О ТОРГОВЛЕ И ГЛОБАЛИЗАЦИИ (ЧАСТЬ 1)

Скажу честно: я долго не понимал переживаний многих левых о ВТО. Тем более, что часто они густо приправлены разными конспирологами их рассуждениями о «мировом правительстве», «глобальной закулисе» и чуть ли не всемирном масонском заговоре. Бильдербергский клуб и всё такое.

В понимании таких коллег Давосский форум – тоже часть глобального заговора элит. Но я-то точно знал и знаю: он – не более, чем ярмарка тщеславия для одних, а для других – удобный случай быстро повидаться с рядом влиятельных людей из разных стран мира. Попытка окутать происходящее на таких встречах ореолом таинственности – способ для мнимых «политологов» и «знатоков» повысить свой вес в глазах аудитории. Учитывая непрерывную деградацию мировых элит перед лицом постоянного экономического, политического и социального давления с Юга, всё это сводится к бессмертной формуле Ильфа и Петрова: «Чемберлен – это голова!».

Я долго работал в глобальном нефтяном бизнесе, и знаю: политики думают, что управляют своими странами, но, как минимум в области международной политики, реальная власть принадлежит крупным корпорациям. Внутри страны разные группы влияния друг друга уравновешивают, а когда дело касается других государств – крупные инвесторы начинают быть не только руками, но и мозгами своих правительств. Особенно сырьевые группы, которым нужен доступ к природным ресурсам других стран. Они решают вопросы войны и мира, влияют на пошлины и налоги, продвигают одних правителей и свергают других. Говорят: конечно, миром правит информация; но чтобы её передать по сети, нужно электричество. А также металлы для антенн и батарей, топливо для спутников, оптоволокно для кабелей. И вам, дорогие сограждане, потребители информации, нужны еда и вода; транспорт; одежда и крыша над головой. Все это – энергетика, нефть, газ, уголь и прочее.

XXI век, вслед за нефтяными генералами прошлого столетия, породит новых мировых магнатов – владельцев воды, еды и воздуха. Это предопределено стремительным ростом численности человечества. Понимая это, я всегда считал, что глобализация – процесс объективный и неизбежный.

Нравится нам это или нет, но расстояния сокращаются, темпы жизни ускоряются, народы перемешиваются, люди и товары на значительных территориях планеты более или менее свободно перемещаются, а уровень жизни в разных странах постепенно выравнивается (что не отменяет попыток сильных в процессе экспансии хорошенько пограбить слабых). Глобализация будет безжалостна к различиям языков и культур, постепенно отбирая самые сильные и массовые, а остальные переводя в разряд охраняемых антикварных ценностей, которые мы храним, но не пользуемся. Страны и народы будут конкурировать друг другом не столько за ресурсы, сколько за свою идентичность и право на самобытность.

Но я ни на одну секунду не стал бы предполагать, что сохранить эту самобытность можно, создавая искусственные барьеры и границы. Да, жесткой защитной политикой (например, как это забавно делают французы, запрещая использование заимствованных слов в языке) можно чуть затормозить процесс потери нацией её особенностей; но в историческом масштабе эффект будет слабым.

Вопрос в фундаментальных экономических процессах с двойственной природой. С одной стороны, финансовый капитал и держатели нематериальных активов заинтересованы в максимальной свободе движения от страны к стране. С другой – производители готовы до последнего оборонять национальные рынки от чужаков.

Такова в целом современная ситуация с глобализацией, как я её вижу.

2.

Одним солнечным днем весны 2012 года в Думу заехал Дмитрий Медведев. Уже не в качестве президента, но ещё не избранный премьером. Собственно, пришел он встречаться с нашей фракцией – уговаривать поддержать его кандидатуру. Уж не знаю, в чем там была магия цифр, но он поставил перед собой задачу кровь из носу набрать 300 голосов – то есть 2/3 от числа депутатов. Ради простого большинства он мог и не приходить, голосов «Единой России» ему вполне хватало, но тут явно было дело принципа.

Он долго выступал ни о чем с трибуны; потом начались вопросы. Оксана Дмитриева, как всегда, спросила про пенсии, Татьяна Москалькова – про деньги для полицейских. Но лучший диалог был у Медведева с Михаилом Сердюком, представляющим в Думе Ханты-Мансийский округ:

– Дмитрий Анатольевич, скажите, как вы относитесь ко вступлению России в ВТО? – вопрошал Сердюк.

Медведев радостно улыбался своей улыбкой, которая у многих жителей страны неоднократно вызывала сомнения в адекватности своего лидера.

– Это очень важно для Российской Федерации, мы долго к этому шли, теперь наша страна будет полноправным членом мирового экономического сообщества!

– Скажите, а просчитывались ли последствия этого шага для российской промышленности и для отдельных российских регионов, можно ли огласить конкретные цифры?

Медведев нахмурился.

– Вы должны быть уверены: мы получили максимально выгодные условия. Переговоры шли двадцать лет, понимаете? Выверялась каждая позиция с нашими партнёрами…

Настырный Сердюк не унимался.

– Но всё-таки, эффект от этого шага просчитан?

Медведев слегка наклонился на своей трибуне к залу. Голос его из режима «хочу быть как Путин» перешел в режим «ну вы что, мужики?»:

– Не переживайте так. Мы же всё равно не собираемся следовать этому соглашению! Будем делать, как нам будет выгодно…

В зале раздались аплодисменты. В том, что российское правительство всегда действует так, как выгодно, в зале не сомневался никто. Вопрос был в другом: кому выгодно? Но задать этот вопрос оказалось уже некому.

На голосовании Медведев набрал 299 голосов. Одного таки не хватило… Я со всей фракцией голосовал против. Дума ратифицировала соглашение о вступлении в ВТО, даже не переведя протоколы о вступлении с английского на русский. На улицу никто не вышел. Прошло всего полгода, и рост российской экономики остановился, а в промышленности начался спад. Стагнация продолжилась вплоть до 2014 года, когда аннексия Крыма и война с Украиной отправили российскую экономику в пике. Правительство возложило ответственность на очередной глобальный финансовый кризис…

Между тем, есть основания считать, что причина этого спада, в том числе, в членстве России в ВТО. Когда власти (еще при Гайдаре и Ельцине) принимали решение о вступлении, то считали важным дальнейшее включение России в систему международной торговли и рынков. Потом эта цель вообще забылась, и свелась к формуле «у нас должно быть все, как у людей». Это вообще характерно для нашего участия в международных структурах: «мы не согласны с тем, что нам говорит МВФ, но мы будем с ним сотрудничать, чтобы нас воспринимали частью западного мира». Счетная Палата оценила потери только федерального бюджета в первый год после вступления в ВТО в 184 млрд. рублей, во второй – 237 млрд. рублей.

То есть для властей России важным являлся сам факт принадлежности этой организации, а то, что ВТО навязывает своим членам собственные правила и стандарты ведения хозяйства – это уже как-то и забылось совсем. Тем более, что российское правительство давно научилось вежливо улыбаться международным чиновникам, приседая и преданно глядя им в глаза, а тем временем поступать по-своему. Однако это по-своему наступает после того, как заветное членство (или кредит) уже получены, а до того приходится выполнять требования, не всегда выгодные стране и даже не всегда разумные.

На это как на проблему указывает Джордж Сорос в своей книге «Глобализация». Можно как угодно относиться к Соросу (нередко такое отношение диктуют эмоции, а не рациональные оценки), но он верно подчеркивает, что навязывание норм и стандартов не способствует созданию общественных благ.

Потому-то, многие страны не хотят мириться с диктатом. Но, вступив в организацию, обнаруживают, что вынуждены это делать, поскольку признают выгоды международной торговли. Это вызывает внутренние противоречия. В том числе потому, что в этом несложно увидеть и угрозу частичной утраты суверенитета.

Я вообще скептически отношусь к подобным организациям потому, что мы должны делегировать часть своего конституционного суверенитета структуре, которая неподотчетна никаким избирателям, и состоит исключительно из международной бюрократии. При этом сам факт делегирования принимается без мандата от народа своей страны. Это уже не двухсторонний договор между двумя странами в рамках их конституционного, т.е. одобренного двумя народами, устройства, а некий элемент «сверхправительства», которое никем не одобрялось.

Это – отдельная, важная тема. Под разными углами зрения я подробно рассматриваю её и в других главах этой книги. Здесь же помечу, что, на мой взгляд, представления о государственном суверенитете в том виде, в каком они были широко распространены до последней трети прошлого века, и каких придерживаются сейчас российские власти, уходят в прошлое. На смену им приходят другие – более дружественные человеку – формы взаимоотношений с миром. В том числе – международные и многосторонние. Но они должны быть одобрены гражданами, а не сформированы правящим классом в неизвестных кабинетах.

Представления об этих новых международных формах взаимодействия сегодня быстро формируются. И в интересах нашей страны, и особенно нового класса – принять прямое и активное участие в этом процессе, а не остаться на его обочине. Но при этом помнить: слова «быстроменяющийся мир» касаются, в том числе, и международных организаций. Особенно ВТО и МВФ.

3.

Когда в ходе послевоенного восстановления экономик Запад формировал нынешнюю систему мировой торговли, когда в 1947 году подписывали ГАТТ, а затем с 1986 по 1994 на его основе создавали ВТО, на планете существовало три мира: мир капиталистического производства (центр), мир социалистического производства (альтернативный центр, сперва интенсивно развивающийся, а затем стремительно распадающийся), и мир источников сырья (периферия).

При этом 4/5 человечества жило в этом третьем мире. Оставим соцлагерь для простоты за скобками – это был самодостаточный сегмент, в котором было и сырье, и производство, и сбыт, хотя в силу изолированности от остального человечества – всё особое. СССР был донором строительства индустриальных объектов в менее развитых странах, но это несло с собой для них издержки – грозило участием в блоковом конфликте с богатым Западом, то есть – потерей части рынков. В том числе и из-за этого возникло «движение неприсоединения». Но СССР больше нет.

Мир капиталистического производства создал ВТО, уже после распада СССР, как инструмент обеспечения беспрепятственного притока сырья из третьего мира и неограниченного сбыта там готовой продукции. При этом запрет протекционистских мер мешал третьему миру эффективно создавать собственную промышленность и таким образом выходить из сырьевого статуса. Формально у развивающихся стран есть привилегии перед развитыми с точки зрения допустимого уровня ввозных пошлин, но если смотреть на суть вещей, то развитые страны все равно находились в привилегированном положении.

С тех пор ситуация в глобальном разделении труда существенно изменилась. И сейчас мы снова видим три мира. Только совсем других. Это постиндустриальный мир – источник технологий; индустриальный мир – глобальная фабрика, где производят товары; и – мир, качающий сырье. Часть стран из старого третьего мира (Китай, Малайзия и ряд других азиатских экономик) перешла во второй; там же застряла часть кандидатов в первый. Иные же, как, например, Россия и Украина, прошли стремительную деиндустриализацию, и, хотя делают вид, что входят в первый, на самом деле скорее являются частью третьего.

Это новое разделение предопределило кризис ВТО, который не видят многие современные левые. Феномен Трампа и его аналогов в Европе показывает: ВТО и вся система международной торговли больше не является однозначным активом и преимуществом наиболее развитых стран. Главные бенефициары этой системы – производители, а США и ЕС всё меньше являются таковыми. Производство всё больше смещается в Азию, Китай, Латинскую Америку – Мексику и Бразилию. Это создает условия для превращения главных глобалистов в главных антиглобалистов. Теперь мировая фабрика – это «красный» Китай. Так что выходит, что сегодня левые ведут войну, которая уже закончилась.

Выходов из кризиса Бреттон-Вудской системы два – либо жесткий протекционизм и развал международных торговых соглашений, либо компенсация исчезающих рабочих мест на производстве с помощью безусловного дохода. США идут по первому пути. ЕС имеет шансы пойти по второму. При этом в обоих случаях ВТО перестает быть инструментом золотого миллиарда, и становится орудием крепнущего промышленного Востока.

Политически это означает возможность очередной реконфигурации сил на мировой арене. Именно сил – т.е. возможностей действовать – конкурировать – на ней с пользой для определенных стран или союзов стран – то есть новых транснациональных организаций, чьи формы и нормы ещё не известны. Важнейший вопрос для России и для тех, кто вновь поведёт её по пути развития: какого места в этих новых схемах они для неё добьются и какими методами? Но на каких условиях? И исходя из каких принципов? Это – очень важные вопросы.

Тем более, что сейчас методы строительства международных отношений, выбранные российской властью – гибридные войны, конфронтация, всё более плотная самоизоляция – консервирует нашу страну в прошлом. Иначе и быть не может, пока она живет в ситуации санкций и контрсанкций, связанных с аннексией Крыма и войной в Украине. Но поднятые мной темы остаются актуальными. Ведь рано или поздно эти проблемы будут решены, и нашей стране предстоит вновь в полной мере включаться в международные процессы.

4.

У России есть уникальное конкурентное преимущество. Это сочетание огромных запасов природных ресурсов, её сырьевой потенциал; с другой – высоко образованное население; с третьей – оставшийся в наследство с советских времен промышленный потенциал. То есть сочетание высоких технологий и потенциала инновационного развития с наличием внутреннего рынка и возможностью для производства.

Богатство минеральными ресурсами дает возможность более или менее исправно наполнять государственный бюджет, осуществлять социальные программы, аккумулировать средства для возможных инвестиций в опережающие отрасли, пытаться использовать экспорт сырья, как инструмент политического влияния. И всё бы хорошо, если бы не политика элит, отказавшихся использовать получаемые ресурсы для проектов развития и взявших курс на всё большее отставание от партнёров, стремительно уходящих вперед. Она ставит Россию в зависимость от международных цен на нефть (ничего не попишешь – включенность в глобальные рынки); а главное – и самое опасное – фиксирует её место в международном разделении труда. Обрекает на периферийное положение по отношению не только к странам постиндустриального мира, но и к новым промышленным фабрикам, иные из которых уходят далеко вперед в экономическом развитии, качестве жизни и технологическом творчестве.

В современном мире развитие – это всегда обмен необходимыми для него материальными и нематериальными ресурсами. Ему мешают неучастие или слишком ограниченное участие в этом обмене, негибкость и немобильность, замирание в нише международного разделения труда. Преодолеть эти помехи возможно. И наша страна это не раз демонстрировала.

Главной отраслью производства в Российской империи долго было сельское хозяйство, а огромную долю её экспорта составляли зерновые. Удельный вес России в мировой торговле четырьмя ведущими культурами исчислялся следующими показателями: в конце 70х – начале 80х годов XIX века она обеспечивала 33,1% мирового вывоза пшеницы; 86,3 мировой ржи; 63% овса и 40% ячменя. А в 1893-1897 году доля России в мировой торговле рожью, ячменем, овсом и кукурузой составляла 38%.

Но хозяйственная ситуация в мире менялась. И среди тогдашних творцов российской государственной стратегии были и те, кто понимал: чтобы быть в числе ведущих мировых держав, мало кормить треть мира хлебом. На передний план выходят инфраструктура и энергетика, а значит железо, сталь, чугун, уголь и нефть. В конце XIX века интенсивная индустриализация и включение в мировые финансовые рынки создали условия для модернизации хозяйства, в значительной мере унаследованные СССР. Но и в 1920-30-х годах Союз всё ещё продавал Западу хлеб, чтобы покупать его машины.

Ценой колоссальных усилий и огромных жертв Советская Россия преодолела свою «аграрную обреченность», создала мощную промышленность, стала по ряду позиций независимой от импорта техники, а в 50-60-х годах ХХ века обрела статус развитой державы, осваивающей космос, ядерную – по тем временам передовую – энергетику, и а также отрасль инженерии, которую тогда именовали электронно-вычислительной.

Но тогда глобализацию только предсказывали. Большинство стран жестко контролировали потоки капитала и законодательно регулировали международную торговлю. Многие границы были «на замке» для товаров и людей. В это вносила свой вклад разделенность мира на соперничающие социально-экономические системы. Но после нефтяного кризиса 1973 года началось быстрое развитие оффшорных финансовых рынков. В 1980х ускорилось международное движение капиталов. А с распадом СССР и Восточного блока, совпавшим с мировой технологической революцией, рынки финансов, данных и инноваций стали полностью глобальными.

5.

Включение нашей страны в мировую экономику знаний и в постиндустриальный уклад, параллельное продаже сырья, наметилось ещё в советскую эру. В постсоветский период оно продолжилось, хотя и медленно, ускорившись в короткий период президентства Дмитрия Медведева. Об этом тогда много и громко говорили власти и даже делали реальные шаги в этом направлении. Но очень быстро они разбазарили успехи, достигнутые на этом пути, и вернули страну к сырьевой модели.

Психологически постсоветские элиты живут в прошлом. Многие деятели до сих пор просят своих аппаратчиков распечатывать им на бумаге актуальные новости и тексты из Сети, прочесть которые им советуют коллеги (которым их уже распечатали). Роль глобальной паутины, компьютера и принтера, как средств коммуникации им более или менее понятна. Но что значит разработка и производство инноваций и торговля успешными технологическими решениями на мировых рынках? Это лежит вне картины мира многих из них.

Им понятны газ и нефть – они текут по трубам, а их объем измеряют привычными кубометрами и просто бочками. А байты – это другая планета. Жизнь в старине – в отсталых представлениях об обычаях, традициях и ценностях – дико сужает их видение мира и возможностей страны. Результат: они загоняют Россию, которая во времена СССР сумела стать глобальной сверхдержавой – обратно на периферию.

Сейчас это реальность. Но она – повод не для паники и истерики, а для разработки стратегий новой волны модернизации и очередного прорыва.

Развитие России какое-то время будет догоняющим?
Допустим. Но важно, чтобы оно было!

Меж тем, международное разделение труда меняется. А вместе с ним – механизмы и «маршруты» распределения мировых богатств, производственных сил, возможностей и, в конечном счете – влияния. Большинство людей, в том числе – тех, что считают и называют себя политиками и государственными деятелями, придают особое значение, прежде всего, броским событиям. Но мало задумываются над тем, частью каких процессов они являются. Между тем, массовое распространение Интернета; действия разных сил на Ближнем Востоке; аннексия Крыма; внедрение криптовалют и освоение блокчейна и так далее – это лишь яркие фрагменты сложных и длительных процессов. Этим и множеству других событий принадлежит особая роль в процессе глобализации.