О БРАКЕ И СЕМЕЙНЫХ ЦЕННОСТЯХ

В 1884 году, Фридрих Энгельс выполнил завещание своего умершего друга и сподвижника – Карла Маркса и опубликовал книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Великая книга, незаслуженно забытая и замалчиваемая. К моменту её написания уже был «Манифест», уже был «Капитал», и уже был сформулирован и применялся материалистический подход к описанию и пониманию истории человечества. Уже была выбрана и обоснована одна из осей координат. Но Маркс считал, что главной, эпохальной работой, т.е. такой работой, которая составляет целую эпоху в науке, такой как «Происхождение видов» Чарльза Дарвина или «Начала геометрии» Эвклида» или «Диалоги» Платона, для понимания истории человечества, особенно не писанной истории, т.е. не отраженной в письменных источниках, являются результаты сорокалетнего труда опять же американского ученого-этнографа Льюиса Г. Моргана по изучению индейцев-ирокезов Северной Америки XIX века.

Странно, правда? Маркс при жизни собирался в качестве доказательства своей мировоззренческой, политической теории, в конечном итоге преобразившей мир, пересказать и прокомментировать работу этнографа по каким-то богом забытым племенам, к которым ни Афины, ни Рим, ни дальнейшие события истории Европы и всего остального мира – не имели никакого отношения. Моргана, кстати, законодатели того времени в этой области науки – англичане, благополучно затоптали и замолчали. И это же самое произошло и с книгой Энгельса, последним, посмертным великим манифестом Маркса.

Маркс считал, что

одним из важнейших генераторов, определяющих развитие человечества, является триада – семья, собственность, государство.

Как философ, диалектик, он был универсален в своем понимании и объяснении бытия. Нет ничего удивительного, что он думал и говорил, как специалист в области фракталов, когда в одной части проявляется целое и целое подобно части.

Если эти великие умы в конце своей жизни пришли именно к такому пониманию движущих сил исторического развития, очевидно, что тема эта глобальна и безумно важна и интересна и предельно политична, и мы не можем обойти её молчанием, но также очевидно, что необходимо ограничиться только некоторыми замечаниями и наблюдениями.

Итак, сразу договоримся, что будем рассматривать семью не по координате – кто, с кем и в каких вариантах занимается сексом, хотя это тема также крайне интересна и занимательна, особенно в исторической перспективе, а будем рассматривать семью с точки зрения прохождения границы отчуждения, той нейтральной полосы, перед которой заканчивается любимое и неповторимое «Я» и за которой начинается спасительное «МЫ» и далее, до следующей, где уже маячат враждебные «ОНИ». А самое главное, рассмотрим влияние на эти границы такого фактора, как характер и размеры наследуемой собственности. Постоянно имея в виду средний класс, разумеется.

Возьмем, к примеру, первобытнообщинный строй, точнее, родовой строй, эту последнюю фазу древнего коммунизма, когда от каждого по способности и каждому по потребности. Были ли там и есть ли там сейчас пары, занимающиеся между собой сексом и имеющие более или менее общих детей? Конечно, да! Но это совсем не та семья, в которой мы все сейчас живем и нечто совсем другое, что-то, что мы семьёй-то и назвать не можем.

Однако в современной семье незримо присутствуют именно те, протокоммунистические отношения неизбывной древности. Как наш состав крови до сотых долей процента каждой соли совпадает с составом первобытного океана, откуда наши предки когда-то вышли на сушу, так и наша семья, многократно сжавшись в своих размерах до одного мужчины и одной женщины, несет на себе все те же отношения первобытного племени, где от каждого было по способностям, и каждому – по потребностям. Так же, когда и сотни тысяч лет назад,

человек в семье ценен сам по себе, а не по его материальному вкладу в общую копилку.

Он может быть сирым и убогим – но близким и любимым. Бесполезным с точки зрения рыночной экономики, дармоедом в глазах общества, но бесценным для своих родных.

В этом месте надо сделать одно принципиальное замечание. Мы привыкли считать, что развитие человечества выглядит как смерть старого и приход на его место нового. Это ошибочное мнение. В живой природе ничто не исчезает и ничто не появляется из ниоткуда, а только надстраивается на старый фундамент и стены. На планете сегодня присутствуют практически все эволюционные этапы развития жизни на Земле, и они же в основных чертах проявляются в эмбриогенезе, а говоря проще, при внутриутробном развитии. Так и исторические этапы развития цивилизации содержатся в той или иной форме в более поздних формациях и при подходящих условиях мгновенно проявляются. Но кроме этого, здесь и сейчас, рядом с нами, в различных странах и на различных континентах можно найти практически все формы человеческой социальной организации, вплоть до самых архаичных. Природа экономна, она ничего не выбрасывает, она только надстраивает. Она же фрактальна, как мы помним!

Что определило облик современной семьи? Наследуемая собственность – именно она разрушила тот, первобытный коммунизм, при котором человечество жило по меньшей мере… Да все время, за исключением последних двух – трех тысяч лет. Что может передать индеец-ирокез своим детям? Мальчику – лук и стрелы, не бог весть какое имущество. Девочке – прялку, примитивный станок, горшки какие-нибудь. Денег не существовало, производства тоже, земля дефицита тоже не представляла. Запасов – нет или почти нет, а если и есть, так они общие. Люди живут одним днем, как у нацболов в бункере – «ровно в полночь все предыдущие заслуги аннулируются». Поймали – съели, не поймали – не съели. Территория, где охотятся или собирают съедобное или рыбу ловят – это же не сама рыба-дичь-грибы-ягоды, это только возможность это все добыть. Плюс периодически война с соседними племенами. А воевать, как известно, надо сообща, за общие интересы.

Самое важное, что могли сделать первобытные родители для своих детей – научить выживать. Тогда, как и сейчас, когда история совершила полный круг, главное, что можно было передать по наследству – это были знания.

Что может передать по наследству наш пресловутый средний-креативный класс? Возьмем, к примеру – буржуазию – там все ясно, фабрики, заводы, лавки, банки и тому подобное. Родился в правильной семье – и тебя уже и олени ждут, и фазаны горой, и девушки веселые и пригожие пляшут возле вигвама, чума или яранги, в бубны бьют. Хочешь работать – будешь, не хочешь – и не надо. Вот сын Абрамовича – хочет и уже прикупил нефтяную компанию, а мог бы и не прикупать.

Очень хорошо сказал один из самых успешных бизнесменов мира, миллиардер Уоррен Баффет, завещавший все своё состояние на благотворительность:

«я не верю в династии. Отменить налог на наследство —
это то же самое, что набрать олимпийскую сборную из детей тех,
кто стал олимпийским чемпионом в прежние годы».

Почему-то в спорте мы выбираем людей только по их личным качествам. Почему же в производстве мы считаем, что надо поступать по-другому?

Крестьянин, настоящий крестьянин, тот, который на своей земле, на свой страх и риск – не оператор установки по удалению навоза гидроспособом, а вот именно собственник и работник в одном лице – тут тоже все ясно. Есть земля, виноградник, коровы-овцы и так далее; дорожка твоя определена отныне и во веки веков. Если не разоришься, конечно.

Пролетарий – как известно, нет у него ничего, кроме цепей. Зашёл в цех – вышел из цеха, Жизнь закончилась. Научить работать на станке или махать молотом заочно нельзя, нет, никак нельзя. Не станет сын знатного токаря знатным токарем, пока не придет на завод и не будет трудиться и учиться, не покладая рук. Липовых знатных токарей – не бывает! Единственное, что рабочий может передать своим детям – это любовь и уважение к своей профессии и труду, а также ненависть к своей жизни и стремление вырваться из нее.

Предвижу возражение – что дети пролетариев могут стать президентами Соединенных Штатов Америки или полететь в космос. У нас вот Путин тоже подчеркивает, что сын рабочего (хотя я бы посмотрел на его карьеру, если бы он родился не в СССР, а в современной России). Могут. Но я не про то, кем они могут стать, я про то, кем их родители были и что им передали. Я не про то, что каждый раз – заново, а про то, чтобы сохранить уже накопленное, приумножить и передать дальше. Наследство, в данном случае – это «МЫ», а свобода выбора и достижение высот – это «Я».

Кто у нас ещё остался? Артисты, музыканты, художники, адвокаты, нотариусы, священники, чиновники, военные и прочие лица свободных профессий, приказчики разного рода и уровня, управляющие, ученые, инженеры, врачи, преподаватели и даже силовики – тот самый, интуитивно понимаемый «средний класс», который может обеспечить получение своими детьми собственной профессии, а вот дать им место в этом обществе, закрепить достигнутый родителями уровень благосостояния и потребления – нет. Помочь достичь – да, гарантированно передать, как землю или завод – нет. Своё место под солнцем, свой талант и свой статус передать нельзя. Потому, что главное богатство среднего класса – оно в личности каждого его представителя. Оно не отчуждаемо и по наследству не передаваемо.

Важнейшая функция семьи – быть защитой для своих членов – также меняется на глазах. Изначальный контракт, лежавший в основе семейных отношений – женщина продает своё тело и социальный статус в обмен на физическую и экономическую защиту – потерял смысл. Теперь женщине не надо продаваться, а мужчине не надо её покупать, чтобы решить задачу обустройства дома и рождения детей – союзы могут быть подлинно добровольными. В итоге семья становится уязвимой точкой, ограничивая экономическую и географическую мобильность, столь важную для представителей среднего класса; на предпринимателей можно давить в стиле «подумай о жене и детях»; на людей попроще существует ювенальная юстиция, с помощью которой под флагом заботы о детях можно как угодно давить на их родителей.

Поэтому и ценность семьи, как института, для среднего класса совсем иная.

Буржуазная семья крепка и незыблема. Из мафии – крайнего и самого крепкого примера семьи при капитализме – можно выйти только вперед ногами, ведь она определяет отношения свой-чужой. Буржуазная семья задает смысл жизни, оберегает накопленный капитал от дробления, а предприятия – от упадка и передела собственности. Развод – серьёзная угроза материальному благополучию; лучше жить с нелюбимым человеком, отдать детей в интернат и проводить отпуск в противоположных концах мира, но не делить деньги.

Семья среднего класса – переменчива, как весенний ручей. Сегодня её члены живут с одними, завтра с другими, чьи дети, уже не разберешь, скрепляющие узы уже носят не хозяйственную природу, а чисто эмоциональную. Пока люди любят друг друга – они вместе, чувства охладели – разошлись, сошлись по-новому… Упадок морали? Отнюдь – расцвет чувств и настоящих, подлинно интимных отношений между людьми!

Думаю,

XXI век будет веком семьи.

Она переживет необычайный расцвет. Мы увидим любые формы совместной жизни и партнёрских отношений, освобожденные от груза взаимных экономических обязательств. Произойдет освобождение женщины: подлинное, а не получение ей в обмен на почетное звание «жены» права на самую тяжёлую работу без снятия домашних забот. Эмоциональная, чувственная сфера и экономическая выгода будут окончательно разделены. Каждый может жить с тем, или теми, кто доставляет ему радость, теми, кто любит его, и кого любит он сам – несмотря на социальные статусы или географическую разделенность.

Бдительный читатель почувствует здесь угрозу традиционным моногамным отношениям. Он будет прав. Для человека как биологического вида моногамия либо полигамия не являются генетически детерминированной моделью поведения. Среди ближайших родственников человека (приматов) встречаются как одна, так и другая модель. Более того, у разных человеческих племен, даже в рамках одного нашего вида, также есть разные подходы к организации своей сексуальной жизни. Анатомические особенности человека (прежде всего – скрытая овуляция, когда мужчина не в состоянии определить самостоятельно благоприятный для зачатия день) дает практически неограниченный простор для разных видов отношений – с биологической точки зрения.

Так что

выбор между моногамными или полигамными отношениями между мужчиной и женщиной человечество делает не на уровне биологической заданности, а на уровне социальных норм.

Как сказали бы программисты – это не hardware, а software. При этом понятно, что средняя женщина всегда будет стремиться найти лучшего – и единственного – отца своему ребенку, а средний мужчина всегда будет стремиться завести романы с максимально большим количеством привлекательных женщин детородного возраста. С точки зрения господствующей социальной нормы эта предрасположенность мало что значит. Были периоды, в том числе и в европейской цивилизации, когда нормой были как отношения много мужчин – много женщин, или один мужчина – много женщин, так и один мужчина – одна женщина.

Существуют разные точки зрения, когда (и почему) доминирующей нормой для современного человека стали моногамные отношения. Известный американский антрополог Лоуренс Лавджой, в частности, основываясь на последних исследованиях по ардипитеку, доказывает, что ещё до образования первых общественных конструкций у человека господствовали отношения «секс в обмен на еду». При этом, по мнению Лавджоя, формировались устойчивые пары, совместно воспитывавшие общих детей, сильно напоминающие современные семьи.

Мне ближе взгляды Энгельса, который подробно анализирует человеческую историю и напоминает о состоявшимся лишь в исторические времена переход от материнского права (до сих сохранившегося, например, у евреев) к отцовскому. Значит, ранее возможностей для надёжного определения отцовства не было, и род можно было вести лишь по матери, что указывает на полигамный (или, во всяком случае, весьма свободный) характер отношений в древнем мире. Зато в древних Афинах возникает семейный кодекс, регламентирующий не только вступление в брак, но и выполнение мужем определенного минимума так называемых супружеских обязанностей. Как пишет Энгельс, «первое [в истории] разделение труда было между мужчиной и женщиной для производства детей». Но при чем же тут любовь двух свободных людей? Только расчет, акт купли-продажи, сделка продавец-покупатель.

Моногамия, закрепленная законом – это не освобождение, а легализованная правом эксплуатация и закабаление женщины, превращаемой в не имеющей своего голоса производителя детей и обеспечивающей сохранение богатства своего мужчины, за что тот обязуется её кормить и содержать. Обратная и неотделимая от неё сторона моногамии – проституция. В исламских странах право доходит до логического конца, вводя для проституток норму «временного брака» на несколько часов или дней, в течение которых мужчина может заниматься сексом с женщиной, и это не будет считаться прелюбодеянием по канонам веры и понятиям общества.

Как минус на минус дает плюс, так две проститутки (а как ещё назвать человека, отдающего своё тело другому по расчету?), вступая в брак, демонстрируют обществу свою добродетель. Только это фальшивая добродетель, за её лакированным фасадом в лучшем случае скучная и размеренная семейная жизнь «по привычке». А в современном российском обществе за ней все чаще либо богатый мужик, хвастающийся перед друзьями длинноногой блондинкой на содержании, либо батрачащая с утра до вечера на ничего не могущего тунеядца женщина, боящаяся на старости лет остаться одна. И это наш идеал семьи?

Пусть не проклинают меня сторонники традиционных ценностей, но это очевидно и для них тоже:

институт брака как пожизненного союза мужчины и женщины – в глубоком кризисе.

Запреты и принуждение его уже не спасут – постепенно исчезают все рациональные причины, поддерживающие его существование.

В современной России распадается каждый второй брак. Причина разводов – 50% материальные сложности, треть – алкоголизм, лишь четверть – неверность или охлаждение отношений между супругами. Ещё одно доказательство, кстати, что брак – это не про любовь, а про быт. Только 40% россиян сегодня считают, что формальное оформление отношений нужно для совместной жизни. Учитывая, что продолжительность жизни мужчин у нас в стране существенно меньше продолжительности жизни женщин,

Россия сегодня – страна разведенных и вдов.

Вне всякого сомнения, Россия оказалась на передовой глобальной семейной революции. Мы вновь, как в 1917м – слабое звено, и снова рвется именно здесь.

Дело не в Голливуде и не в западном разврате, заполонившем страну. Дело даже не в ценностях общества потребления, диктующим молодым девушкам продавать себя мужчинам как какой-то очередной замысловатый товар, сводясь к тем самым лавджоевским самкам, живущим по принципу «секс за еду».

Все гораздо прозаичнее. Реформы 1990х годов привели к катастрофической деградации мужчин. Ранее добытчики в семье, занятые в промышленности, сельском хозяйстве, науке (в противоположность женщинам, преимущественно занятыми в сфере обслуживания), они оказались в одночасье исключенными из активной жизни – и начали спиваться. Часть ушла на отхожие промыслы из небольших и удаленных городов и селений в крупные мегаполисы центра России. В итоге оказалось, что чем дальше от Москвы, тем больше диспропорция между мужчинами и женщинами детородного возраста. В восточносибирских территориях она достигает соотношения 1 к 2!

В свою очередь, это привело к снижению качества оставшихся. Конкурировать за женщин не надо, работать тоже не надо – можно лежать на диване, ожидая, когда тебя жена обслужит. А можно и гулять – все равно не выгонит. Колоссальный рост безответственности среди мужчин – бросающийся в глаза признак провинциальной России. Эмансипация окончательно победила; но этой победе женщины оказались не рады.

В 2005м году Институт проблем глобализации, где я работал, пригласил в гости Хилари Уейнрайт, главного редактора флагмана британской левой мысли, журнала Красный Перец. Мы предложили ей небольшой аттракцион – посмотреть настоящую Россию и проехать от Москвы до Екатеринбурга на машине, встречаясь по дороге с российскими левыми. Хилари – тетка бойкая, я бы даже сказал, заводная – согласилась с радостью. Поставила только одно условие: обязательно встретиться с российскими феминистками (точнее, она это называла «женское движение»). У нас что-то не срослось в Москве со знакомыми троцкистсками и анархистсками, поэтому пришлось перенести это дело на региональную часть визита.

Я проклял все на свете. В каждом городе, где мы останавливались, Хилари неизменно спрашивала: «женщины тут будут?». Чем дальше, тем больше мне не хотелось её ни с кем таким знакомить. У меня тогда была абсолютно корыстная цель: нам было нужно, чтобы товарищ Уейнрайт в своем журнале написала, какие замечательные левые в России, чтобы на следующий год к нам её последователи и читатели приехали на контрсаммит G8. В общем, я очень боялся, как бы Хилари не разочаровалась в наших активистах. А феминистки у нас, как бы это сказать… несколько специфичные, в общем. Феминистов – навалом, а с феминистками проблема. Тем более вдали от Москвы, где с мужиками напряженка.

Так или иначе, к Екатеринбургу она меня допекла, и мы позвали местные женские движения на встречу. Арендовали зал в гостинице, поставили круглый стол. Собралось человек 15-20. Все были как на подбор: фигуры и возраст Валентины Ивановны Матвиенко и Любови Константиновны Слиски, ухоженные, улыбчивые, деловые костюмы и такой же настрой. Надо сказать, что Хилари в эту тусовку полностью вписывалась, и фигурой, и улыбкой, и настроем. Я даже уже начал было думать, что все обойдется. Но не тут то было…

— Главная проблема современного капиталистического общества – это соблюдение прав женщин! – начала Хилари.

Собравшиеся согласно закивали.

— В Великобритании реформы Тэтчер, а в вашей стране распад СССР привел к обнищанию женщин, усилил их зависимость от мужчин, вызвал вопиющие нарушения их прав!

Собравшиеся захлопали.

— Нам необходим женский интернационал, чтобы женщины России, которые уже имели многие из тех свобод, которые были недоступны нам на Западе, могли их вернуть и научить нас, как их завоевать!

Аплодисменты перешли в овации. Хилари закончила речь и села.

Слово взяла председатель одного из уральских женсоюзов:

— Полностью с вами согласны, дорогая Хилари! Рады, что и на пораженном гибельными ценностями Западе есть наши единомышленницы. Ваша идея женского интернационала очень своевременная, очень!

Наша гостья заметно приободрилась и начала гордо на меня поглядывать – женщины, мол, всегда найдут общий язык! Председательница тем временем продолжала:

— Семейные ценности ни ставятся ни во грош! Женщина вынуждена работать, а не сидеть с детьми! Нормальные мужики вымирают… Наше общество делает все возможное, чтобы противостоять натиску враждебной нам цивилизации: организует кружки вышивания для девочек, проводит обмен рецептами, ведёт борьбу против сексуальных извращений! Крепкая семья, где мужчина зарабатывает, а женщина нянчит детей и внуков – вот наш, исконно русский идеал!..

Стоит ли говорить, что женский интернационал у нас не сложился? Впрочем, Хилари была вынуждена признать, что я её предупреждал насчет российских «феминисток», и статью написала хорошую.

Как бы то ни было, если старшее женское поколение перед лицом своего возраста ситуацию с мужиками ещё готово терпеть, хоть и жаловаться при этом на тяжёлую свою долю, то молодые девушки так жить категорически не хотят, а уехать из своих городов не в состоянии. В итоге они начинают поиски «папиков», часто – иногородних бизнесменов или чиновников, которые, не являясь настоящими мужьями, то хотя бы их содержали, обеспечивали всем необходимым и периодически проводили свободное время. Пожив некоторое время в таком режиме, в «гостевых браках», они вместо образования и работы обзаводятся детьми, и обрекают себя на зависимость от своих мужчин.

Получается, у нас в России семья противопоставлена прогрессу, она не только пытается противостоять распаду общества (что хорошо), но в своих попытках этого добиться закрепляет отношение к женщине как к придатку мужчины, его собственности (что очень плохо). Это противоположно семье на Западе, которая пытается сохраниться тем, что люди все позже вступают в брак (что увеличивает атомизацию общества, что плохо) и все позже рожают детей, чтобы дать возможность обоим родителям самореализоваться, стать полноценными самодостаточными личностями до начала семейной жизни (что хорошо, потому что делает семейную жизнь более стабильной и уменьшает неравноправие партнёров). Однако и та, и другая модель обречены, потому что цепляются за общественную модель, которая противоречит изменившимся экономическим условиям.

Отношения между мужчиной и женщиной, конечно, окутаны огромным количеством разнообразных мифов и стереотипов. Обычно доминируют два подхода: мужские шовинисты оперируют терминами «сильный» и «слабый» пол; феминистки – «равенство полов». Неправы, как это водится, и те, и те. Нет сильных и слабых; нет и не может быть равенства мужчин и женщин. Никто не лучше и не хуже – просто мы разные. И у мужчины, и у женщины должны быть равные возможности добиться в этом мире того, что они хотят; но очевидно, что помимо ряда «эксклюзивных» функций будут ряд действий, которые легче совершать мужчине, и ряд действий, свойственных женщине. Попытки это игнорировать, как в Европе, или гипертрофировать, как в исламских странах, приводят к росту социальной напряженности и конфликтам.

Физическая слабость женщины в современном мире компенсирована большими количествами технических средств, от машин до возможностей дистанционной работы на дому, чтобы она могла сидеть с ребенком. Сколько браков уже распалось из-за того, что женщина становилась более успешной в традиционно мужских видах деятельности… Но она все равно будет тратить время на те вещи, на которые мужчина время не тратит, и тем самым терять свою конкурентоспособность! Кроме того, даже при рабочем общении мужчины и женщины сексуальные различия и условности будут играть свою негативную и позитивную, в зависимости от обстоятельств, роль. Игнорировать это невозможно и неверно. Ну и что из того?

Семья – это партнёрство. Партнёрство разных, но равноправных партнёров. Партнёров, у которых разные функции и полномочия, но равный статус и общее будущее.

Недавно в журнале «Сноб» натолкнулся на интересную заметку. Оказывается, в живописных горах, окружающих озеро Лугу в Китае, живут несколько десятков тысяч человек племени мосуо, чьи семейные отношения совершенно непохожи на те, которые мы знаем. В любви и сексе женщины и мужчины мосуо имеют полную автономию. Девушке, достигшей половой зрелости, вручают ключ от собственной комнаты в большом родовом доме.  С этого момента она может беспрепятственно принимать у себя кого захочет. Единственная причина, по которой двое остаются вместе – это любовь. Если любовь закончилась, отношения прекращаются. Пара может встречаться годами, а может обойтись одним вечером. Любые открытые проявления ревности считаются неприёмлемой агрессией и встречают общественное неодобрение. Воспитанием детей занимается вся семья девушки, её братья становятся им отцами, а сёстры «младшими матерями».  «Отцовские обязанности» на мужчин мосуо возлагаются только в отношении детей их сестёр. Слово Awu в языке мосуо обозначает одновременно дядя и отец, а слова убийство, война и изнасилование вообще отсутствуют.

Как сказал аргентинский писатель Рикардо Колер, проживший два месяца среди мосуо – женщины в этом обществе доминируют совершенно иначе. Им нравится, что все налажено и что семья обеспечена, но им не приходит в голову копить богатства. Рост капиталов – мужская идея; рост семьи – женская.

Главный вопрос, который требуется решить перед рождением ребенка – как его поднимать, как растить и как воспитывать. Этот вопрос должны решать не биологические родители, а вся их семья – бабушки-дедушки-тети-дяди-братья-сестры. Старшие должны младшим, а не наоборот; а младшие должны старшим лишь обещать рождать и заботиться о новых и новых младших. Задача каждого живого существа – приводить в мир новую жизнь. И каждый новый член семьи должен вливаться в этот коллектив и брать на себя ответственность за его защиту, процветание и за вновь рождающихся детей, которых должно становиться все больше и больше.

Предметом накопления семьи XXI века, базой её существования должно быть главное богатство нового века – дети.

А главным механизмом наследования станет образование. И чем скорее мы это осознаем, тем скорее наше общество изменится.