут дать левые. Поэтому тем, кто хочет не бабки осваивать, а работать на смену власти и режима, надо создавать левое движение – «Революционную Россию».

Когда-то один из первых русских марксистов Петр Струве поссорился с Лениным из-за газеты «Искры» и создал в эмиграции своё издание – «Освобождение». Его везли в Россию, и оно было одним из популярнейших в стране.

И сейчас это – не фантазия. Это можно и нужно делать. На выборах в Новосибирске главным методом моего общения с людьми была газета. Она выходила раз в две недели. Тираж – до миллиона на область. И разлеталась. Была супервостребована.

Но вот вопрос: как распространить такой тираж? Это – одна из задач организации профессиональных революционеров. Распространение – повод говорить с берущими её людьми. Способ сбора обратной связи, которую ты потом включишь в нее, размещая контент интересный и нужный местным людям. Это архиважно. Но невозможно без денег.

В Украине медиа финансируют много разных людей. Это не бизнес, а инструмент влияния. И здесь умеют их делать. Сделать издание для России можно. Главный вопрос – распространение и содержание. Такое издание не может быть «вражеским голосом», где в каждом номере про то, что Путин плохой. Не надо писать лично про Путина и возбуждать его спецслужбы. Как и про демократию. Про неё люди плохо понимают. Писать надо про то, что их волнует каждый день, про дела и проблемы – пенсии, зарплаты, ЖКХ, произвол властей. И, конечно, давать полезные советы – что делать, чтобы жить стало лучше…

Нужно строить и лояльную аудиторию,

и популярную политическую силу одновременно.

Это – реальное дело. Оно доступно эмигрантам. Тем, что не хотят проведенные вне страны годы потратить впустую.

12.

Несколько слов о форумах оппозиции за границей.

Они очень разные – «Россия вместо Путина» Ходорковского, «Немцов форум», пражский «Культурус», «СловоНово» Марата Гельмана в Черногории. Как их стричь под одну гребенку?

Вспоминаю советский анекдот: «Армянское радио спрашивают: будут ли деньги при коммунизме? Отвечаем: левые уклонисты Китая считают, что не будут; правые оппортунисты Европы считают, что будут у всех; а мы подходим к вопросу с ленинской диалектикой: у кого-то будут, а у кого-то – нет…»

Так и с форумами. Среди них есть нужные, а есть – не очень. Это зависит от их задач. Форум Свободной России в Вильнюсе важный проект. Не зря он самый раскрученный – про него вечно пищат Первый канал и канал «Россия», говорит «наше любимое» НТВ. И красноречиво молчат «Медуза», «Дождь», «Новая газета» и «Эхо Москвы»…

Почему? Дело в их личных отношениях с Гарри Каспаровым – инициатором создания ФСР. И личные отношения, как это часто бывает в либеральной среде, ставятся выше общей цели. Потому что, кроме девиза «Россия без Путина», российских оппозиционеров мало что объединяет. Во всяком случае – не общая идея.

При этом 80% участников форума – из России, там представлены почти все её регионы. Туда приезжают радикальные либералы. Левых и националистов мало. Главное, что объединяет всех – антиимпериалистическая позиция. Но это – действующий актив, работающий в регионах. И его «перекрестное опыление» на форуме, коммуникация, обмен опытом, планами и идеями имеет важное образовательное значение.

Форум – это общение. Снятие барьеров, циркуляция знаний и инициатив. Дискуссии об экономике, где эксперты обсуждают проблемы и возможности их решения. А также культуру, политику, образование, юридические темы, трудовые отношения.

Не уверен, что это напрямую поможет собрать 10 тысяч профессиональных революционеров, о которых я здесь пишу, но может сыграть в этом роль.

И все-таки, для реализации этой цели не обойтись без идейной базы, объединяющей эти тысячи. Затем я и пишу эту книгу. И считаю любой форум достойной площадкой для её распространения.

Пока Форум Свободной России не породил консолидированную мечту о будущем. Потому что это форум, а не партия. Но он может помочь создать партию или партии. Поэтому вслед за Кремлем я считаю его важной и полезной инициативой, опасной для путинской власти.

У «СловоНово» другая миссия. Это форум людей русскоязычной культуры, живущих в разных точках Земли. Их объединяет общий язык и искусство. Встречаясь, они чувствуют пульс жизни. Там мало политических активистов. Но общаются люди, влияющие на общественное мнение. И мы с ними работаем, чтобы формировать системы взглядов, находить актуальные темы и транслировать их средствами искусства. Людьми, пользующимися заслуженным авторитетом. Властителями дум.

Культура очень много значит для России. Как канал воздействия среди других каналов – политики, бизнеса и технологий. Зря что ли президентом Украины стал актер Зеленский? А популярными лидерами протеста – писатели и поэты: Борис Акунин, Дмитрий Быков, много кто еще. Думаю, эта среда сыграет важную роль в грядущих преобразованиях.

Форумы Ходорковского или Немцовой? При всем уважении к их инициаторам, выглядят они так, будто больше нужны организаторам, чем участникам. Лидеры так продвигают себя, утверждают свой авторитет. Они и их оргкомитеты – это своеобразные персональные пиар центры. Поэтому они невозможны без тех, кто их собирает.

Политика – это уникальное пространство, основанное на коллективном творчестве. Взаимодействии и сотрудничестве очень разных людей. Вид деятельности, где встречаются и помогают друг другу активисты, бизнес и идеи.

Люди бизнеса – очень конкретные. Включая меня. Когда деловой человек на что-то тратит ресурсы (деньги или время), он хочет понимать результат. Причем не через сто лет, а сейчас. И я знаю, почему русский бизнес за границей слабо финансирует оппозиционную деятельность. Пока никто не указал ему прямую причинно-следственную связь между тем, что он потратит свои кровные деньги, и результатом, к которому это приведёт. Бывало, я находил деньги в Кремниевой долине на избирательные кампании в России.

– Вот – говорил я, – конкретный кандидат. У него хороший шанс на победу.

– О’кей, – говорили они, – он победит. А дальше? Что он может сделать? Ведь там рулит «Единая Россия». Что сможет он один? Или – втроем?

– Давайте наращивать число таких кандидатов. И оно перейдет в качество, – говорю я.

– Когда-нибудь? – улыбаются они, – А деньги-то нужны сейчас…

Кто-то всё равно дает. Но немного. И не скажу, что с большим энтузиазмом. Но при четком, ясном понимании: мы вложимся и будет большой выхлоп, уверен – они дадут.

И тут опять встает вопрос об идейной базе. В этой среде люди очень четко всё понимают про систему «свой-чужой». Хотят поддерживать тех, кто с ними одной крови. Осознание принадлежности к одному классу – новому классу – очень важно для взаимодействия.

Думаю, если мы договоримся об общих корнях, ценностях, целях и идеях, то не зря потратим годы в эмиграции.

Я не намерен их терять. Хорошо вижу перспективу. Мы уже идем другим путем.