О ПРОТЕСТЕ

Не так давно ко мне пришел художник – современный. Предложил перформанс – шествие недовольных.

– Нужно выйти на центральные улицы, кое-кто пусть будет в белом, – сказал он. – И пройти по ним, гудя.

– В смысле – гудя? – спросил я.

– В прямом – утробно, – ответил он. – Гудя от недовольства. Кое-кто пусть плачет в мегафон. Время от времени, не постоянно, а то сами с ума сойдем! – я тут даже, грешным делом, подумал, что кто-то уже сошёл. – Да, точно, пусть это будет славянское причитание, от которого не устают ни голосовые связки, ни уши… И ещё – пусть кто-нибудь несёт свечи, это даст настроение!

Дальше современный и, кажется, свободный художник говорил, что огонь свечи, поднесенный ко рту плакальщика не будет колебаться, потому что звук, проходя по всему телу, в теле и остается. О потребности в эмоциональном контакте, сильно не удовлетворенной у современных людей. О том, что из современного общества исчезла ритуализация повседневности, когда люди, собираясь вместе, молятся, поют, смеются над кем-то и плачут о ком-то. Что люди всё равно недовольно гудят неслышным гудом, и пусть лучше они выйдут на улицы без политических лозунгов, где вот так, не произнеся ни одного оппозиционного лозунга, выразят своё недовольство.

– Что такое – гудеть? Мычать? Вибрировать? – спросил я.

И тут художник использовал метафору.

– Это, как если бы кто-то сидел в глиняном кувшине, – сказал он, – скулил, а стенки отражали бы звук, не выпуская его, и запихивали обратно – в источник.

Хороша метафора, согласитесь… Особенно когда вспоминаешь ту, что о глиняном великане. И слова президентских пресс-секретарей, издающих звуки, согласованные с высшей точкой зрения. «Сытые стали недовольными» – говорят они. И мы понимаем, о чем речь. Да, у нас в животах не урчит от голода, но, прав художник, гудит недовольство.

Думаешь: действительно точка зрения слишком высока, если с неё мы видимся такими незначительными, что единственная наша потребность – набить брюхо. Будто если я приеду в умирающую деревню своей Новосибирской области с куском дорогого сыра в желудке, то не стану злиться. И не захочу всех сволочей к стенке поставить. Власти региональные, которые развалу не мешали. И федеральные, создавшие систему, при которой всё разваливается.

Эта же самая земля в другой экономической системе нормально бы работала и кормила множество людей. И они бы не спивались. У них был бы смысл жизни. Дети ходили бы в школу, а население – росло. Все хотели бы Сибирь осваивать. А сейчас – отдельные островки, где теплится жизнь, на фоне бескрайней разрухи. И мне – гражданину России предлагают успокоиться, быть сытым, а главное – чувствовать себя довольным.

Многие думают, что протестуют те, кто доведен до крайности.

На самом деле, чаще всего это не так.

Даже Энгельс в своё время сказал: «люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т.д.». Революционерами во все времена были те, кому есть, что терять. Они шли в тюрьму и на плаху, а те, ради кого это делалось, чаще всего лишь угрюмо и непонимающе смотрели им вслед: чего им-то не хватает в этой жизни?

Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, но многим эти цепи кажутся на вес золота. И они боятся даже высказаться против тех, кто напялил на себя золотые цепи…

2.

Когда в 2002 году я начал заниматься политикой, то пришел в КПРФ. Пришел я, как вы помните, из бизнеса. И быстро наладил финансирование проектов, которыми стал заниматься. После этого на меня начали смотреть как на полного идиота, а затем как на засланца олигархов. Партийцы, сидевшие до этого в нищете, не понимали: зачем быть в оппозиции, если ты уже заработал? Тогда я узнал, почему большинство избранных КПРФ губернаторов тут же перебегают на сторону власти – они дорываются до кормушки, и ничего им больше не надо. Это был важный урок, я понял:

только разорвав причинно-следственную связь

«пришел во власть – разбогател»,

можно что-то изменить.

Но для этого придется менять основы государственного управления, и косметическими мерами тут не обойтись.

А пока нужно привлекать в оппозицию как можно больше успешных людей, в том числе – побывавших во власти. Причем тех, кого оттуда не выгнали, а кто ушел сам, отказавшись от части благ для себя во имя перемен для всех. Люди, которые чем-то пожертвовали, самые ценные: они верят в то, что делают, а не просто им некуда идти.

Это очень важно: понять и принять мотивацию тех, кто идёт в оппозицию. Протест начинается в двух случаях: когда тебя оскорбили, или когда ты веришь, что можно что-то изменить. Просто от плохой жизни люди не протестуют. Протест униженных и оскорбленных самый яростный, он захватывает как вихрь, будоражит, как глоток обжигающего спирта, но он и легче всего заканчивается, его трудно превратить в осмысленное, организованное, целенаправленное действие.

3.

Как сейчас, помню морозное утро 22 января 2005 года в Красноярске. Заканчивалась третья неделя выступлений пенсионеров против монетизации льгот. В качестве лирического отступления скажу: это очень характерная ошибка властных либералов: стариков просто обидели, когда вместо почета предложили деньги. И никаким рациональным соображениям не осталось места. Даже когда деньги были значимыми, это воспринимали как оскорбление. И шли на улицу.

В России лишить человека знаков уважения –

куда как хуже, чем лишить его денег.

Это хорошо знают большие начальники, у которых всё есть, а уважения нет. И покупают научные степени, награды и воинские звания, чтобы сказать всем, а прежде всего – себе: я достоин уважения. Других же они пытаются его лишить, самоутверждаясь за счет тех, кому должны служить.

Протесты против монетизации льгот начались 9 января 2005 года, в столетнюю годовщину Кровавого Воскресенья, начавшего революцию 1905 года. Закон о ней наспех принимали в августе 2004-го. Но недавно созданный нами «Левый фронт» буксовал – альянс комсомольцев КПРФ, сталинистов из АКМ и троцкистов из РРП не смог поднять против него людей. Мы были уверены, он всколыхнет страну. Но всё, что нам удалось – разбить двухнедельный палаточный майдан на отвоеванной у ОМОНа площадке перед памятником Марксу в Москве на Театральной площади. Народ не поднялся, массовым протест не стал, в палатках сидит только левая молодежь, изнывая от асфальтовой жары. Равнодушные прохожие в августовские погожие деньки торопясь по своим делам, идут мимо… Людей закон пока не коснулся, и протестовать они не готовы. Хотя тогда его можно было остановить, депутаты ещё не распробовали кремлевскую вседозволенность.

Не отметить «Кровавое воскресенье» 9 января мы не можем. Хотя и не хотим выглядеть кучкой сумасшедших спартанцев, которые в длинные зимние каникулы числом в несколько десятков человек идут мерзнуть на очередную московскую площадь. И мы делаем нестандартный ход – всем активом едем в подмосковный Солнечногорск, поддержать выдвинутого КПРФ кандидата в мэры города.

Полтора часа в электричке, и крайне замерзшие леваки выгружаются на станции. Надо срочно согреться, и мы идем на самую людную улицу общаться с народом. Главная улица – Ленинградское шоссе, воспетая Костей Кинчевым трасса Е-95 (теперь она называется Е-105, но кто там считает?). И совершенно неожиданно наша агитация оказывается крайне возбуждающей. Нас обступает армия ошалевших от длинных праздников подмосковных мужиков и бабушек, которых больше не пускают бесплатно в электрички съездить в Москву к внукам и за лекарствами. Толпа быстро перекрывает Ленинградку… В тот же день нас поддерживают левофронтовцы Ярославля. На следующий день встают Химки. ещё через день начинается осада Смольного в Питере.

4.

22-го января 2005го волна докатывается до Красноярска. Я тогда там живу, помогая восстанавливать единство края, нарушенное в 1990-х. Губернатор Александр Хлопонин отказывается проводить монетизацию, видя, что дело пахнет керосином. Но народ видит: вокруг идут почти боевые действия: на Алтае захватывают администрацию края, в Томске штурмуют правительство области, в Новосибирске толпа перекрывает центр. Не желает это видеть только московская либеральная оппозиция, искренне поддержавшая наиболее антисоциальную и взрывоопасную реформу путинского времени, придуманную Егором Гайдаром, разработанную Надеждой Косаревой*** президентом Фонда «Институт экономики города», и реализованную Игорем Шуваловым. Работа Шувалова над реформой монетизации льгот была попыткой перетянуть центр принятия экономических решений в Кремль, после чего сам Шувалов мог бы претендовать на должность премьер-министра. Про последствия, по традиции, мало кто думал. В общем, в ходе тех протестов Путин впервые всерьез испугался, что может потерять власть, его рейтинг падает с 84% в 2004м до 48% к февралю 2005го – наибольшее падение за все время у власти.

Напротив Красноярской краевой администрации собирается тысяч пять человек. Учитывая размер города, это очень много, больше, чем протесты на Болотной. Несмотря на мороз, градус дежурно-унылого митинга КПРФ растет с каждой минутой. Народ жаждет действия. Первый секретарь крайкома партии Владислав Юрчик объявляет митинг закрытым, но бабушки шумят: а как же мы??? Кто-то запевает «Интернационал»:

Никто не даст нам избавления,

ни бог, ни царь и не герой.

Добьемся мы освобождения

своею собственной рукой…

Опытные партбонзы явно не горят что-то делать, тем более своими собственными руками, и бочком, бочком спешно ретируются «на внеочередной пленум». Я же с соратниками по Левому фронту Романом Бурлаком, Максимом Фирсовым и Андреем Селезневым неожиданно оказываюсь во главе колонны. Глаза бабушек, явно ощутивших себя юными комсомолками 1920-ых годов – горят! Их не погасить. «Вихри враждебные веют над нами!» – с Варшавянкой идем к дверям Администрации края и без особого труда врываемся внутрь.

Перед нами пустой вестибюль, отделанный мрамором в классическом сталинском стиле, метко названным одним писателем «ампиром во время чумы». Несколько испуганных охранников, побросавших оружие и прячутся в каптерке. И ни души… Вот они, коридоры власти! Какое-то время висит тишина. В ней слышно наше дыхание, струящееся облачками надежды.

– Надо составить требования, –решаю выглядеть командиром я. – Рома, пиши: мы, жители Красноярска, требуем…

Кто-то дает листок сомнительной чистоты. Фирсов тащит из шевелюры а-ля Анжела Дэвис огрызок карандаша. Но что потребовать, чтобы губернатор мог выполнить?

Вопрос требований не так однозначен, как кажется. Когда я работал в нефтянке, опытный коллега учил, как справляться с невыполнимыми задачами, возникавшими регулярно:

– Значит, скажем, говорят тебе на Луну прыгнуть. Садишься, понимаешь, раскладываешь задачу на этапы. Пишешь в снабжение: прошу обеспечить в недельный срок пружину такой-то жесткости, такого-то размера. Докладываешь: к прыжку готов. А если нужную пружину снабженцы не найдут, так это не к тебе вопрос, ты своё дело сделал…

Этот нехитрый прием нередко отражает подход оппозиции к её требованиям.

Легче всего смело и бескомпромиссно требовать того,

что никогда не будет исполнено.

И ты чист, и народ говорит: ух, какой смелый! И ответственности ноль. Эту ошибку сделали на Болотной, и ничего не добились. А я так не делаю. Люди идут за успехом, хотят стать его частью, а к горлопанам доверие быстро теряют. Поэтому многие с отвращением, а голосуют за ЕР – хотят ощущать себя частью успеха и силы.

В Красноярске мы требуем снижения тарифов на электроэнергию, резко выросших с Нового года. Вполне реальная тема. Но грабли лежат в другом месте – губернатор со всей прохоровской тусовкой до сих пор не вернулся из Куршевеля. Тогдашний губернатор Красноярского края Александр Хлопонин был деловым партнером одного из создателей группы ОНЭКСИМ, владевшей «Норильским Никелем», Михаила Прохорова. Последний на новогодние праздники устраивал выезды представителей российской «элиты» в французские Альпы, в городок Куршевель. Его деловые партнеры обычно также ездили с ним. В 2007 году разразился скандал – французская полиция арестовала Прохорова по подозрению в сутенерстве, из-за большого количества молодых девушек, сопровождавших олигарха. Подозрения были быстро сняты, однако традиция роскошных празднеств в итоге прервалась, а сам Прохоров вышел из руководства «Норильского Никеля».

В общем, Хлопонин в Куршевеле, и вручать нашу петицию некому. Пришлось письмо запорожцев султану под объективами телекамер всучить дрожащим охранникам, убедив их, что бабушки временно оставят их в покое.

5.

А дальше? С чувством выполненного долга разойтись? Как-то не по-коммунистически. Как Моисей с евреями по пустыне, я иду по городу. А полиции в нем нет. Думаю, если бы мы бродили по центру ещё часа три-четыре, в окнах появились бы красные флаги, а почетные горожане из числа не уехавших во Францию единороссов вынесли бы хлеб-соль и городские ключи.

В итоге мы благополучно окружаем мэрию и блокируем Коммунальный мост через Енисей – тот самый, что на десятирублевых купюрах. Но создание второй версии Сибирско-Дальневосточной Республики в наши планы не входит, и повторение судьбы Колчака тоже. Помню чувство растущего отчаяния на фоне успеха – что теперь? Толпа поет: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Возникает даже какая-то белая зависть к героям этой песни. И я клянусь себе, что впредь всегда буду иметь точный план действий.

На наше счастье, на пути встал несчастный взвод ОМОНа, который и схватил одного из моих товарищей – Романа Бурлака. У толпы сразу появилась цель – мы осадили УВД, повалили автозак с задержанными и добились от перепуганного генерала милиции освобождения комсомольца. Полная победа! Мы объявляем, что неделю ждем ответа на народный ультиматум, а сейчас, товарищи – по домам! Набираться сил.

Вспоминаю Красноярск, когда 10 декабря 2011 года открываю митинг на Болотной. Огромная толпа, волна возбуждающей и пьянящей свободы, ощущение чего-то нового и… беспомощность организаторов. Если бы мы были на площади Революции, опытный актив «Левого фронта», нацболы, анархисты попытались бы направить энергию разгневанных москвичей в русло действия. Так работает символизм названий. Но ещё долго буду я помнить смену Революции на Болото. О, если бы, если бы, если бы…

Но история не знает сослагательных наклонений. Значит, время тогда ещё не пришло. Нам только предстояло начать трудное превращение обиженных и обманутых избирателей в убеждённых и ответственных граждан.

В XIX веке во Франции жил Алексис де Токвиль. Он вошел в историю законами своего имени. В СССР их не изучали. А зря. Знание одного очень пригодилось бы в 1991-м:

Кратчайший путь к свободе ведет к наихудшей форме рабства.

Думаю, быстрая победа протестующих на Болотной с тем составом их лидеров вновь подтвердила бы правоту Токвиля. Мелкие противные интриги иных коллег вокруг состава будущего оргкомитета подсказывают именно это. Власть надо выстрадать, ее, как женщину, надо завоевать, тогда будешь ценить и охранять её честь и достоинство после победы.

6.

В декабре 2011го страна на миг стала единой. Единой в униженности и бессилии. Это единство быстро распалось, и оказалось, что у благополучной Москвы и разграбленной России мало общего. В столице сработал другой закон Токвиля: с увеличением уровня благосостояния резко возрастает уровень социальных притязаний. Он подтверждается по всей стране: самые успешные профсоюзы создают там, где зарплаты самые высокие: профсоюз «Норильского Никеля», профсоюз «Форда»… Вспомните, какую роль в распаде СССР сыграл Независимый профсоюз горняков, при том, что шахтеры были элитой рабочего класса и получали в Союзе больше всех. Наиболее дружно за оппозицию в 2011м голосуют экономически самые сильные регионы Сибири, Урала, крупные города.

Именно в Москве концентрация благополучных людей оказалась достаточна, чтобы, не уехав из страны поодиночке, они начали драться за то, чтобы остаться и сделать Россию для себя комфортной. Эти сверхновые русские стали опорой нового протеста, сменив коммунистических бабушек.

Самой горючей, самой политически перспективной средой в России стал новый, ранее пассивный класс – представители малого и среднего бизнеса, а также научно-техническая и культурная интеллигенция.

В Красноярске в 2005м внеочередная сессия краевого Совета депутатов выполнила условия нашего ультиматума и снизила тарифы на электроэнергию. На время они стали ниже всех в России. Бурлак, Фирсов и Селезнев стали народными героями, а последний даже возглавлял фракцию КПРФ в городском совете, вплоть до своего исключения из партии Зюгановым за «неотроцкизм». Так что мы мерзли не зря.

Реально действовать – это вам не утробно гудеть в знак протеста, как предлагал художник. Это искать, находить и принимать решения. Это – создавать то, чего ещё не было. Используя каждый выпадающий шанс.

7.

В 2011 году у нас был шанс создать в России оппозицию, как широкую и сильную коалицию.

Тогда в среде, так или иначе способной на попытку это сделать, родилось два соперничающих организационных центра, воплотивших в себе две конкурирующие модели и два политических мировоззрения.

Но прежде, чем перейти к ним, вспомним, как всё было.

Первый после выборов митинг 5 декабря на Триумфальной. Навальный, Яшин и ряд других на моих глазах задержаны. Удальцова «вяжут» за день до того за акцию на Красной площади в день выборов. Всем дают по 15 суток. Брожение на Триумфальной длится три дня, на которое я хожу, как на работу.

Я абсолютно убеждён: в этот момент в Москве есть все условия для Майдана. Люди выходят. Их месит полиция. Выходят новые. Стоит поставить палатки, и никто никуда не уйдёт. Москвичи понесут еду. И будет как в Киеве. Мы готовим этот сценарий для митинга на Площади Революции.

Но мешает, не побоюсь этого слова, предательство дрогнувшей перед возможным обострением либеральной части протеста.

Ему предшествует подача совместной заявки на митинг «Левым фронтом» и «Солидарностью». У фронта в оргкомитете большинство – его представляют двое из трех заявителей, Сергей и Настя Удальцовы, а «Солидарность» – Надежда Митюшкина. Эти три человека и только они имеют право принимать решения по поводу митинга. Так как заявку подают ещё до выборов, то власть разрешает митинг на Площади Революции 10 декабря, не ожидая массовых протестов. Отменить его она по закону уже не может. И начинает договариваться.

Итак – ситуация: Настя и Надя на свободе, Удальцов «на сутках». Вместо него «Левый фронт» делегирует на переговоры с властями меня. Настю зовут в мэрию согласовать звукоусиление и рабочие вопросы. Мы встречаемся с Александром Горбенко*** заместителем мэра Москвы по вопросам региональной безопасности и информационной политики.***. Он говорит: «У нас возражений против митинга на площади Революции нет. У вас же есть разрешение. Но товарищи из МВД говорят, что, возможно, придет слишком много народу. Будет давка. Так что давайте перенесем митинг на Болотную». Мы говорим категорически: «Нет!».

Для нас это принципиально и с точки зрения тактики – рядом Красная Площадь, и с точки зрения символики: в названии площади, откуда, по нашему замыслу, должен начаться непрерывной и массовый протест, есть слово «Революция».

Тогда власти делают маневр, и приглашают правозащитника Льва Пономарева – крайне опытного переговорщика – в посредники. И «Левый фронт», и «Солидарность» ему доверяют. Но Лев не хочет играть в эти игры, и принимает нашу сторону. Тогда они зовут политиков Бориса Немцова и Владимира Рыжкова при посредничестве журналистов Сергея Пархоменко и Алексея Венедиктова на тайное совещание за бутылкой виски. Немцова в Москве нет, но он приезжает из Нижнего Новгорода. Борис до этого момента в подготовке митинга не участвует. Но тут чувствует: возможны большие события, и, как опытный политик, не остается в стороне.

Мэрия говорит: давайте договариваться. И дает четверке приглашенных возможность включиться в подготовку протестной акции (хотя это на 100% незаконно – они не входят в число заявителей) в обмен на их согласие использовать доступные им СМИ – «Новую газету», радио «Эхо Москвы» и телеканала «Дождь», чтобы попытаться доказать нам и показать людям: надо идти на Болотную площадь. То есть журналисты там были для того чтобы политики пошли на сговор, а союзные им СМИ тут же распространили это как принятое решение, и тем самым сделали процесс необратимым.

Мы, как заявители, стояли твердо: площадь Революции. Начинается скандал со взаимными обвинениями. Особенно жестко наезжает на Немцова Евгения Чирикова. И она, в принципе, была полностью права.

Я же стараюсь, как всегда, не дать разногласиям внутри оппозиции выплеснуться на публику. Моя принципиальная позиция всегда: у нас могут быть любые споры, но их нужно держать внутри движения, не давать против нас оружия нашим врагам. Но я всё равно считаю и тогда, и до сих пор: перенос митинга на Болотную – возмутительное предательство. И хуже того – политическая ошибка: размен интересов стартующего протестного движения на личный политический статус, чтобы войти в группу его организаторов. Складывается некрасивая ситуация: участники совещания добиваются не от соратников, а от властей, чтобы те их признали организаторами протестов! А Кремль использует эти амбиции, чтобы перенести митинг с площади Революции на Болотную.

8.

Но Болотная – это тупик. Со всех точек зрения. Это остров на Москве-реке. Кремль, Красная площадь, все ключевые с политической точки зрения объекты – за рекой. Туда и в остальную Москву ведут два моста. Перекрыть их, отрезать протест от города полицейскими кордонами и изолировать – пара пустяков. Устраивать Майдан на Болотной бессмысленно. Едва начавшись, протест попадает в окружение.

А наш изначальный план – палаточный городок и непрерывный митинг вблизи Кремля.

Уверен: москвичи его поддержали бы. А следом стали бы включаться регионы. Тогда в провинции прошли массовые митинги. И увидев, что люди в Москве стоят, они бы простояли неделю и больше, как в других местах, где такие действия приносят успех.

Даже если бы в первую ночь осталось только сто человек, скоро было бы сто тысяч. А если бы власти пошли на разгон, сто тысяч пришли б ещё раньше.

В Кремле и на Лубянке это предвидят. Тем более, что три дня протестов на Триумфальной показали – москвичи бы остались в палаточном лагере в достаточном количестве. Поэтому в мэрии требуют перенести митинг за реку. Под надуманным предлогом, что Площадь Революции слишком мала и может начаться давка. Для них это вопрос жизни и смерти – в прямом смысле слова.

Каждый, кто бывал в центре Москвы, знает: сама площадь Революции, где выход из метро – и впрямь невелика. Но у неё с одной стороны сквер Театральной площади, где стоит памятник Марксу, а с другой – огромное пространство Манежной. И тут же Красная площадь. Но даже если бы уйти туда не удалось, аргумент про давку – чистой воды обман. Места там довольно и никого бы не подавили.

Так что сговор о переносе митинга на Болотную стал подарком судьбы для властей.

Перебороть солидарные усилия гос-СМИ и либеральных медиа в лице «Эха Москвы», «Дождя», Ленты.ру и «Новой газеты» мы не могли. Ради сохранения единства оппозиции я принял решение максимально успокоить своих соратников, перегруппироваться и перейти в наступление позже.

В итоге митинг на Болотной я веду вместе с Владимиром Рыжковым. Договоренность о составе ораторов проста: есть две организации – «Левый фронт» и «Солидарность», поэтому выступают по очереди – один человек от Фронта, один – от «Солидарности». Так что левые и левые либералы пишут мне записки и все, кто хочет – выступают: и депутаты, и общественники, и поэты, от Толоконниковой до Джемаля. А более правые пишут Рыжкову. И он дает им слово. Всё демократично, никаких фильтров. Хотя это уже не имеет значения. Потому что всё происходит на Болотной, а не на Революции. Там бы митинг стал началом, а потом мы бы заняли площадь. И развитие событий могло быть другим. А так всё ограничилось митингами.

Первый подготовили плохо – маленькая сцена, слабое усиление. Никто не ждал такого скопления народа. Большая часть площади сцену не слышит, но всё идёт на высоком градусе. На сцену дал денег мой коллега, депутат от «Справедливой России» Сергей Петров. Плакаты c лозунгами – несколько сот – я делаю за свои деньги, и мы их раздаем. У людей боевой настрой. Прилив энергии. Ощутимо дует ветерок истории. И когда митинг завершается, я подхожу к Рыжкову, потом к Немцову, и говорю:

– О’кей, митинг кончается, но надо продолжать.

– Ну-у, да, конечно… – говорят они.

– Надо закреплять успех. – заявляю я.

– Ну-у-у, мы подумаем над этим. – как-то уклончиво говорят они.

– «Левый фронт» предлагает создать рабочую группу с пропорциональным представительством от вас и от нас, как мы только что сделали, немедленно начать готовить новые действия – не только митинги, а вообще, – настаиваю я.

– Ну-у-у-у, мы посоветуемся… – был ответ. – Давай созвонимся на днях и решим.

9.

А вечером выходит новость, что Борис Немцов и Владимир Рыжков, а также решивший сменить амплуа журналиста на политика Сергей Пархоменко создают оргкомитет, и нас не приглашают. Типичное поведение для российской либеральной оппозиции, как и тот междусобойчик за виски. Собственно, такой подход и приводит из раза в раз к бесчисленным скандалам и расколам – кому это может понравиться? «Зовут» Навального, который сидит, и Удальцова, который тоже сидит. Что очень удобно. Из политиков зовут ещё Геннадия Гудкова, а также приглашают несколько деятелей культуры, которые раньше в политике не участвовали. Из левых, кроме пустого кресла для Удальцова – никого. Собирается комитет всё на том же Болотном острове. Точно не помню – по-моему, на территории «Дождя». И мы туда приходим без приглашения – в явочном порядке. Заговорщики не хотят нас пускать. А мы говорим, что не уйдём и садимся за стол. Я говорю: «мы считаем – это неприемлемо, недемократично; ваш оргкомитет никто не избирал. Если мы строим массовое движение снизу, всё должно быть открыто».

– Нет! – шумят они, – Если всё открыто, это базар.

– Я всё равно буду это делать. – объявляю.

– Ты раскольник. – кричат мне.

– Вы – сектанты. – отвечаю я.

И вечером того же дня на базе общественного телевидения Игоря Яковенко мы в Доме журналистов создаем свой оргкомитет. Объявляем: всё открыто для всех – приходите. У всех равный голос, никаких квот. Важно только разделять общие цели: честные выборы, признание этих результатов недействительным, демократизация жизни в стране. И приходит мощная толпа.

Два оргкомитета действуют параллельно. Друг друга признают, но – с оговорками. Борис Немцов быстро понял ошибку, и они вместе с Геннадием Гудковым, во-первых, соглашаются с нашим участием в «VIP комитете», во-вторых, регулярно приходят в «народный», где в прямом эфире СОТВ постоянно собирается около ста человек. Я тоже бываю в обоих – служу связующим звеном, чтобы решения принимались согласованно. Для либералов я полувраг. Но мы договариваемся, что закрытый оргкомитет выполняет техническую функцию: сцена, проход, безопасность; а открытый обеспечивает публичное принятие политических решений о развитии движения.

Но совпадают они не всегда. На проведенном народным комитетом (и признанном «VIP комитетом») открытом рейтинговом голосовании по выступающим на митинге 24 декабря, не проходят Алексей Кудрин, Михаил Прохоров и Ксения Собчак. Но их проталкивают на сцену. Я против Собчак – она нам ничего не добавляет, зато дает гос-СМИ аргументы для контрпропаганды. Но Ксения тогда – девушка Ильи Яшина… По Прохорову я голосую «за», считая, что он нужен, чтоб люди видели: крупный бизнес здесь – происходит раскол элит. Кремль тоже видит в этом угрозу, поэтому в итоге кандидат в президенты Прохоров на митинг приходит, но осторожно стоит в стороне, не выступает.

По Кудрину вопрос особенно тяжелый. Народ его ненавидит за неолиберальные реформы, но в «VIP комитете» его выступление считают важным, потому что надеются на кулуарные переговоры с Путиным через посредничество бывшего министра финансов. Я тоже за переговоры, но только если народный оргкомитет даст на них мандат, выбрав трех полномочных переговорщиков. Разумеется, это не устраивает коллег, которые хотят представлять движение сами. Поэтому в итоге переговоры и не состоялись – Путин Кудрину сказал, что ни у него, ни у пославших его оппозиционеров нет народного мандата, а значит, говорить не о чем.

Тем не менее, второй митинг 24го декабря проходит успешно. Народу – море. У всех прекрасное настроение. Можно развивать успех – но «VIP оргкомитет» дружно едет в новогодний отпуск. Мы остаемся. А власть понимает: эти люди не готовы отказаться от личного комфорта и амбиций, и надо бить в ответ.

А дальше… Дальше кажется, что всё идёт по восходящей, протест нарастает, но на самом деле – нет. Всё катится вниз.

10.

Я убеждён: очень важно, чтобы протест шёл «снизу» – от людей.

И чтобы люди – те, кто хочет и может содержательно участвовать, в том числе, в штабной работе – были включены в планирование, принятие решений, в совместный поиск и коллективные действия. Чтобы не было искусственных ограничений.

Тут очень показателен опыт акции ОккупайАбай 8-16 мая 2012 года. Примером для Оккупай Абая был американский лагерь «Захвати Уолл-стрит» (англ. Occupy Wall Street, сокр. OWS) — действие гражданского протеста в Нью-Йорке, начавшееся 17 сентября 2011 года. Цель участников акции – длительный захват улицы Уолл-стрит в финансовом центре Нью-Йорка с целью привлечения общественного внимания к «преступлениям финансовой элиты» и призыв к структурным изменениям в экономике. Движение «Захвати Уолл-стрит» за год провело более тысячи акций протеста, большинство из которых прошли в финансовом районе Нью-Йорка. В связи с ними полиция арестовала более 1800 человек. Большинство (700 человек) задержали в октябре 2011 года после того, как манифестанты вышли на проезжую часть во время марша через Бруклинский мост. Акции «Захвати Уолл-стрит» проходили и в других городах. Организаторы поддерживали связи и координировали их и с единомышленниками за рубежом – в Испании, Канаде, Израиле, Португалии, Греции, Австралии, Великобритании и других странах. Уровень поддержки акции в США составил 40-50% населения. 16 октября 2011 года президент Обама выразил солидарность с протестующими. Схожий способ самоуправления проявил себя в 2020 году в ходе акций в США под лозунгом Black Lives Matter («жизни чернокожих имеют значение»).***.

ОккупайАбай возник так. Жестокий разгон ОМОНом митинга на Болотной 6 мая и массовые задержания не прекращают протесты. На следующий вечер людей собирает Алексей Навальный, которого быстро задерживает полиция. Но часть активистов, и я в том числе, какое-то время держим площадку у памятника Героям Плевны. Но ясно: её не удержать, и мы находим место в центре Москвы на Чистых прудах – площадь у памятника великому казахскому поэту Абаю Кунанбаеву, где мы начинаем акцию, названную по аналогии с американской Occupy Wall Street и с другими подобными – ОккупайАбай.

Это опыт самоорганизации снизу, на конкретной территории, где люди живут, сами принимают решения и поддерживают порядок. Где не нужна полиция, государственные службы, формальные атрибуты власти, налоги – участники сами собирают деньги, покупают еду и устраивают свою жизнь. Полное самоуправление снизу организуют левые активисты. И открытое заседание научного «Клуба Джона Локка», проведенное Ниной Беляевой и Дмитрием Петровым, собирает небывалое число участников. Ежедневно тысячи москвичей приходят на политические дебаты и дискуссии.

ОккупайАбай – акция, заслуживающая изучения социологов, социальных психологов, исследователей гражданского общества и его отношений с властью. Она была ещё незрелой, не готовой к успешным, плановым действиям. Но что с того, что незрелой? Пусть дозреет. ОккупайАбай не лидеры накачивали. Это инициатива «снизу». Веселая, с огоньком самоорганизация! Вот Немцов идёт выступать, его свита раздвигает людей, а на пути у них анархисты, следящие за порядком. И они говорят: в очередь, пожалуйста. Выходит, не так уж и неправ Прудон – анархия бывает «матерью порядка». Дело в дисциплине и осмысленности действий. Борис встает в очередь.

Москвичи (и это ещё одно доказательство того, что Майдан на площади Революции в декабре состоялся бы) и массово несут протестующим денежные пожертвования, и покупают продукты, воду, все необходимое.

А власть акцию прекращает. Применив незатейливую полицейскую провокацию. В установленные на территории лагеря биотуалеты подкидывают дрожжи. Вонь, антисанитария, и местные жители требуют навести порядок. Ранним утром 16 мая полиция лагерь ликвидирует. Часть протестующих идёт на Кудринскую площадь, часть расходится. Спад движения продолжается.

Почему – спад?

Потому что люди, несмотря ни на что, по большей части существа рациональные. Никто не хочет лезть под дубинки, если не видит, в каком направлении развиваются события, и есть ли шансы на успех. При всех плюсах самоорганизации, смысл ОккупайАбая был в самом ОккупайАбае. Но он уже не может стать Майданом – далеко от Кремля и слишком поздно. Момент упущен. Путин уже президент…

Сейчас я вижу: закат начинается раньше – cо «стояния в фонтане» и разгона митинга ОМОНом на Пушкинской площади через день после выборов Путина 5 марта 2012 года. Тогда я сам думал: это уже, наверное, всё. Народный оргкомитет прекращает работу, СОТВ закрывается. Но приходит 6 мая – и мы видим неожиданный для всех мощный всплеск протеста в ответ на действия властей, поднимается новая волна.

11.

После событий 6 мая Удальцова с Навальным, двух наиболее заметных лидеров протеста, арестовывают на 15 суток. Несколько дней я наблюдаю происходящее на ОккупайАбае, и мне приходит в голову идея создания постоянного «штаба революции», который бы заменил исчерпавшие свой потенциал «оргкомитеты». 19 мая я провёл в Интернете голосование, где из примерно 1500 участников 55% одобрили мою идею (24% высказалось за переход к тактике малых дел в регионах, ещё 20% за то, чтобы копить силы, не пытаясь оживить протестную активность). Используя статус депутата, я еду к арестантам в спецприемник №1 на Симферопольский бульвар с идеей создания Координационного совета оппозиции.

Выглядит это забавно. Втроем нам встречаться нельзя. Поэтому я говорю с каждым отдельно. В присутствии начальника спецприёмника. Он – во главе стола, мы – друг напротив друга. Согласуем позиции. У меня есть проект документа. Ясно, движение идёт на спад, но я считаю, что нужен организационный центр, способный к системной работе. Причем легитимный, то есть – избранный. И при этом подчеркиваю: выборы должны стать фактором новой мобилизации протестной деятельности. Особенно в регионах.

У нас за плечами очень многое – многотысячные митинги, переговоры, преодоление «этапа двух оргкомитетов», Абай, Кудринская площадь. Я вижу: люди готовы самоорганизовываться. Возникает ядро протеста, на порядок превосходящее числом прежнее. Я вижу стихийно складывающуюся коалицию, где при всей личной и политической конкуренции, нет жестких противоречий. Вижу возникшую сыгранность.

Теперь нужен постоянно работающий исполнительный орган с мандатом избирателей. Но не парламент, а оперативный штаб. Это ясно даже с точки зрения теории оргстроительства, а главное – с точки зрения практики. Придуманный мной путь позволит избежать разногласий и создать дееспособный орган. Я предлагаю выборы – конкуренцию команд и программ: кто и что конкретно хочет делать. И наше в них участие согласованной командой.

Удальцов и Навальный согласны. 10 июня я публикую предложения и список согласованной с ними команды и их предполагаемой сферы ответственности в «Живом журнале»:

• Алексей Навальный, Фонд по борьбе с коррупцией (реформа исполнительной власти, борьба с коррупцией)

• Сергей Удальцов, «Левый фронт» (подготовка свободных выборов)

• Евгения Чирикова, экологическое движение (координация протестных действий)

• Алена Попова, Фонд Открытых проектов (выработка единой программы оппозиции)

• Владимир Тор, Национально-демократическая партия (региональная политика)

• Борис Кравченко, Конфедерация Труда России (рабочее и забастовочное движение)

• Дмитрий Гудков, депутат Госдумы, «Справедливая Россия» (работа со СМИ)

• Геннадий Гудков, депутат Госдумы, «Справедливая Россия» (безопасность)

• Андрей Клычков, глава фракции КПРФ в Мосгордуме (работа в Москве)

• Виолетта Волкова, адвокат (правовая защита активистов)

• Сергей Митрохин, председатель партии «Яблоко» (реформа социальной политики, координация программ взаимопомощи)

• Илья Яшин, сопредседатель ПАРНАС (международные связи)

• Илья Пономарёв, депутат Госдумы, «Справедливая Россия» (правовая реформа и подготовка Учредительного собрания)

Те, кто не входит в этот список, недовольны. Но я говорю: создавайте свои команды и баллотируйтесь. Какую выберут, та и будет работать, а остальные помогут. Кто-то мог входить сразу в несколько команд, и в итоге остаться в той, которая победит.

Очевидно, однако, что конкуренция небольших команд оставит ряд амбициозных людей вне ядра подобного штаба. Я предлагаю это осознанно – чтобы вместо говорильни возник  компактный рабочий орган, сбалансированный с точки зрения представительства основных течений в рамках движения – либерального, левого и националистического. Думал я и о том, как обеспечить поддержку больших партий (КПРФ, «Справедливой России» и «Яблока»), а также массового профсоюзного движения.

Увы, желающих войти в штаб либералов было гораздо больше, чем у них было влияния в обществе. Навальный быстро передумал, решив, что в большой структуре с индивидуальным членством у него будет больше влияния, чем в заранее согласованной команде. Поэтому «VIP оргкомитет» после кулуарных переговоров меняет правила выборов. Теперь на них идут не команды, а отдельные кандидаты.

Я до конца борюсь за рабочий штаб, но окончательно понимаю, что «союзники» создают место для тщеславной болтовни, и за неделю до выборов снимаю кандидатуру. Леонид Волков, соратник Навального и  председатель Центрального выборного комитета, созданного для выборов в Координационный Совет оппозиции.*** объявляет, что я хочу сорвать выборы. Смешно. Как я могу срывать выборы, которые сам придумал? Но я не хочу, чтоб после них на нас показывали пальцем: идиоты.

Так и вышло.

Но это ещё не конец. Совет создан, как итог чуть ли не первого опыта массовых и открытых выборов в интернете. И это – само по себе результат. Но сеть – сетью, а работа – работой. А к ней Совет не готов.

Не готов c точки зрения задач, которые ставились при его создании – создать рабочий штаб движения за социальные перемены. Крупные партии и профсоюзы в него тоже не входят, а не войдя – начинают работать против, чем немедленно пользуется Кремль.

И вот, Координационный совет оппозиции есть, а оппозиции – нет. Скоро бесславно разваливается и этот, ставший бессмысленным, совет…

12.

Эта история весьма характерна для того, что принято называть российской оппозицией. Почему – принято? Потому что

оппозиции в России нет. Есть оппозиционеры.

И сколько бы сотни, а то и тысячи людей в России и вне её горячо ни обсуждали её существование, она не появится.

Да, вопрос об оппозиции актуален. Прежде всего – внесистемной, не зажатой регламентом Госдумы и сводом правил властной среды. А также не допущенной к власти на федеральном, и слегка допущенной на региональном и местном уровне, и несогласной с важнейшими моментами политики элит.

Но актуальность вопроса не меняет сути дела. В России нет организованных внесистемных политических сил, способных умело, постоянно, целенаправленно, последовательно и эффективно противостоять власти. Сопротивляться и стоять на своем.

Организованные политические силы в России – часть созданной при Ельцине и творчески развитой Путиным системы. Порой и они называют себя «оппозиция». И – да! – КПРФ, ЛДПР или «Справедливая Россия» – это тоже формально оппозиция. И из своей удобной парламентской ниши регулярно критикуют курс правительства. И действия губернаторов. Но – не президента. И не систему. Никогда!

Они не хотят и не могут задевать основы режима, трогать лично «начальника» и его действия. Если они реагируют на внешнюю политику, то бурными аплодисментами, либо – с позиций ещё более агрессивных, чем у Кремля. С этой «оппозицией» всё ясно.

И с внесистемной ясно многое. Выборы в Координационный совет ещё раз показали её главную проблему: почти полное отсутствие общей идеи (или общей мечты). Она не стоит на объединяющем фундаменте общих убеждёний, а прыгает на зыбком батуте личных отношений. Вокруг каждого яркого и развитого человека надут информационный пузырь, который он постоянно поддувает в соцсетях.

И, по законам соцсетей, пузырь тем больше, чем радикальней его речи. Так формируют политические секты. Самая большая и заметная – секта Навального. Есть и скромнее. И все они, фактически на автомате, атакуют тех, кто пробует играть с разными сектами, кто протягивает руку другим. Пример? Михаил Ходорковский, Дмитрий Гудков… Почему они попадают под удар? Потому что размывают единоличный контроль вождей сект над темами, вдуваемыми в их пузыри.

Им нельзя пустить в свой круг людей извне. Не членов секты. Хочешь в свои? Повторяй за лидером: «я принимаю всё, что скажет вождь». Не думая. Потому что он – вождь. Центр пузыря! А я должен быть ему и пузырю лоялен.

В левой среде этого нет. Нет пузыря Сергея Удальцова, Ильи Пономарева или Ильи Будрайтскиса. Почему? Потому что у левых есть общая идеология, перед которой личные отношения отходят на второй план.

Да, у левых тоже есть и расхождения, и споры. Подчас яростные. Но их истоки не в личных отношениях. Их основа – это тактические, стратегические и идейные разногласия. Если мы с Удальцовым спорим о Новороссии, то делаем это не лепя ярлыки, кто из нас больший или меньший путинист или американист, и уж точно не думая, кто будет лидером «Левого фронта». Мы не подсчитываем лайки и ретвиты. Мы действительно думаем: правильно или нет поддерживать Новороссию, исходя из понимания классовой теории и интересов будущего общества.

13.

Либералы тоже выступают против империалистических авантюр Кремля, как и настоящие левые. Но при этом их экономическая и политическая повестка не популярны в обществе. И заслуженно – с их реализацией связаны многие беды последних десятилетий. Мы об этом говорим им в лицо. В ответ слышим тоже небезосновательные отсылки к многочисленным бедам и проблемам советского времени. «Сам дурак», в общем.

Как в этой ситуации можно говорить о единой политической оппозиции? Для сторонников либералов левые безнадежно скомпрометировали идеи равенства и справедливости. Для сторонников левых – либералы опозорили слово «демократия», превратили в предательскую идею союза с Западом. Вот и представьте себе партию, объединяющую левых и либеральных политиков. Создать её можно – вот только потенциальные избиратели от такой химеры разбегутся в первый же день её существования…

Один из путей преодоления этого противоречия – создание вождистских структур. Я уже упоминал Навального – вожака крупной оппозиционной секты. По сути своих взглядов, социально и экономически он – правый либерал. Политически – националист. А по своим практикам – популист, заигрывающий с левыми настроениями. Борьба с коррупцией, сильно напоминающая «раскулачивание», создание «профсоюзов» без рабочих, лозунги за всё хорошее против всего плохого… Главное – растить круг сторонников с лидером во главе. Практика показывает – эта тактика работает, число преданных последователей возрастает. Но множество примеров других стран красноречиво говорят: реальная политика потом не будет иметь ничего общего с лозунгами сейчас. Тем более, что ограничителей в виде политической коалиции или идеологии такой подход не включает.

Другой путь – тактическое объединение не «за», а «против». Это тоже эффективный способ борьбы, позволяющий людям разных взглядов обмениваться опытом, повышать свой политический капитал во время совместных акций против действующей власти. Примеры – протесты 2011 года и созданный по инициативе Гарри Каспарова политэмигрантами, но небезуспешно нарастивший влияние в стране Форум свободной России. Однако ожидать от таких структур превращения в политическую партию не приходится – в силу глубоких идейных противоречий людей разных взглядов, по-разному представляющих себе будущее общество и будущую политическую систему.

Для меня наиболее желательный сценарий, действительно ведущий к формированию оппозиции, как политической силы – это создание трех базовых политических партий – либеральной, социалистической (левой) и консервативной (националистической). При этом задача демократизации политической системы, демонтажа авторитаризма и прекращения империалистических войн стала бы общей для всех трех; а образ того, что нужно строить в России в ходе свободной и честной политической конкуренции – был бы у каждой партии свой.

Среди российских оппозиционных политиков есть несколько человек, готовых к такому сценарию. Например, либеральную партию могли бы создать Михаил Ходорковский, Дмитрий Гудков и ряд других.

Двое этих политиков, кстати, могли бы быть успешными и в рамках левой политической силы. Для того же Ходорковского она могла быть более органичной, как для промышленника, создателя производств и рабочих мест, у которого уже были «левые повороты». Он, безусловно, знаковая фигура для представителей нового класса, о котором я пишу в этой книге. Дмитрий Гудков вообще – олицетворение его представителей. Надо сделать лишь один шаг – стряхнуть с себя страх оказаться связанным идеологической базой, страх, осознанно привитый постсоветскому обществу в годы реформ.

Но – подведем черту под этой темой.

Думаю, мало кто поспорит, что оппозиции, как альянса серьезных и дееспособных политических структур, в России не существует. То, что так называют – набор проектов, каждый из которых люди строят исключительно вокруг своих фамилий, имен и отчеств. Идейное поле пусто. Ничего содержательного, кроме критики существующего положения дел, мы не слышим.

И значит это одно: на смену действующим оппозиционерам, как и на смену политикам от власти, придут новые. Думаю, большинство из них даст новый класс. А пока будет продолжаться хаотичный, но от этого не менее справедливый Протест. В жерновах которого родится новая оппозиция.