О ВИДАХ ДЕПУТАТОВ (ЧАСТЬ 1)
Есть разные типы депутатов. Причем классификацию определяет не их партийная принадлежность, а цели, что привели их в Думу. Отлично помню: в перерывах между голосованиями я часто гляжу на моих коллег. Думаю: кто из них кто и зачем здесь. И мало-помалу понимаю их мотивы.
Неприкосновенность. Один из самых сильных. Пойдите – найдите в России бизнесмена, хоть малого, хоть крупного – который бы не нарушал закон. Малым в Думу пути нет, а крупные знают: законы пишут так, чтоб они их неизбежно нарушали. Поэтому бизнесмен хочет иметь время на бегство из страны. Такую возможность ему дает иммунитет.
Статус. Бизнесмены, которые не депутаты, решают важные вопросы, записываясь на прием к министру – и смиренно ждут встречи. Не дождавшись – просят, чтобы их приняли. Для бизнесмена-депутата двери открыты. Он с министрами на «ты». Он президента видит. Его в Кремль приглашают. Ему сияют ВИП-залы, гаишники берут под козырек… А пожилым депутатам КПРФ к тому же важна депутатская пенсия и поликлиника.
Возможность «решать вопросы». Для всех разные. Для большинства – денежные. Для некоторых (да, есть и такие, несмотря ни на что) – вопросы избирателей. У депутата два рабочих рычага: первый – внесение законов; второй – запросы и обращения. Каждый решенный вопрос чего-то стоит. И не обязательно – денег. Порой хорошее отношение важней. Оно открывает путь к взаимовыгодным делам. Скажем, кто-то строит дороги. И у вас с ним хорошие отношения. А ему нужен закон о платных автострадах. К кому он идет? К тебе. Ты лоббируешь его закон. А он в ответ помогает тебе заработать вне Думы.
Это я перехожу к видам депутатов…
2.
Итак – лоббисты. Бизнес идёт в Думу лоббировать нужное ему законодательство. Сначала, пока вопросы редки – хороших отношений достаточно. Подкормил друга, решил, да и забыл. Но аппетит приходит во время еды. Раз можно зарабатывать через близость к кормушке, зачем кого-то кормить, если можно забрать кормушку целиком? Тогда бизнес проводит в Думу своего человека. И тот лоббирует всё, что велят. Иногда, когда закон принят, ему говорят: «до свидания, ты выполнил задачу, молодец». Он пишет заявление по собственному желанию и уходит. А через две недели выигрывает тендер на четыре миллиарда рублей. И ещё один – на семь с половиной. И счастлив. Потому что деньги, вложенные в попадание в Думу, полностью отбил. Но депутатов-лоббистов не очень много.
Средний бизнес. Этот вид распространен – предприниматели из регионов. Им нужно развиваться, но это возможно только под крылом власти. Статус и иммунитет для них – важный шаг вперед. Но главное – теперь они сами – крыло.
Чиновники, всегда готовые служить винтиками в машине госуправления – их множество. Нередко сперва они и не думают становиться депутатами. Выбор на них падает вдруг и не всегда зависит от их желаний. Чиновника вызывает губернатор: «со следующего месяца ты – депутат». Он соглашается. Как и положено винтику, такой депутат не имеет своего мнения. Или надежно его скрывает. Вообще, собственное мнение не только в Думе, но и в парламентах разных стран – большая роскошь. её могут позволить себе только политики. То есть те, чье дело не бизнес, не бюрократия, а политика.
Политики. Их очень мало. Когда я был депутатом, их было человек двадцать из четырехсот пятидесяти. В «проклятые девяностые» – больше половины. Сейчас – трудно назвать больше пяти.
Казаться хотя бы самому себе хорошим, властным и не винтиком – тайное желание каждого депутата. Но реальный расклад таков: 10% – чистые лоббисты (знаю одного, что за весь свой срок появился в Думе два раза, но дал 10 млн. долларов в федеральный фонд партии, и региону, от которого прошёл в Думу – ещё 10). 80% – винтики (их – трансляторов чужих мнений и исполнителей чужих решений – большинство). И ещё 10% – политики, имеющие своё мнение (их в Думе очень не любят и ругают. И не только потому, что завидуют).
3.
Но попытаемся понять мотив депутатов: кому они лояльны? И почему?
Для сравнения снова возьмем Штаты. Вы, конечно, обратили внимание, что я часто привожу примеры из разных областей жизни США. И что делаю я это не зря.
Но не потому, что очарован Америкой. Отнюдь – Европа, например, более комфортное и справедливо устроенное место для жизни. Но я убеждён, что умным (а мы, русские, умные, правда?) учиться надо не на успехах, а на ошибках. И потом: я заметил, что американцы очень любят давать другим советы, и содержат огромную систему некоммерческих организаций по всему миру, которые этими занимаются, но при этом сами часто поступают по-другому. Поэтому разобраться, как же на самом деле работает система, которую часто всем ставят в пример – крайне полезно для того, чтобы выстроить свою.
Мое понимание американской политики, по мере приобретения нового опыта работы с политиками и избирательными кампаниями, проходило ряд этапов и сильно менялось. И я не претендую на то, что сейчас оно окончательное. Но про его развитие нужно сказать.
Когда я был пионером, нас учили, что в Америке бал правит капитал. И в этом смысле все политики одинаково буржуазные. А значит разница между ними не столь важна. И вот я взрослею, еду в Штаты, интересуюсь темой всерьез и разбираюсь, что к чему. И американская политика на первый взгляд выглядит совсем по-другому – демократичной, основанной на идейных принципах, открытой и конкурентной…
Один из пиков очарования приходится на момент, когда по моей просьбе в 2004м небольшой группе россиян Госдепартамент организовал встречи в американском центризбиркоме и штаб-квартирах Демократической и Республиканской партий, а также устроил диспуты с профессорами политологии и социологии, чтобы те подробно и технологично объяснили, как работает тамошняя избирательная система.
Некоторые из этих встреч стали вызовом нашим визави. Не потому, что мы из России, а потому, что с нами был председатель Владивостокского избиркома. Того самого, что десять лет подсчитывал голоса в нескончаемой мыльной опере дальневосточных выборов в 1990х. Виктор Черепков против мафии, мафия против мафии, Евгений Наздратенко против Виктора Черепкова, мафия против Виктора Черепкова и Евгения Наздратенко, вновь мафия против мафии, Виктор Черепков с мафией против ктулху и Бориса Ельцина… Короче, этот человек про выборы знал всё. И про сотрудников центризбиркома США и местных комиссий говорит: это дети, им надо с красно-голубыми бантами за ручку ходить.
Они объявляют: обойти нашу систему невозможно. Она гарантирует точный и честный подсчет голосов. И тут встает гость из солнечного Владивостока и, приводя примеры, спрашивает: а если сделать вот так? Или – так? Или – эдак? Детали его вопросов не важны, важно, что в ответ он слышит изумленное мычанье. И видит удивленные лица. Ответов у них нет. Я его толкаю в бок: «смотри, сейчас научишь»!
Мне это напоминает анекдот про ядреных сибирских мужиков. Они покупают бензопилу и пилят маленькое дерево. Потом – дерево побольше. Потом – ещё больше. И впрямь – пилит – изумляются ядреные сибирские мужики, берут железяку и трррресь – пила ломается. Ага-а-а! – говорят ядреные сибирские мужики.
И так – всякий раз на каждой встрече: Ага! – говорит опытный гость. Но именно глубокое непонимание его аргументов сотрудниками американских избиркомов меня убеждает, что
в Штатах политическая система работает.
И работает хорошо.
А потом я понимаю: хорошо-то – хорошо. Но как в другом анекдоте про истинных джентльменов. Которые карты никогда не показывают, попросить их об этом нельзя, вот карта им и прет.
Избирательные комиссии в Штатах хорошо сбалансированы. В них поровну членов от партий. Они следят друг за другом, и захватить контроль над комиссией нельзя. В этом их принципиальное отличие от российских.
Но можно манипулировать голосами. В ряде штатов принят способ голосования, когда избиратели пробивают дырочки нужном месте в особой карте. Как тут гарантировать честный подсчет? Не известно. Или – непрозрачное программное обеспечение. При пересчетах голосов данные электронных подсчетов очень часто расходятся с данными ручных.
Классический пример – пересчет голосов во Флориде после выборов Джорджа Буша и Альберта Гора в 2000 году. Он подтвердил победу Буша, но с другим счетом, чем тот, что был до пересчета. Памятен и скандал 2020 года на демократических праймериз в штате Айова, когда во время подсчета голосов произошел сбой в работе приложения для смартфонов, который использовали многие избиратели. Да и вообще номинация Хиллари Клинтон на выборах в 2016 году до сих пор вызывает много споров – честно ли она победила на внутрипартийных выборах своего оппонента Берни Сандерса?
Такие случаи заставляют более трезво относиться к американской избирательной системе. Но не нарушают общей картины, как я её вижу.
4.
Но вернемся к тому, на кого работают те, кто проходит горнило выборов.
В США, как и
всюду, где есть представительная демократия,
де-факто действует имущественный ценз –
если у тебя нет денег, ты не можешь провести избирательную компанию. При этом в Штатах нет олигархата в нашем понимании. Помню спор с Борисом Березовским, который с многозначительным видом бывалого человека говорил полушепотом, что «надо понимать: в Америке есть несколько семей которые всем правят». А я ему говорил, что это смешно, потому что я вижу: семей, которые всем правят, там нет. Правда, там есть семьи, которые очень интересуются политикой и крупно спонсируют политические партии.
Например, семья Кохов – крупный спонсор Республиканской партии, имеет очень большое влияние на её политику. А есть семья Стайеров – весомый донор демократов. Том Стайер в 2020 году собирался баллотироваться в президенты от демократов, а Дэвид Кох в 1989м, как вице-президент, баллотировался от Либертарианской партии. При этом и Кохи, и Стайеры, имея миллиардные состояния и являясь крупными политическими инвесторами – вовсе не богатейшие люди Америки. И отнюдь не являются олигархами, диктующими свою волю системе. Это в США невозможно. Просто потому, что желающих настолько много, что ни у кого это не может получиться – конкуренты затопчут.
Система настроена на то, чтобы уравновешивать влияние партий и устранять перекосы, способные дать одной из политических групп и организаций слишком большое преимущество. Для этого придумана «коллегия выборщиков», задача которой в ходе выборов президента – более или менее уравновешивать возможности и разных штатов, и главных партий.
Число выборщиков от каждого штата, равно числу представляющих его членов Конгресса Каждый штат представляют два сенатора и минимум один член Палаты представителей – то есть в общей сложности минимум трое. То есть даже самый маленький штат имеет трех выборщиков. Это дает больше голосов малым штатам, чаще тяготеющим к республиканцам. Поэтому, хоть демократы и имеют демографическое преимущество (за них большие города и побережья, где живет больше людей), шансы партий примерно уравниваются. Отсюда – довольно исправное чередование республиканских и демократических президентов. Иначе были бы, в основном, демократы.
Другая процедура, помогающая партиям поддерживать эффективную обратную связь с гражданами – регистрация избирателей. Как правило, приезжая куда-то или достигая совершеннолетия, американец встает в своем избирательном округе на учет либо как избиратель, голосующий за республиканцев, либо за демократов, или же – как не определившийся («независимый»). Такая регистрация не обязывает никого голосовать определенным способом, но дает сигнал, за кого он с высокой степенью вероятности проголосует. Статистика показывает: примерно 40% американцев зарегистрированы как сторонники республиканцев, 40% – как сторонники демократов, и 20 – как независимые.
Когда кандидат баллотируется, ему в избиркоме дают списки избирателей. Это позволяет целенаправленно вести компанию. Если он демократ – не тратить время на республиканцев, не слать им спам и не стучать в двери. Их для него нет. И демократов не надо специально агитировать в ходе кампании, а лишь обзвонить в день выборов: вы не забыли проголосовать? И довести до избирательных участков. А агитировать надо исключительно независимых – swing votes*** с английского «качающиеся голоса»***.
Это демократизирует выборы. Любой зарегистрированный избиратель, желающий стать, скажем – мэром, шерифом или конгрессменом штата, сообщает в избирком: я хочу баллотироваться от такой-то партии. Ему при этом не нужно согласие самой этой партии! Государство за свой счет проводит праймериз, он в них участвует (как республиканец, или демократ, или представитель другой силы – их в Америке, на самом деле, вопреки стереотипам достаточно много), а сторонники партии сами решают, кого они хотят видеть в бюллетене, как своего кандидата.
5.
Подобная система сильно снижает барьер для формального выдвижения, и не дает партиям выдвигать только своих функционеров. А в России, например, КПРФ или «Справедливая Россия» сперва должны согласиться с тем, что ты от неё баллотируешься. Партийный босс посмотрит на тебя пристально и спросит: «ну и чем ты мне лично будешь полезен?» Вот и приходят в партии безликие лоялисты. А так ты бы просто пришел и сказал: я, например – коммунист, и избираюсь от коммунистов. И партия, если она называет себя коммунистической, не смогла бы тебе помешать.
В этом смысле моё избрание в Думу – лучший тому пример.
Я вообще-то собирался стать депутатом ещё в 2003м году. Меня никогда не привлекала парламентская деятельность – она в России просуществовала с 1989***В этом году был избран Съезд народных депутатов СССР*** по 1993 год, была расстреляна при полной поддержке либеральной общественности из танков, и далее лишь деградировала и вырождалась по инерции, подталкиваемая из Кремля и с Лубянки. Однако статус депутата по-прежнему был весьма важным. Красная корочка открывала многие двери, привлекала внимание СМИ, в общем – была билетом в политику.
С 2002 года я активно занимался трансформацией КПРФ, и насчет депутатства даже сильно не беспокоился, считая это само собой разумеющимся. Оно так и получилось бы, но начавшееся летом 2003го «дело ЮКОСа» напугало партийных бюрократов – и они дрожащими руками вычеркнули меня из предвыборных списков.
Я, конечно, огорчился, но не очень. Не случилось в этот раз, есть опасность для коллектива в целом – значит, надо проявить командные качества, подождать, в следующий раз все будет нормально. Однако оказалось, что бюрократия так не работает – и получив уступку один раз, она воспринимает это как сигнал, и начинает преследование. В общем, к 2005 году я в партии был заклеймен как «неотроцкист», и политические перспективы в ней были туманными. Как, впрочем, и весь процесс обновления и модернизации всего её политического механизма.
Мы с моим тогдашним главным политическим партнером и единомышленником Борисом Кагарлицким все чаще задумывались о собственном партийном проекте, который мог бы объединить левые и профсоюзные структуры в России. Но понимали, что без серьезной финансовой базы это сделать было невозможно. А любую попытку найти ресурсы блокировал Кремль и люди в погонах, последовательно выбивавшие у меня любые виды заработка. Нужна была какая-то крыша, которая бы позволила перейти в контрнаступление.
И вот одним погожим летним деньком Борис стремительно вбежал в наш офис на Газетном переулке. Наш в доску левый и радикально оппозиционный Институт проблем глобализации коварно притаился там, где измену не ждали: в недрах здания неолиберального Института Гайдара строго напротив московского главка МВД, и все стратегические вопросы мы решали именно в нем.
– Илья, собирайся! Мы идем встречаться с Вячиком…
– С каким мячиком??? – не понял я.
– Не с мячиком, а с Вячиком! Сейчас подъедет Игрунов, разговор есть.
Вячеслав Игрунов – для всех друзей Вячик – был легендой российской политики*** Вячесла́в Влади́мирович Игруно́в (род. 28 октября 1948 года) — российский политический деятель, участник диссидентского движения в СССР. Депутат Государственной думы РФ I-III созывов от партии «Яблоко». Занимается политической деятельностью с 1965 года. Организатор нелегального марксистского кружка, в котором обсуждались вопросы преобразования советского общества. Создал уникальную библиотеку неподцензурной литературы в Одессе, с группой единомышленников собирая туда произведения классиков начала века, запрещённые книги советских и эмигрантских писателей, а также самиздат. Библиотека к концу 1970-х годов функционировала в дюжине городов СССР (в ней заказывали книги жители Москвы, Ленинграда, Риги, Киева) и имела два небольших филиала – в Запорожье и Новосибирске. 1 марта 1975 года был арестован по обвинению «в хранении, изготовлении и распространении клеветнических материалов о советском общественном и государственном строе». Отказался участвовать в следствии. Большую роль в том, что Игрунов не был отправлен в спецпсихбольницу и затем относительно быстро освобождён, сыграла широкая огласка его дела на Западе, активность А. Д. Сахарова, Н. Е. Горбаневской и ряда других деятелей правозащитного движения. В 1987 году был одним из инициаторов создания общества «Мемориал». Основатель и участник нескольких политических клубов – КСИ (Клуба социальных инициатив – в то время первого реально действующего политического клуба Москвы), «Перестройка», «Перестройка-88». В 1988 году участвовал в работе Оргкомитета Московского народного фронта. В октябре 1993 года один из создателей блока «Яблоко». В 1995-2001 годах входил в состав бюро Центрального совета, возглавлял комиссию по партстроительству и работе с региональными организациями. В 1996-2000 годах был заместителем председателя «Яблока». Возглавлял московскую организацию «Яблока». Осенью 2001 года вышел из «Яблока», заявив, что партия превратилась в «команду обслуживания несостоявшихся амбиций одного человека» (имелся в виду Г. А. Явлинский). В 2002-2007 гг. – председатель партии СЛОН («Союз людей за образование и науку»). 20 октября 2007 года избран заместителем председателя Общероссийского общественного движения «Союз социал-демократов». Директор Института гуманитарно-политических исследований (ИГПИ).***. Когда-то главный орговик «Яблока», фактически выстроивший эту партию, долгое время лидер его левого крыла, диссидент со стажем, трижды депутат Госдумы, поссорившийся с Григорием Явлинским, на момент описываемых событий возглавлял небольшую партию со смешным названием СЛОН. Вокруг него вращалось много леволиберальной молодежи и интеллигенции, и объединение с ним сулило значительное усиление нашей позиции.
Мы спустились в находившее в нашем здании FAQ-café, модное заведение, принадлежащее моему хорошему другу, известному хай-тек предпринимателю Давиду Яну. Оно было подпольем в прямом смысле слова – наш с Борисом излюбленный столик находился в подвале, и к нему надо было протискиваться мимо каких-то труб и изогнутых стен. Зато там можно было говорить без свидетелей и жучков.
Мы только успели заказать чай, как Кагарлицкий толкнул меня в бок. Через подвальный лабиринт к нам пробирался немолодой человек с горящими глазами и всклокоченной седой шевелюрой, больше всего напоминавший безумного профессора из голливудского фильма. Это и был Вячик.
– Здравствуйте, друзья! – торопливо поздоровался он. – Давайте сразу к делу!
– Может, чайку? – осторожно поинтересовался я. В FAQ-café давали совершенно необычный травяной чай, который наливали в литровые пивные кружки. Обычно он обезоруживал любого самого целеустремленного собеседника, настраивая его на мирный лад.
Вячик нетерпеливо отмахнулся.
– Не время, коллеги! Вы и так уже много времени потеряли!
Этот тезис меня удивил… Но Игрунов продолжал:
– Вы разве не видите, какой сейчас момент?
– Переломный, как обычно… — съязвил Кагарлицкий.
– Вот именно, что переломный! – наш собеседник решил не подхватывать шутку. – Пе-ре-лом-ный! И мы с вами должны этим воспользоваться.
Год действительно был для левых обнадеживающим. Только что отгремели протесты против монетизации льгот, наш Левый фронт вместе с Институтом коллективного действия Карин Клеман поднял большую сеть в стране; мы впервые провели многочисленные летние лагеря актива; на подъеме были альтернативные профсоюзы; в общем, все выглядело так, что официальная левая партия КПРФ теряла свою монополию на этом политическом фланге.
– Сколько вы ещё будете мириться с засильем зюгановщины? Надо же действовать, друзья, разве вы не видите? – перешел в атаку Игрунов.
Я, как обычно, старался быть рассудительным.
– Думаю, нас не надо агитировать за советскую власть. Мы делаем всё, что можем!
– Ой ли? – хитро прищурился Вячик. – Не думаю, что всё! Вам уже давно думать о создании партии!
Партия – это было прекрасно. Я, правда, думал, что неудачи с развитием СЛОНа должны были самого Игрунова несколько охладить от экспериментов в условиях отсутствия денег и медиа, но, судя по всему, это было не так.
– И как же вы себе это представляете? – осведомился я.
– А так, что вы же видите, что с «Родиной» происходит? Эксперимент же сворачивают, ниша освобождается!
Действительно, в Кремле явно признали создание партии «Родина» неудачной попыткой вырастить альтернативных левых. И попыткой далеко не первой – идея двухпартийной системы витала на Старой площади уже давно. ещё в 1995м власти создавали «блок Ивана Рыбкина» — неудачно; заигрывали с Аграрной партией Лапшина-Харитонова; приручали Геннадия Селезнева из КПРФ; устраивали расколы с Семигиным и Глазьевым. Но все время ставка делалась на каких-то номенклатурных людей из прошлого, а в этом деле переиграть Зюганова было реально сложно. Да и вообще это было закономерно – как мог Кремль пойти на создание реальной левой силы? Она же неминуемо бы снесла всю ельцинско-путинскую конструкцию власти. Игрунов не мог этого не понимать.
– Путин хочет «немецкой модели», — продолжил Вячик. – Две сильных партии слева и справа от центра, и две-три небольшие нишевые партии по краям, как в Германии зеленые, либералы и коммунисты. Вы же знаете, что он предлагал Зюганову роль «второй ноги»?
Действительно, в самом начале своего правления Путин встречался с лидером КПРФ и предложил ему переименовать партию в РСДРП, соблазняя его всеми преимуществами дружбы со властью. Зюганов, впрочем, ему не поверил, и отказался выпускать из рук столь надежно кормящий его бренд «коммунистов». И то верно – брежневская застойная державная КПСС была ему куда как стилистически ближе ленинской революционной РСДРП. Другие партии тоже не удалось упорядочить: хотя СПС был рад отведенной ему нише либералов, «Яблоко» отказалось сосредоточиться исключительно на зеленой повестке и Кремлю пришлось удалять их обоих из Думы. Но мысль про большую, современную и системную социал-демократическую силу Путин из головы явно не выбросил, хотя и не видел пока пути её реализации.
– Оно так не работает, — скептически сказал я.
– Не работает, — согласился Вячик, — но Путин этого хочет. А значит, у нас есть возможность выставить кого-то, кому он доверяет, вперед, и реализовать собственный проект!
– И кого же?
– Миронова! – торжествующе огласил свою идею Игрунов.
Мы с Кагарлицким посмотрели друг на друг и неприлично громко засмеялись.
– Друзья, а вот вы зря смеетесь! – Вячик замотал головой. – Во-первых, он по взглядам точно в левом поле, в отличие от единороссов. Во-вторых, он единственный, кто может эту тему подать Путину в обход Суркова. В-третьих, они со своей выхухолью всех расслабили*** «Возродим русского выхухоля!» — такую акцию предложила в 2003м году Партия жизни, возглавляемая спикером Совета федерации Сергеем Мироновым. Под защиту маленького хвостатого зверька была подведена серьезная идеологическая основа: это не просто так, а «системная работа по подготовке социально и экологически ответственных моделей развития». Эта идея принадлежала Николаю Левичеву, соратнику Миронова, который решил взять за образец опыт «семиотической избирательной кампании», изобретенный партией Сильвио Берлускони «Вперед, Италия!». На российской почве идея не прижилась, став поводом для насмешек, преследовавших Миронова всю его политическую карьеру.***, и можно сделать такой организационный блицкриг, когда все не успеют опомниться…
Игрунов продолжил:
– Вы же, Илья, из бизнеса пришли? Вот мы и сделаем то, что никогда в России ещё не было. Слияние нескольких партий. Формально на базе «партии Жизни», а по сути, конечно – это самый слабый элемент. Мы пригласим всех союзников по левому флангу, и сделаем реальную социал-демократическую и даже социалистическую партию. Если будем управлять процессом слияния – получим большое влияние на результат!
Я начал понимать его мысль. В ней что-то было привлекающе авантюрное. Мы накидали список возможных союзников. В нем был, помимо игруновского СЛОНа и наших структур, ещё СЕПР Селезнева-Подберезкина, блок Ивана Рыбкина, и вошедшая в жесткий конфликт с Кремлем Партия Пенсионеров Валерия Гартунга.
– Илья, вы же умеете писать докладные записки, правда? – полуутвердительно, полувопросительно сказал Игрунов. – Давайте, напишите на пару страничек концепцию. Я её отнесу Миронову, без указания авторства, чтобы не напугать там никого. Он быстренько её согласует с Путиным – и мы с вами все сделаем! И поговорите ещё с Бароном – он там вроде влияние имеет, а вы с ним дружите…*** Леони́д Ио́сифович Баро́н — российский экономический и политический деятель, правительственный эксперт по вопросам экономики, кандидат экономических наук. Автор более 40 научных работ. Соратник Миронова в созданной им «Партии жизни», где Леонида Барона называли «экономическим идеологом» партии. Убит в ходе ограбления в Москве 5 февраля 2009, похоронен на Троекуровском кладбище.***
На том и порешили. Тем же вечером я накидал концепцию формирования объединенной социал-демократической партии, которую Вячик передал Миронову. Наступила длительная пауза, в течение которой ничего не происходило. Мы все решили, что дело не выгорело, и идея не получила движения. Однако через год, неожиданно для всех нас, произошло именно то, о чем я тогда написал – четыре партии объявили о своем объединении для создания единой социал-демократической партии «Справедливая Россия». Только вот СЛОНа и Рыбкина там не было; зато была парламентская «Родина». Наш круг заговорщиков к процессу создания СР приглашен не был. Я к этой партии присоединился лишь год спустя благодаря Леониду Рейману.
Интересно, как повернулась судьба позже. В начале 2006 года, не дождавшись реакции на наши идеи, Борис решил встретиться с другим нашим общим приятелем, стремившимся к созданию современной левой партии – Маратом Гельманом. Тот уже предпринимал подобную попытку в 2003м году, создав с Сергеем Глазьевым по благословению Администрации президента блок «Товарищ», трансформировавшийся на выборах в партию «Родина». Однако Сурков не дал этому проекту вырасти, десантировав в его руководство Дмитрия Рогозина, который быстро отжал от руля и Гельмана, и Глазьева, уведя всю структуру в сторону национализма (потом, правда, и он поссорился с Кремлем, что привело к кризису и уничтожению партии).
Марат посоветовал Борису захватить нишу левой партии явочным порядком, начав войну с КПРФ. Кагарлицкий, несмотря на мой запрет, написал доклад «Штормовое предупреждение» о коррупции в оппозиции – о продаже мест в избирательных списках и сотрудничестве Зюганова с олигархами. Суркову это, разумеется, очень понравилось. Он убивал двух зайцев одним выстрелом – вся моя команда, занимавшаяся модернизацией КПРФ, оказалась скомпрометированной в глазах партийного руководства, «Левый фронт» объявлен пятой колонной; а кремлевские пропагандисты получили «доказательства» продажности оппозиции. С Борисом пришлось расстаться, но поправить уже ничего было нельзя.
Кагарлицкий поторопился: высказанную нами идею, как оказалось позже, взял на вооружение близкий соратник Сергея Миронова Николай Левичев. Он её доработал, предложив включить в блок ту самую «Родину». Миронов через голову Суркова летом 2006го встретился с Путиным, получил его разрешение, и создал таким образом, вопреки позиции Администрации, партию «Справедливая Россия», которая на какое-то время действительно стала глотком свободы в душной атмосфере российской политики. По иронии судьбы, через десять лет круг замкнулся – я уже был в эмиграции, «Левый фронт» восстановил отношения с КПРФ, а Кагарлицкий начал работать с Мироновым, пытаясь восстановить изрядно к тому времени потускневший образ эсеров. Но было уже поздно…
Продолжение следует…
