О ДЕМОКРАТИИ

Как-то в середине 2000х меня пригласили в один известный американский университет прочесть цикл лекций об отношении россиян к демократии. И я решил сравнить позицию наших сограждан и американцев. А для этого использовать в выступлениях данные социологических исследований. 

И должен сказать: цифры, которые я обнаружил, мягко говоря, удивили. Оказывается, в цитадели демократии – то есть в США – взгляд на эту самую демократию был совсем не однозначен. В благополучном 2005 году, например, 75% американцев считало, что государство работает на избранных, и лишь 20% – что на всё общество. За сорок лет до того, когда наблюдения только начались, соотношение было 30% на 66%*****. То же исследование показало: в 1965м видели для себя угрозу в государстве 35% американцев, 29% – в активности профсоюзов, 17% – в интересах корпораций. К 2000м государство стало главной угрозой для 65% жителей страны, а бизнес – для 38%. Доверие к профсоюзам и другим горизонтальным структурам гражданского общества, напротив, резко выросло. Более того, 75% жителей страны свободного предпринимательства и бизнеса заявили, что национальное богатство США перераспределяется в пользу богатых****. То есть мы видим серьезный кризис доверия к современному государству и его институтам.

Более поздние исследования показывают: ситуация усложняется. 62% винят в сложностях своей жизни конкретно Конгресс, а не президента и не экономику. 85% считает, что жизнь среднего класса в последние годы непрерывно ухудшается****.

Свято место пусто не бывает. В Соединенных Штатах слова «социализм» и «социал-демократия» перестали быть ругательствами. Протестные движения стали поднимать красные флаги. В Сиэттле даже появился памятник Ленину, из числа «декоммунизированных» статуй – он был перевезен туда местными жителями из Словакии. 

Но самый интересный процесс, с моей точки зрения, начался в Латинской Америке. В 1988 году кандидат на пост мэра бразильского города Порту-Алегри от Партии Труда Оливиу Дутра выдвинул идею «бюджета участия», которую и реализовал после своей победы.

Суть идеи в следующем. Составление бюджета начинается снизу. Город Порту-Алегри разделен на 16 районов. В каждом есть народный совет, составленный из представителей гражданских ассоциаций, клуба матерей и других местных групп. Общегородская организация – Совет представителей, формируется из членов народных советов, по двое от каждого, избранных в своем округе. Этот Совет составляет список приоритетов для муниципальных работ. Сперва делегаты составляют список потребностей: строительство школы или медицинского центра, прокладка канализации или ремонт дороги. Обозначают стоимость работ, причем она определяется не чиновниками: граждане пишут, за сколько они могут организовать выполнение своей заявки без участия городских властей, если бы им выдали средства на руки. Затем делегаты и Совет представителей встречаются с чиновниками городской администрации и определяют «удельный вес» каждой потребности, соответствующий проценту населения, нуждающегося в осуществлении того или иного проекта. После утверждения бюджета горсоветом, представители надзирают за выполнением каждого из них и, что особо важно – за расходованием средств. 85% жителей либо лично участвует в составлении бюджета, либо поддерживает эту работу. 

Подчеркну: внедрение этой системы не потребовало изменений в законодательстве. С правовой точки зрения, органы народного самоуправления, участвующие в составлении бюджета – сугубо «неформальные». Но легитимная городская администрация сама берет добровольное обязательство считаться с их рекомендациями и контролем. Эти обязательства могут быть даны кандидатом в мэры во время очередных выборов. И пусть только мэр или горсовет нарушит это обязательство: его встретит общегородская акция протеста!

Порту-Алегри – город масштаба Новосибирска, Екатеринбурга, Харькова, Днепра или Нижнего Новгорода. В нем живет около полутора миллионов человек. За десять лет из города трущоб он стал первым по уровню жизни в Бразилии.

Результатом успеха в Порту-Алегри стало то, что партия Труда из довольно маргинальной левой партии стала правящей. Её лидер, профсоюзный деятель Лула да Силва, до того трижды проигрывал президентские выборы, но выиграл с четвертой попытки в 2002м и стал самым успешным президентом в истории страны. За время его правления уровень бедности упал на 67%. Ещё недавно страна нищеты и трущоб Бразилия при да Силве уверенно обогнала Россию по всем базовым экономическим показателям. И даже технологически – сейчас самолеты построенные в Бразилии, а не в России успешно конкурируют с американскими и европейскими. А ведь ещё недавно кое-кто с усмешкой называл Бразилию «страной, где много-много диких обезьян»…

Я хотел повторить этот опыт в Новосибирске. Увы, война с Украиной перечеркнула эти планы. Нам удалось сделать первый шаг и победить единороссов на выборах, мэром города при поддержке общественников стал представитель КПРФ Анатолий Локоть – но он, увы, не решился на радикальные реформы. Шанс был упущен.

2.

Вдохновленные успехом эксперимента Порту-Алегри, альтерглобалистское и левое сообщество в 2001м году инициировало движение Всемирных Социальных Форумов (ВСФ) под лозунгом «иной мир возможен». Оно стало альтернативной Давосскому форуму площадкой экономических, политических и социальных дискуссий. В разные годы в них участвовали и представители правящих элит: нобелевский лауреат Стиглиц, финансист Сорос, философ Хомский, главы государств и политики левой ориентации. На Социальные Форумы собирается до ста тысяч человек; беднейшие участники едут автостопом. Например, один из моих российских коллег решил проверить, насколько это возможно, и вот так добрался из Москвы до… Мали. Через ВСФ координировались глобальные антивоенные кампании и международные протесты против ВТО и неолиберальных реформ МВФ. В 2004м там решили повсеместно продвигать свободное программное обеспечение. 

Я участвовал в организации Соцфорумов в России. Первый прошёл в 2005м году. Он подвел итоги кампании борьбы с монетизацией льгот. Монетизацию мы тогда не отменили, но немалых уступок для пенсионеров добились. Драматичным стал второй Российский Соцфорум, прошедший в дни саммита «большой восьмерки» в Питере. Я уже рассказал о связанном с ним моем непростом личном опыте, а теперь покажу эту ситуацию под другим углом зрения.

Тогда я хотел ещё раз попытаться вытащить пестрое российское гражданское общество и «несистемных» левых из состояния маргинальности. И написал письмо Путину: так, мол, и так: у российского государства есть два пути: первый – закрутить гайки, и тех протестующих, кто попадется – посадить. Так сделал в Генуе в 2001 Сильвио Берлускони, который расстрелял протестующих, было несколько погибших. Второй путь – выделить в городе «красную зону», запретную для демонстраций, и разрешить протесты вокруг нее. А потом было бы здорово встретиться с делегацией антиглобалистов, и выслушать их предложения по вопросам, обсужденным на саммите.

К моей радости, Путин выбрал второй сценарий. И поручил главе оргкомитета Сергею Приходько и мэру Санкт-Петербурга Валентине Матвиенко взаимодействовать с нами. Итог превзошел мои ожидания. Нам разрешили делать что угодно к северу от Невы, и выделили идущий под реконструкцию стадион им. Кирова на Крестовском острове в качестве места для сбора и проживания активистов. Трудно было желать большего.

Иные товарищи, правда, меня критиковали за выбор места на изолированном острове, откуда выходы легко перекрыть – но на этот счет у нас был продуман план, да никто и не мешал активистам приходить и уходить со стадиона.***

 Забавно, что это привело тогда к досадному конфликту с пламенной Ольгой Курносовой – тогдашним лидером питерского отделения ОГФ Гарри Каспарова. За несколько дней до открытия саммита Гарри позвал меня через трех посредников на «конспиративную встречу». Мы меняли машины, вынули батарейки из телефонов, в итоге приехали в какой-то окраинный парк, и оказались с ним на поляне… в окружении трех или четырех телекамер. Нет, это был не Лайфньюс и не вездесущие папарацци, прокравшиеся за нами по пятам. Их пригласил Гарри – запечатлеть процесс «тайных» переговоров. А мы тогда по-настоящему занимались конспирацией чтобы доставить в Питер всех активистов, способных на прямое действие, и люди реально рисковали свободой. Так что я посмеялся, вежливо поблагодарил за приглашение и ушел, оставив журналистов общаться с чемпионом. И потом старался ОГФ ни на какие стратегические встречи не звать. Нарвался в итоге на публичные разборки и обвинения «в соглашательстве» из-за согласия на стадион как опорную базу. У меня был план организовать встречу активистов с Путиным. Валентина Матвиенко была готова посредничать и по согласованию с оргкомитетом приехала на тот самый стадион, а каспаровская часть актива устроила ей обструкцию. Это стало для меня важным уроком о важности выстраивания правильных отношений с союзниками; а с Ольгой нас судьба вновь свела, уже как друзей и единомышленников, в эмиграции в Киеве.*** 

Но тогда, в 2006м, проблема поджидала нас в другом месте. 

Эйфория от удачной договоренности развеялась, когда по всей стране начались повальные аресты собиравшихся ехать в Питер. Мы допускали что-то подобное в отношении ряда членов организационной группы, и привезли их в город тайно; а вот задержания полутора тысяч рядовых участников никто не ожидал. Это был абсолютный рекорд.

Но Форум открылся! Незадолго до его начала, к удивлению многих, приехала Матвиенко. Чтобы убедиться, что план можно реализовать, и есть вменяемые люди для встречи с президентом. Вечером того же дня было оговорено время  встречи и на собрании оргкомитета Форума сформирована делегация. Мне доверили роль переговорщика.

Следующим утром поехал в город. Когда я шёл по его полупустой «красной» части на встречу с представителем властей, ко мне визжа колесами подрулила старая «шестерка*** *. Из окна проорали: «Вот он, держи его!». Ко мне подлетело несколько здоровых лбов и без предупреждения полезли в драку. Впрочем, они сильно не старались. Откуда-то раздался свист, лбы умчались на «шестерке», а их место заняли полицейские: «Пошли, сука!».

В общем, меня задержали «за хулиганство». А моих коллег задерживали «за справление мелкой нужды на Невском проспекте» и за то, что «ругались матом по-швейцарски». Встреча не состоялась. Через трое суток мне удалось доказать свою невиновность, и не только добиться возбуждения уголовного дела, а даже и найти одного из нападавших – оперативного сотрудника 18 отдела ГУВД Санкт-Петербурга. Но что толку-то? 

3.

Резонный вопрос: что это было? И кто и почему сорвал официально согласованную встречу? Я отвечаю очень просто. Одно крыло в президентском окружении было настроено на конструктив, а другое его сознательно торпедировало. И в то утро организовало провокацию, потому что иначе предотвратить встречу Путина и «несистемной оппозиции» не могло. Зачем? Не знаю. Знаю другое: ФСБ тогда меня на полном серьезе считало агентом английской разведки; думаю, можно было выстроить конспирологическую версию о руке Ходорковского; кто-то не хотел признать, что «экстремисты» и «оранжисты» на самом деле разумные и ответственные люди с внятной точкой зрения. 

В любом случае, из-за чьих-то сугубо конъюнктурных соображений десятки тысяч не самых плохих граждан убедились: в системную политику вход только по пропускам, и диалог вновь не получился. Мне многие потом с усмешкой повторяли: «Ну что, мы же говорили! Никаких разговоров с оккупационным режимом». А я ещё раз сделал строго противоположный вывод: это мы не додавили.

Значит ли это, что договариваться о чем-то с властями бесполезно? Да, бесполезно. Они не видят в обществе договаривающуюся сторону, реальную силу. Максимум, на что власть готова – небольшие маневры, чтобы сбить напряженность. Но вести диалог нужно. Потому что только так мы можем объяснить – не власти, а не искушенным в политике гражданам – суть нашей позиции. Показать альтернативу.

Один из способов вести разговор – через систему электронного правительства и электронного парламента. «Высшая власть в Российской Федерации принадлежит народу» – так гласит Конституция. При этом права вносить законы граждане не имеют. Только через посредников: депутатов, правительство, верховный суд и президента. 

И это неправильно!

4.

В 2011 году мы с Аленой Поповой придумали в Новосибирской области эксперимент: народное выдвижение законов на специальном портале в Интернете. Люди набрасывали идеи (некоторые полностью самостоятельно, другие я приносил со встреч с избирателями) и голосовали за них. То, что вызывало резонанс, я как депутат вносил в Думу.

Когда мы начали, было много скепсиса. Дескать, люди выдвинут нечто ужасное и нереализуемое, типа отмены всех налогов или повышения всем зарплат в десять раз. В Америке, например, граждане собрали подписи в Пентагон с требованием построить «звезду смерти» из «Звездных Войн». Пентагон им был вынужден ответить, что она будет слишком дорогой, и при этом уязвимой для русских ракет и проект нецелесообразен. Но у нас ничего такого не было! То есть такие идеи возникали, но не собирали значимого числа подписей. Зато рекордсменом стал такой законопроект: дать право матерям с малолетними детьми переходить на сокращенный рабочий день, чтобы иметь возможность забирать детей вечером из детского сада. «Единая Россия» его отклонила (под предлогом того, что это снизит конкурентоспособность женщин с детьми на рынке труда). А ведь он долго висел на волоске! Жаль, не удалось его отстоять.

Но тогда большого распространения наша новосибирская инициатива по народным законопроектам не получила. С одной стороны, низкий уровень доверия к Думе в принципе, с другой стороны, партийный характер инициативы многих отпугивал, а присоединиться партфункционеры «ЕдРа» побоялись. Плюс кремлевские СМИ старательно демонизировали мою скромную персону, после чего многие люди просто напрочь переставали верить хоть в какую-то содержательную работу.

Однако вода точила камень: зимой 2012 года в своей предвыборной программе Путин озвучил готовность вносить в парламент те инициативы граждан, которые наберут в Интернете сто тысяч подписей. И идея народных законопроектов, или, как сейчас модно говорить – краудсорсинга, получила второе дыхание, превратившись в «Российскую Общественную Инициативу».

Я считаю, что

представительская модель демократии себя исчерпала.

Даже в развитых странах уровень доверия к демократическим институтам снижается. Причем – на фоне роста доверия к институтам гражданского общества. 

5.

Реализация системы электронного парламента – первый шаг к важной цели: самоуправляемому обществу, где правительство имеет техническую функцию и избирается народом, а парламент не нужен вовсе.

Есть и другая причина, по которой представительская демократия ущербна изначально – чисто психологическая: вот у нас есть мини-коллектив, в нём собрались представители разных течений. Мы, разумеется, стараемся найти общий язык. То же делают и депутаты: они друг друга видят чаще, чем избирателей, и потому, если я буду кого-то из них называть полным идиотом (как иногда хочется, да и надо бы), то какой-то закон мы не примем из-за отсутствия компромисса. Это, если говорить цинично, означает, что парламент – это кузница, где перековывают нормальных людей в двуличных подонков, говорящих избирателям одно, а друг другу – другое. И отследить это превращение невозможно в силу природы человека и системы представительской демократии. Сработать может только система, в которой «народный» избранник окажется в гуще избирателей, а не среди таких же посредников. Тогда он будет представлять интересы выдвигающего коллектива. А еще

лучше – обойтись без избранников,

а задавать вопросы напрямую избирателям.

В случае с парламентом дело не в несовершенстве процедуры выборов. Это вопрос технический. Но сам принцип избирательной гонки предполагает, что преимущество имеют либо кандидаты, в чью пользу могут отмобилизовать голоса крупные сетевые структуры (власть или корпорации), либо те, что имеют доступ к большим деньгам (корпорациям и власти). То есть де-факто

представительская демократия

включает в себя имущественный ценз.

И главный вопрос не в том, как сделать, чтобы выборы были честными, а в том, как изменить систему, чтобы она отражала реальные предпочтения граждан страны. 

Сейчас же власть говорит себе, что, мол, нужно перерисовывать голоса. Ведь всё равно парламентом можно манипулировать, если не из Кремля, то из офисов крупных компаний. А значит незачем рисковать стабильностью, вводить уважаемых людей в искушение, тратить деньги и силы – раз можно сделать так, чтобы «правильные» депутаты всегда принимали нужные решения. Тем более, что даже когда у власти не было большинства, всё равно с Думой решали «как надо». Но стоило это Кремлю гораздо дороже.

Давайте разберемся, что мы можем предложить в области государственного устройства. Начнем с того, какая демократия нам нужна. Точнее, как сделать так, чтобы это слово перестало быть в России ругательством, а стало тем, чем должно быть – властью народа.