О ПРАВОСУДИИ
В апреле 2013 года всю Россию потряс поступок некоего Сергея Помазуна. Он расстрелял в Белгороде шесть человек. Включая двоих детей. Просто так, без причины. Его задержали – целым и невредимым.
Рассматривая вопрос об аресте «белгородского стрелка», судья задал подозреваемому несколько вопросов.
– Вы возражаете против такой меры пресечения?
– Я не возражаю.
– И не хотите ничего пояснить?
– Не хочу. Точнее, как-то, может, и возражаю, но разве я имею право?
В этом диалоге вся суть отношений между российскими гражданами и российским правосудием.
Российское правосудие – как казино. Вроде всё по правилам, а простой посетитель выиграть не может, и любая победа иллюзорна. По статистике число оправдательных приговоров в суде колеблется в районе 1%. Для сравнения – в Европе их больше 25%, в США – около 20%. Зато такой же как у нас показатель – в Китае.
Еще статистика. Преступления против представителей власти в 22 раза реже завершаются оправданием обвиняемого, чем должностные преступления, совершенные самими представителями власти. То есть брать взятки безопасней, чем давать! Нам говорят – это советская традиция. Но в 1937м, например, в разгар террора оправданий было 10%. В дореволюционной России их число колебалось вокруг 30%. В советское время процент оправданий начал падать после смерти Сталина, и к началу правления Горбачева дошел до 1%. Во время перестройки начался было рост оправданий, но пошёл вспять с началом реформ 1990х. Исключение – суды присяжных. Там процент оправданий около 20%.
Почему так? Главная причина: судьи считают себя не независимыми арбитрами, а частью госаппарата. Самыми добросовестными из них движет не желание восстановить справедливость, а установка покарать подсудимого. Из лучших побуждений они исправляют ошибки следствия, выполняя работу прокуроров – «а иначе воры и убийцы останутся на свободе». И впрямь, с такой работой правоохранителей они будут регулярно проигрывать любой состязательный процесс с мало-мальски грамотным адвокатом.
2.
С этой проблемой сталкивались все страны. Решение одно – гласность. И подотчетность судей и прокуроров обществу. Их выборность, хотя бы на местном уровне – отличный способ привлечь внимание к их работе. У нас есть телеканалы, посвящающие огромное внимание уголовной хронике; но они не увлекаются показом судебных заседаний: на этом этапе уже все ясно. Возвращение в суд состязательности изменит там атмосферу. И, конечно, надо резко усилить роль суда присяжных – увеличивать финансирование, чтобы присяжные участвовали в его работе, не теряя в зарплате. Судей местных судов надо вывести из подчинения председателей, сделать независимыми во всех отношениях.
Главное, что надо изменить в работе судебной системы: сделать суд храмом справедливости, а не высшим полицейским органом, как сейчас. Суд – место защиты, а не наказания. Защиты людей друг от друга, от государства, от недобросовестных фирмачей.
Решения судов могут быть суровы.
Но они должны быть понятны обществу и
восприниматься как справедливые.
Порой говорят: справедливых решений нет. Это неправда. Справедливость есть всегда. Поступать по справедливости – значит поступать так, как большинство сочтет справедливым. Это не всегда по закону, и даже не всегда правильно. И в каждый момент времени справедливость будет разной. Но в её защиту – это и есть роль подлинного суда.
В XIX веке Россию, а отчасти и мир, потрясло оправдание присяжным Веры Засулич, стрелявшей в Санкт-Петербургского градоначальника генерала Трепова и тяжело его ранившей (подробней я расскажу об этом в одной из последующих глав). С одной стороны, преступление было налицо – нападение на одного из высших чиновников империи. С другой – огромная часть общества восприняла оправдание Засулич как акт справедливости и прославила адвоката, присяжных и председателя суда Анатолия Кони.
А вот иная история, что называется – с противоположным знаком. В 1920х годах в Штатах орудовала банда Аль Капоне. Он был весьма изобретателен – легализовал незаконные доходы через сеть дешевых прачечных. Оттуда и пошло выражение «отмывать деньги», а очень многие американцы и теперь стирают не дома, а в особых прачечных – это дешевле, чем покупать стиральную машину. Посадить Аль Капоне долго не удавалось. В итоге его осудили за неуплату налогов, дав сверхвысокий приговор – 11 лет. Общество понимало, что его судят не за налоги, но рукоплескало решению суда.
3.
А что же у нас сегодняшних? Недоверие и неприязнь к суду. Их корни – в его откровенной избирательности.
Российский суд работает по принципу генерала Франко:
«друзьям – все, врагам – закон».
Думаю, ничего хуже этого нет и быть не может.
Но как ещё могло быть в 1990х? Приватизация в капиталистической России была политически мотивирована и осуществлялась на грани, а то и за гранью закона. Власть формировала себе опору, защищая её от посягательств «реакционных» правоохранителей. Неравные условия конкуренции между приватизированными гигантами, генерирующими огромные финансовые потоки, и всеми остальными, давили на суды. Олигархи платили деньги и заказывали музыку.
Лучшие сотрудники правоохранительной системы в 1990е годы ушли в крупные финансово-промышленные группы. Качество подготовки дел даже по обычным уголовным делам резко упало. Бандитизм резко вырос, возникли мафиозные группы. При этом сажать обычных уголовников, воров и убийц было нужно. Судьи начали доделывать работу следствия, перестав быть независимыми и объективными. Тогда-то грозный и репрессивный советский суд и стал в понимании людей вдобавок ещё и несправедливым.
Такое унижение силовиков не могло остаться без ответа. И едва к власти пришел Путин, отыгрались на бизнесе, заменив тот произвол – своим. Его символ – дело Ходорковского.
Если называть вещи своими именами, то Ходорковский построил свою империю на предприятиях, не им созданных, и полученных у государства по бросовым ценам. Да, никто не мог заплатить больше. Да, после распада СССР их разворовывали. Но это не отменяет факта: с точки зрения общества приватизация была несправедливой. Но при этом на вопрос: «нарушил ли он закон в ходе приватизации?», ответ: «нет». А на вопрос: «а уходил ли он от уплаты налогов?», ответ: «да, уходил». «Но нарушал ли при этом закон?» «Нет, не нарушал».
Немалую долю прибыли ЮКОСа, как и всех олигархов, давали тайные и не очень сделки с государством: что можно – приватизировать, где можно – не платить налоги, как можно – заблокировать конкурентов. А откуда ещё взяли бы деньги вчерашние комсомольцы и сотрудники развалившихся НИИ? Но формально закон Ходорковский не нарушал – ни при приватизационных сделках, ни в налоговых схемах. Как и любой умный, осторожный человек, окруженный умными юристами, знающими законы.
Вопрос: «он крал?» Ответ: «с точки зрения неискушенного в юриспруденции большинства – крал. А с точки зрения закона – нет». Тогда в стране была масса людей, умудрявшихся нарушать даже такие, всецело служившие личному обогащению, законы. А Ходорковский всё делал легально. Применял тысячу и один способ сравнительно честного зарабатывания денег.
Сажать его в тюрьму было не за что. Но силовики хотели просигналить бизнесу, кто в доме хозяин. И просигналили. При этом большинство восприняло посадку Ходорковского как справедливое возмездие за неправедную, хоть и законную, приватизацию. А ценой этой посадки стало полное уничтожение независимости судебной власти и глубокий моральный кризис всей правоохранительной системы. Фактически, надо констатировать:
правоохранительной системы в её европейском понимании
в современной России нет.
4.
В июне 2012 года я поехал в Тбилиси на Дни Европы. Эта был мой первый визит в столицу Грузии. Мне выпала тяжкая роль защищать во враждебной среде позицию России по Южной Осетии и Абхазии на местном телевидении. В этих республиках я был много раз, а в Осетии – сразу после войны 2008 года, поэтому мнение об этом конфликте у меня было твердое и однозначное.
Но главная моя цель была другой. Я хотел увидеть реформы Саакашвили и реальный, без пропаганды расклад сил в республике. Договорился о встречах с представителями оппозиции и власти. Но всё стало в целом понятно уже по пути из аэропорта в гостиницу.
Меня вез молодой парень. И ругал Саакашвили на чем свет стоит. И от народа он-де оторвался, и авторитарен, и на месте не сидит, и деньги не пойми на что тратит, когда люди бедно живут, и много чего еще. И тут справа показалось стеклянное здание необычной формы.
– Что это? – спрашиваю.
– О, дорогой, это наша новая полиция такая.
– Министерство, что ли?
– Нет, это управление ихнее такое. Районное.
Трехэтажное здание мне напоминало что угодно – офис компьютерной компании, музей современного искусства, автосалон – но только не полицейский участок.
Я задумался.
– Так вот вы за что президента ругаете? Дорого стоит, наверное…
– Нет, что ты, дорогой. Это пусть строит. Они совесть заимели, наконец.
И сколько потом ни встречал я грузин, и оппозиционеры, и сторонники Саакашвили, все называли реформу правоохранительной системы его главной заслугой. Люди самых разных взглядов говорили: коррупции в стране теперь нет.
Грузия. Самая коррумпированная республика СССР. Огромный репрессивный аппарат Советского Союза был бессилен в борьбе с круговой порукой грузинских воров в законе и взяточничеством партаппарата. А тут – победа над коррупцией в эпоху дикого капитализма всего за несколько лет? Если бы об этом говорили не суровые противники, я бы не поверил.
Тем же вечером я оказался на приеме в президентской резиденции. Странное здание, надо сказать – что-то среднее между Капитолием и Рейхстагом, стоящее на горе над городом. Внутри в публичной зоне – экспозиция подарков разных мировых лидеров президенту Саакашвили. Российских – нет. Спрашиваю охранника, тот грустно говорит, что надеется дождаться при своей жизни. По глазам видно, что сомневается в этом.
В гостевой зале расставлены столы. Пока ищу свою табличку, ко мне подходит красивая девушка лет двадцати пяти.
– Вы же Илья?
– Да…
– Меня зовут Катя. Я буду вас сегодня сопровождать, можно?
Я уже начал думать что-то не то про знаменитое грузинское гостеприимство, но подошел высокий молодой человек, и приобнял Катю за талию.
– Разрешите представить – мой муж, Рафаэль *** Рафаэль Глюксманн – французский журналист и режиссер, сын писателя и философа Андре Глюксманна, героя событий 1968го года во Франции.***. Но он француз, и почти не говорит по-русски, уж извините…
Я почувствовал некоторое сожаление. Мы поздоровались и заняли места за столом. Катя протянула мне визитку. На ней была написана её должность – «Эка Згуладзе, первый заместитель министра внутренних дел, начальник полиции». Ого! В разведке или в МИДе я бы ещё мог представить мою собеседницу, но в полиции???
Она увидела моё замешательство и рассмеялась.
– Что, не похожа?
Я собрался сказать, что совсем непохожа, но тут встал Саакашвили: «Минуточку внимания!».
Минуточка растянулась на добрый час. Президент увлеченно рассказывал о новой Грузии, о своих проектах, о возрождении курортов Батуми, о переносе парламента в Кутаиси (чтобы разбить столичную тусовку), о строительстве нового города на границе с Абхазией (чтобы наглядным примером сагитировать абхазов воссоединиться с грузинами), об электронном правительстве (тут я им позавидовал), и о многом другом. Было видно, как ему всё это нравится. Он похвастался даже моим твитом со встречи с Медведевым, когда российский президент сказал, что «у Грузии есть, чему поучиться». В общем, было видно лидера, человека с ясным видением будущего своей страны.
Впрочем, через полгода его правящая партия проиграла парламентские выборы. Хотя в результате экономических реформ экономика Грузии выросла на 70% в период с 2003 по 2013 год, а доход на душу населения примерно утроился, но бедность лишь незначительно снизилась. В конце второго срока Саакашвили около четверти населения было все ещё бедным, а безработица составляла 15%. Грузинский лидер и Екатерина Згуладзе, ставшая к тому времени министром внутренних дел, не нарушили закон и признали победу бывшего российского олигарха, совладельца банка «Российский Кредит» Бедзины Иванишвили.
…Когда Саакашвили под аплодисменты закончил, мы продолжили разговор.
– У вас тут в Грузии всё непохоже…
– Да, у нашего президента свой стиль, – улыбнулась Катя.
– Наверное, поэтому он и вызывает у всех столь сильные эмоции. У одних – любовь, у других – ненависть?
– Может, и так. Мы об этом не думаем. Нам Миша не дает. Работать надо…
Услышав что-либо подобное из уст российского чиновника, я бы это воспринял как возмутительное лицемерие. Но Кате почему-то хотелось верить. А ещё больше хотелось расспросить о стеклянном здании, виденном на пути из аэропорта, и о загадочном единодушии граждан Тбилиси в оценке победы над коррупцией в грузинской полиции. Что я и сделал.
И для начала попросил Катю рассказать о себе. Все-таки её облик у меня категорически не вязался со словом «полиция».
– Ну, вообще-то я журналист по образованию. Родилась в 1981 году. После университета работы не было, подрабатывала переводчиком, пристроилась в инвестиционный фонд, работавший в Грузии. Потом в 2004м пришел Саакашвили. Он назначил Вано Мерабишвили министром внутренних дел, тот позвал меня. Нет, у меня нет юридического образования и вообще я внешний человек для всей этой системы. В этом и была вся идея. Изнутри систему не меняют.
Саакашвили начал с того, что тотально уволил всех сотрудников ГАИ. На службу призвали волонтеров – молодежь. А потом заменили и остальную полицию. Затем очистили аппарат министерств и ведомств – так же, резко и бескомпромиссно. И ситуация в корне изменилась. Не понадобилась смехотворная партия «Народ против коррупции», которую возглавил гротескный персонаж – племянник президента Путина, бывший сотрудник ФСБ Роман Путин. Всё сделала власть. Сама. Это – реально. И это – пример. В том числе – для Украины. Но в первую очередь – для России.
5.
«Но ведь Грузия маленькая», – возможно, скажете вы. «И население там небольшое. В таких условиях со злоупотреблениями справиться легче».
И будете правы. На первый взгляд. Но давайте обратимся к цифрам.
В Грузии в начале реформ было 100 тысяч полицейских на 4 миллиона жителей. 1 миллион полицейских при населении в 140 миллионов – это в России. В процентах это составляет 2,5% вооруженных и привыкших хорошо жить людей в Грузии, и 0,71% в России. Таково соотношение численности «правоохранителей» и населения в наших странах. Как видите, в России решить задачу проще. Впрочем, это только полиция…
Еще раз: Грузию считали самой коррумпированной республикой СССР. В начале 70-х годов ХХ века Эдуард Шеварднадзе отметил своё вступление в должность Первого секретаря ЦК компартии республики кампанией против коррупции и теневой экономики. В первые полгода на этом посту он уволил 20 министров, 44 секретаря райкомов партии, десятки других советских и партийных чиновников. За решетку отправились многие «цеховики». На места уволенных бюрократов назначили сотрудников КГБ, МВД, молодых технократов. Но скоро жизнь снова вошла в колею. 1970-80-е годы порой называют «золотым веком» грузинского подпольного бизнеса.
Москвич, ленинградец, туляк, приехав в Грузию, дивился уровню местной жизни. Он видел много личных машин, солидных каменных домов, не похожих на домишки колхозников срединной России. И грузины, казалось, жили в большом достатке. Их пенсии, зарплаты и соцпособия были выше среднесоюзных, при тех же ценах и тарифах.
А при желании и небольшом усилии купить можно было почти всё, что большая часть советских людей считала дефицитом. И к удивлению покупателей, товары были местного производства. Хоть и с этикетками, похожими на западные. То была продукция так называемых «цеховиков». Благодаря закрытости экономической системы СССР и предприимчивости местных жителей, она была вполне конкурентоспособной.
Сотни подпольных фабрик работали в домах и даже на госпредприятиях. Порой по указанию из Москвы, либо ради её благосклонности, власти проводили акции борьбы с тайным бизнесом и его покровителями-бюрократами. По начатому в 1976-м делу против «цеховиков», поставлявших продукцию в десятки магазинов в европейской части СССР – от Одессы до Набережных Челнов, осудили больше 120 человек. Но теневые торговые сети становились всё шире, а новых покровителей всё больше. Дельцы возвращались и вскоре cоставили костяк предпринимательского слоя.
В независимой Грузии унаследованные от СССР частное производство и торговлю легализовали. Но она унаследовала и коррупционные связи и обычаи. Можно сказать, что уровень коррупции на всех уровнях при президенте Эдуарде Шеварднадзе был сравним с тем, что был при первом секретаре ЦК КП Грузинской ССР Эдуарде Шеварднадзе ***
Эдуард Амбросиевич Шеварднадзе (1928-2014) –C 1956 по 1961 год – первый секретарь ЦК ЛКСМ Грузии. с 1965 по 1972 год – министр охраны общественного порядка и министр внутренних дел республики. Генерал-майор внутренней службы. C 1972 года первый секретарь ЦК Компартии Грузии. Член Политбюро ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР. В 1985-1990 годах министр иностранных дел СССР. В декабре 1991 – январе 1992 годов в Грузии был смещен тогдашний президент Звиад Гамсахурдиа. По одной из версий за переворотом стоял Шеварднадзе. Его пригласили возглавить временный высший орган власти в стране – Госcовет Республики Грузия. А 11 октября 1992 года на всеобщих выборах избрали главой Парламента Республики Грузия. После введения должности Главы грузинского государства Шеварднадзе безальтернативно избрали на этот пост. В период его правления власть в Грузии последовательно коррумпировалась, что вызывало рост недовольства граждан. 2 ноября 2003 года в Грузии прошли парламентские выборы. Оппозиция заподозрила власти в фальсификации итогов голосования и призвала к акциям гражданского неповиновения. Массовые народные выступления, получившие название «Революция роз», принудили Шеварднадзе уйти в отставку.***.
Но когда «Революция роз» привела к власти Михаила Саакашвили и его команду, ситуацию удалось переломить.
6.
Полиция – самый показательный эпизод. Своего рода – витрина реформы. Но ведь эта сфера, как и любая, связанная с госслужбой, напрямую зависит от сферы сопредельной –налогообложения. При Шеварднадзе коррупция в ней была так велика, что у власти просто ни на что не было денег. Эксперты утверждают, что его правительство пало так легко во многом потому, ничего не могло профинансировать, включая собственную безопасность. Коррумпированность сделала его совершенно беспомощным.
Одной из первых правительство Саакашвили реформировало систему сбора налогов.
В 2009 году президент Грузии представил Закон об экономической свободе. Парламент принял его в 2011 году. Он ограничивал возможности государства вмешиваться в экономику и был направлен на сокращение государственных расходов и задолженности на 30% и 60% соответственно. А также запретил правительству изменять налоги без проведения всенародного референдума по ставкам и структуре.
Доходы бюджета выросли в разы – не от роста налогов, а от роста числа работающих предприятий, которые начали их честно платить. Была налажена служба государственного аудита, год за годом качественно анализирующая бюджетные доходы и расходы. Правительство получило деньги на другие реформы и вложения в развитие инфраструктуры. Служащим впервые за много лет стали платить нормальные зарплаты – дали им возможность работать честно, которой не было при Шеварднадзе, когда полицейскому, не берущему взятки, не на что было жить.
Коснулись реформы и судебной системы. При Шеварднадзе, несмотря на хаос, царивший во многих сферах, исполнительная власть построила систему жесткого контроля власти судебной. После прихода Саакашвили она распалась. Судьи были завязаны на конкретных чиновников, и когда те ушли, эти связи исчезли. Часть судей растерялась, а другие были готовы работать независимо, и стали эту независимость проявлять.
Но возникла парадоксальная ситуация: борьба правительства с коррупцией требовала жесткости, а независимый суд её не проявлял. Поэтому исполнительная власть стала строить систему контроля над судебной, добиваясь нужных ей решений.
После 2012 года, когда Саакашвили покинул свой пост, а его люди – структуры власти, всё повторилось: контроль над судом вновь исчез и они заработали без оглядки на власть. Это черта переходного периода – когда рушится одна система, а другой ещё нет, степень свободы в стране выше и гражданское общество это использует. Сегодня международная организация Transparency International*** ведет мониторинг правосудия, её эксперты ходят на процессы и сообщают о результатах.
Деконцентрация власти расширила плюрализм и в суде, и в СМИ, освещающих его работу. Телеканал «Рустави» стал активно критиковать правительство. Телеканал «Имеди» и другие, чтоб не уступать конкурентам, тоже включились в освещение этих тем, часто раздражая власти, которые вновь пытались установить утраченный контроль. Но вмешательство Европейского суда по правам человека помешало им подчинить «Рустави».
Это – парадоксы молодых демократий. Такова цена, которую они платят за своё развитие. Но несмотря на издержки, молчать о которых нельзя, этот опыт позитивен и отвечает на важный вопрос: почему реформаторам в Грузии удалось изменить полицию, судебную и налоговую систему, а также ряд других узлов государственной системы?
Потому что в этом была суть – идея и цель их политики. И у них хватило на это воли. И сил, чтобы одолеть страх. Ведь такой проект неизбежно связан с риском для правящей группы. И немалым. С другой стороны – сторонники Саакашвили не считали «государевых людей» – полицию, судей, налоговиков и других коррумпированных чиновников – своей социальной опорой. И без сожаления расстались с ними.
Разница между Грузией и Россией в том, что грузинские власти
не хотели видеть в коррупции ни источник сверхдоходов,
ни инструмент управления.
А нынешние российские – хотят, видят и используют.
В отличие от правительства Саакашвили и последующих президентов Маргвелашвили и Зурабишвили, Путин ведет политику приватизации государства; делает коррупцию инструментом управления, а чиновников всех уровней – лично зависимыми от начальства; строит систему, опираясь не на граждан, а на силовые структуры и их огромный состав.
«Силовархия» – так в 2006 году назвал новый порядок, создаваемый в России, мой хороший друг политолог Дэниел Трейсман, кстати, входящий в Международный экспертный совет «Высшей школы экономики». Силовархия – это ситуация, когда власть в стране принадлежит службам, которым государство делегирует право на применение силы, а они, в свою очередь, захватывают и присваивают такую меру власти, что становятся не служебным, а ключевым элементом государственной системы. Стержнем путинской «вертикали». *** Нравится ли мне неологизм Трейсмана? Звучит он странно для российского уха. Но он, как минимум, оригинален, и отражает положение, созданное в стране.
7.
Каково же оно в той сфере, которую мы обсуждаем?
Когда вы слышите слова «режим личной власти», важно помнить: личная власть как таковая – президента ли, иного ли высшего управленца, и вообще чья угодно – редко простирается дальше его вытянутой руки. От силы – рабочего места. Имей он даже самые большие полномочия.
На деле её реализуют люди, работающие на нескольких уровнях и секторах аппарата управления. И в разных структурах, подконтрольных членам группы интересов, которая привела и усадила того или иного деятеля в самое главное кресло. Ему выбирать – на кого опереться, через кого действовать. Путин выбрал силовиков.
Так, сколько их сегодня в России? Данных много. Официальным веры нет. А независимые ученые-исследователи и журналисты-расследователи пишут: в 2018-2019 годах – от примерно 2,6 млн до примерно 4,5 млн человек. Не стану приводить цифры по службам – у разных экспертов они довольно отличаются – но назову «рода войск»: армия, ФСБ с погранвойсками, Федеральная служба охраны, Министерство внутренних дел (полиция), Росгвардия, Следственный комитет, СВР, прокуратура, ФСИН, ФТС, ФССП, МЧС.
По максимуму выходит – 6% трудоспособного населения. Больше, чем в СССР. Хотя в России народу вдвое меньше, чем в Союзе.
В нем было три силовые корпорации: армия, КГБ и МВД. В ходе корежения страны в 1990х, они делились, изменялись, к ним прибавляли новые. Тогда и государство, и его силовые службы ослабли, буквы КГБ будили страх. Реформаторы, говоря о всевластии чекистов, избежать которого старались, делили ведомство на отдельные структуры. Сейчас самая молодая силовая служба – Росгвардия, созданная в 2016 году и вобравшая войска МВД.
8.
Но государство силовиков – это не список организаций и их личный состав. Это основания, способ и логика принятия решений. Их круто изменил 2014 год. Прежде логика укладывалась в модель силовики – гражданские, или, как порой говорили: погоны – пиджаки. Но оккупация Крыма и начало войны с Украиной мигом вывели вперед силу. А все прочие – управленцы, экономисты, политтехнологи и дипломаты (не говоря уж о «социальщиках» и «культурниках») обслуживают принятые в рамках силовой логики внутри- и внешнеполитические решения. Либо трепыхаются на периферии. Кроме, разве что, пропагандистов. Но их отряд мастеров резкой силы, воюющих на внешнем и внутреннем фронте – исключение. В любом случае, они работают на силовиков – исполняют их решения, продиктованные амбразурным мышлением.
Политические институты продолжают слабеть, спасибо поправкам в Конституцию и «обнулению» президентских сроков Путина. В ходе этой кампании власть опробовала включение в свою систему плебисцитных форм голосования. А очередной способ управляться с такой процедурой, как выборы, она отработала в 2019м в ходе выборов в Мосгордуму, когда эксперты МВД и ФСБ сперва отсеивали неугодных кандидатов, а в ответ на протесты ввели в бой Росгвардию, СКР и суды. Впрочем, не всё было гладко, и в Думу прошло немало «не тех». Но это мало кого смутило. Опыты будут продолжать.
Вместе с политическими институтами и процедурами слабеют политический ресурс, политическое влияние, политический капитал. А растет вес всего того же самого, но силового. Реальностью стала «силовая судебная система», которую мы обсуждали и силовое предпринимательство.
Что это такое? Как пишет социолог Вадим Волков – это использование организованной силы и навыков её применения для конвертации этой силы в рыночные блага на постоянной основе. Часто это продажа реальных и мнимых услуг – «охраны и безопасности». Или «отжим» предприятий и иной собственности. То есть – коррупция.
Ситуация опасна для развития страны. Процветания и жизни народа. Нормой стали обман, насилие и произвол. Права и свободы личности постоянно под угрозой.
Вопрос: когда в стране произойдут крутые перемены и союз нового класса и других трудящихся придет к власти, что делать с этой колоссальной махиной, вобравшей 6% населения, и фактически отделившей многих из них кастовыми границами от нас – обычных граждан?
9.
Нам говорят: их много, они вооружены, обучены, корпоративно сплочены, хорошо оплачены, многие ясно сознают свои интересы. Страна огромна, в её масштабах эту машину не изменить. А замена отдельных её узлов и «винтиков» приведёт к хаосу.
Нам нагло врут.
На примере Грузии видно, как беззастенчива эта ложь. И Грузия – не единственный пример. Вспомним членов Советского блока – Болгарию, Венгрию, ГДР, Польшу, Румынию, Чехословакию и ряд других стран. Там имелись крупные, организованные и привилегированные силовые корпорации. За годы перерождения «народных демократий» в неэффективные бюрократии, они совершили немало преступлений. А в Польше и Румынии применили силу против рабочих и народных движений.
В итоге, после крушения этих режимов победители применили к лицам, причастным к пыткам, преследованиям, коррупции и иным злоупотреблениям и преступлениям процедуру люстрации***
Люстра́ция (от лат. lustratio – очищение посредством жертвоприношения) – законодательные ограничения для политической элиты прежней власти, вводимые после смены власти, в виде ограничения активного и пассивного избирательного права, а также права на участие в управлении делами государства. Явление это не новое. Люстрации, например, применяли в ходе денацификации в Западной Европе или хрущевской десталинизации. Наиболее решительные формы она приняла в конце XX века в посткоммунистических государствах Восточной и Центральной Европы в виде недопущения на госслужбу, в аппарат государственного управления, правоохранительные органы, на иные важные посты и в учреждения системы образования лиц, связанных с прежним тоталитарным режимом, в том числе функционеров правящих партий, сотрудников и агентов органов госбезопасности. Предполагается, что осуществление люстрации должно придавать легитимность новой власти путём решительного разрыва с практикой старой власти, воспринимающейся как преступная и неправовая. Люстрационные процессы в широком смысле слова происходили в разные годы в странах Европы, освободившихся от нацистской власти, в странах Латинской Америки (при переходе от военных диктатур к демократии), а также в ЮАР и Ираке. В Латинской Америке и Южной Африке на практике наказание понесли немногие представители прежней власти; люстрация в этих случаях превращалась в процесс национального примирения, во многом успешный потому, что элиты, возникшие и процветавшие при старой власти, сильно не пострадали.***.
В общем, люстрация – это законодательные ограничения для политической элиты прежней власти, на осуществление активного и пассивного избирательного права, а также права на участие в управлении делами государства. Вводятся они после смены власти. Точнее – режима.
Власть, обладающая политической волей и воодушевленная идеей, должна отдавать себе отчет, что старые лица, присвоившие себе статус «элиты», особенно в ситуации, как в России, где произвол и разложение достигли огромных масштабов, не могут и не должны занимать должности в государстве. Нужно вернуть понятиям доброе имя и чистые руки истинный, изначальный смысл.
Я уже писал: люстрация – не наказание. Это, напротив, в условиях, когда потенциальных и состоявшихся нарушителей слишком много, отказ от наказания, которое рискует перерасти в «охоту на ведьм», в обмен на прекращение вредительства. Очистка репутации власти от грязных пятен прошлого. В этом смысле – это акт правосудия.
Поствоенная Германия и страны Восточной Европы прошли через этот опыт после крушения своих тоталитарных режимов, решая: как закрыть путь к власти тем, кто причастен к злодеяниям? Что делать с проектировщиками, идеологами и пропагандистами режима? А что – с теми, кто отдавал приказы о разгонах народных манифестаций, распоряжения о пытках и неправосудных приговорах? Как обращаться с исполнителями – теми, кто бил митингующих; похищал оппозиционеров; обыскивал, арестовывал и допрашивал; лгал суду? С теми, кто выносил противозаконные приговоры? А с теми, кто секретно помогал спецслужбам? Распускать ли сами службы? Открывать ли их архивы? Запрещать ли правящие партии? А символы режима? Как менять скомпрометированный аппарат управления? А новый делать эффективным? И при этом не превратить ограничения в орудие политической борьбы и сведения счетов.
Проблемы были сходными, а решения – нет. Первый люстрационный закон в Восточной Европе приняли в Чехословакии в 1991м – «Закон, предписывающий определенные дополнительные необходимые предпосылки для занятия определенных выборных и назначаемых должностей в государственных органах и организациях». В том же году это сделали Латвия и Литва. Болгария – в 1992м. Венгрия – в 1994м. Через год Албания и Эстония. Польша – в 1997м. Сербия – в 2003м. И все они заметно различались. Скажем, в Чехии люстрации коснулись не только примерно трети судей, «нарушивших принцип непредвзятости и беспристрастности» и 63% прокуроров или сотрудников силовых ведомств, но и работников СМИ, а в Болгарии – преподавателей университетов.
Всё перечисленное, это с одной стороны – запрос общества (и он есть и будет в России), а с другой – вызов новым политикам, пришедшим к власти и строящим государство, где права и свободы граждан и их собственность священны и неприкосновенны.
Очень схожие проблемы встанут перед теми, кто сменит режим в нашей стране. Им предстоит четко определить: за какие деяния и кто подлежит ограничениям и каким. Каковы вообще эти ограничения – каких прав и позиций касаются. Кого увольнять, а кого оставить, например – в полиции или погранвойсках (нигде в Восточном блоке, кроме ГДР, всех подчистую не изгоняли). И как осуществлять процедуру в переходный период. Ведь смена власти – не мгновенна. И именно в этот момент аппаратчики и чинуши стараются сохранить позиции – свои и своей корпорации.
Считается, что в Восточной Европе люстрационные законы успешно сработали там, где номенклатуру полностью лишили влияния. Я тоже сторонник такого подхода. Был членом «Единой России» и не вышел из неё до начала перемен? Был членом исполнительной власти, нарушавшей права граждан, и не раскаялся? Не ушел в отставку до смены власти? Извини, ты сам выбрал на чьей ты стороне.
СССР тоже когда-то проходил через люстрацию, начатую Хрущевым и названную «десталинизацией». Но она была слишком робкой и нерешительной, чтобы достичь результата. Вряд ли удачен и другой пример люстрации – украинской. Как и в случае Хрущева, её авторы слишком сильно боялись, что она обернется против них самих.
Есть и примеры совсем неудачной люстрации. Например, в Ираке, после падения режима Саддама Хуссейна, люстрация членов партии Баас привела к созданию мощной вооруженной оппозиции новой власти, которую не могли победить даже оккупационные американские войска. Это не приблизило урегулирование и нормализацию жизни в стране, а сильно их отодвинуло. Но не думаю, что можно сравнить партию робких бюрократов «Единая Россия» и военизированную и массовую партию арабских социалистов, прошедших горнила войн и революций.
Конечно, при принятии и осуществлении люстрационных законов в России нам надлежит быть объективными и справедливыми. Мы видели на примере и Украины, и других стран, как люди, ещё вчера говорившие, что им «Запад не указ», бежали в международные суды защитить свои ограниченные права. Поэтому уже сегодня пора делать наброски будущих законов. Особенно тех, что касаются люстрации. Имена и дела многих лиц, подпадающих под их действие, известны. Но, очевидно, немало ещё предстоит узнать.
И в отношении всех, поправших честь и справедливость, должно свершиться правосудие.
