О ДЕТЯХ (ЧАСТЬ 2)
Когда Тереза Мюррей приехала в Псков в 2006-м, в год, когда там родился Дима Яковлев, она ещё не была президентом.
Не возглавляла Сенат штата Массачусетс. Но депутатом уже была.
Дружба Мюррей с Псковом начались в 1997-м. Сенатор Стэнли Розенберг, демократ из Амхерста, пригласил её присоединиться к нему, сенатору Марку Пачеко и другим массачусетским политикам в их визите в Россию. Агентство США по международному развитию пригласило их поделиться с псковскими властями опытом в сфере здравоохранения и социального обеспечения.
Терри любила сельскую местность и старинные городки, но думала: а безопасно ли вот так взять, да и махнуть во глубину непонятно и загадочной России? Сведений о стране было много, но не очень приятных. С одной стороны, она «выбрала свободу», с другой – «захвачена мафией и коррупцией», а с третьей – «очень бедная». И когда Мюррей решилась приехать, то убедилась: да, всё это так. Труд и быт русской глубинки показались более чем скромными.
– Главврач в больнице зарабатывает 300 долларов в месяц! – возмущенно сообщала она, делясь впечатлениями; и в ужасе продолжала, – А шприцы – вы не поверите! – они кипятят для повторных инъекций!
Регион лежал в руинах. Социальная сфера дышала на ладан. Пенсионеры сидели без гроша. Зрелые мужчины и женщины из сил выбивались, сводя концы с концами. И у них были дети! И ещё – немало сирот в Доме ребенка. Вялых младенцев-сирот. Больных, с пустыми глазами. «Там ничего не было и ничего не происходило. Вообще ничего» – говорила она. Это было вопиюще неправильно. И Терри решила: надо что-то делать. И это что-то будет делать она. И её коллеги по Сенату Массачусетса. И они стали делать.
Рассказывать про российских сирот у себя на родине. Искать им родителей и спонсоров детских домов. Многие сенаторы (вот она, разница с голосовавшими за закон имени псковской сироты Димы Яковлева!) решили усыновить сами больных детей.
Псков, Россия вошли в её сердце. И на сердце этом было тяжело, когда Терри в раздумьях уезжала домой, увозя память о пустых глазах малышей в Доме ребенка.
По пути на самолёт их группа проезжала Санкт-Петербург. Гид сказал: бросьте камень в море и вернетесь. Терри из вежливости бросила камень. И следующим летом вернулась. А потом возвращалась каждый год. За свои деньги.
Первое, что она сделала, вернувшись домой – приобрела несколько тысяч разовых шприцев. Потом тест-полоски для диабета, приборы для измерения давления, лекарства от туберкулеза и астмы, а также устаревающее оборудование бостонских больниц.
– А что вы хотите? Там у них в Пскове были только пластырь и аспирин!
В 2006-м Мюррей и Розенберг выступили в Пскове с лекциями об усыновлении, патронатном воспитании и законах, касающихся жестокого обращения с детьми и безнадзорности. А в Бостоне рассказали о судьбе российских малышей. Эта печальная повесть вызвала огромное сочувствие и интерес к усыновлению детей из-за океана. Американские семьи поехали в Псков в поисках новых членов своих семей.
Когда Мюррей приехала в приют уже следующим летом, то увидела много счастливых, бойких деток. А некоторых не увидела – их уже усыновили.
Она привезла оттуда в Бостон снимки детей, которые ещё ждали своего дома и рисунок дочки русского друга с надписью: «Терри с любовью, Аня». Он и сейчас висит в её доме в Плимуте, полном русских сувениров. Её отношения с Россией, россиянами, Псковом и псковитянами – это настоящая любовная связь.
В те годы, когда всё развивалось по восходящей, она, смеясь, говорила: «Вместо того чтобы ехать в отпуск на Кейптаун, я еду в Псков». Уж не знаю почему, но ей казалось, и она часто делась этим впечатлением, что Псков похож на Плимут. Возможно, дело в том, что это один из старейших городов России, а Плимут – старейший город Америки.
На регулярные встречи с Мюррей собирались псковские муниципальные и региональные депутаты, и слушали, как устроена система социального обеспечения в США и в штате Массачусетс. Она вовсе не была уверена, что они ей доверяют. Не была уверена и в том, что её понимают. Но ей казалось, – вспоминает она, – что они и вообще все русские «хотели именно того, что и мы хотим для наших семей».
Тем временем в кампанию Бостон-Псков включалось всё больше людей. Неравнодушные пенсионеры учредили «Программу бабушек и дедушек», в которую внезапно включились студенты и стали бесплатно развлекать малышей.
Мюррей и её команда вместе с Ротари Интернешнл собрали деньги на программу репродуктивного здоровья в псковских школах; начали проект информирования о диабете, инсульте и других сердечно-сосудистых заболеваниях; получили гранты на программы по изучению здорового питания в Псковском университете; а в университет штата Массачусетс поехали студенты из Пскова и Санкт-Петербурга. Стартовали проекты специализированного туризма: бостонцы поехали в Псковскую область… собирать клюкву!
Была основана общественная организация «Друзья Пскова», собравшая деньги на иммунологическую клинику. Она обслужила уже много тысяч пациентов.
И все эти круги разошлись от камня, брошенного сенатором Мюррей в Балтийские воды по пути домой из её первой поездки в Псков.
Но главное, что она сделала – это помощь детям. И помощь взрослым, мечтающим обрести в России новых членов своих семей. В 2013-м она кончилась. Точнее – её убил закон, так нужный самому главному начальнику в Кремле для защиты своих капиталов и власти.
7.
Псковские проекты Терезы Мюррей и её коллег, к сожалению, не очень-то привлекали внимание журналистов. Особенно российских. Но и в случае американских, которые по должности слушали спикера сената важного штата Массачусетс: попытки Мюррей доходчиво объяснить, почему в России так много детских домов, а в них так много детей сирот детей, в большинстве случаев понимались слабо.
Она говорила о трудной жизни россиян, о пьянстве, неполных семьях, домашнем насилии, о юридических сложностях, а американцы никак не могли взять в толк: какие такие трудности могут побудить живых родителей оставить ребенка в детдоме; или помешать другим родителям его оттуда взять.
В итоге, иные журналисты, желая упростить понимание, писали, что «русская культура не поощряет усыновление детей». Это, конечно, не так.
Тогда – в первом и в начале второго десятилетия XXI века – в России ежегодно усыновляли по 8-12 тысяч детей. А общее число сирот составляло около 700 тысяч. Это, конечно, не официальная, но реальная цифра.
Летом 2020 года в банке данных сайта Усыновите.Ru в стране было более 44 тысяч имен сирот, нуждавшихся в устройстве в семью, плюс – 30 000 скрытых сирот, родители которых официально не были лишены родительских прав.
Но гарантирует ли ребенку усыновление и другие формы приёма в семью в России благополучие, развитие, счастливое детство и здоровую юность? К сожалению, приходится признать, что – нет. Общим местом стали многочисленные случаи домашнего насилия по отношению к усыновленным детям.
Это не значит, что хороших, добрых, заботливых людей совсем мало. Это не так. Но о доброте и заботливости в России вспоминают усыновителей вспоминают, в основном, тогда, когда надо обеспечить информационное сопровождение какой-нибудь кампании. Когда готовилось голосование по «Закону Димы Яковлева», телевизор и сопутствующие инструменты пропаганды рассказывали о них изо дня в день. А зло и насилие заявляют о себе сами.
Многие помнят страшные истории об изнасилованиях отчимами, а порой и убийствах, малолетних приёмных дочерей в Белгороде, Братске, Красноярском крае, Ростовской области, в Сочи, Удмуртии – география этих преступлений широка. Как, впрочем, и трагедий, не связанных с сексом. В Москве, Мончегорске, Воронежской и Волгоградской области, Санкт-Петербурге, Омске, Приангарье, Саратове, Свердловской области и ещё множестве мест.
«Как убивают детей в России» – так называлась страшная статья, распространенная «Интерфаксом» в декабре 2012 года – как раз тогда, когда в Думе и Совете Федерации принимали «закон мерзавцев», а президент-подлец его подписывал.
Дошло до того, что в июле 2019 года Совет Федерации принял закон о создании реестра недобросовестных усыновителей – через два года после того, как Минобрнауки предложило создать реестр недобросовестных родителей и опекунов. Но может ли быть эффективной эта мера в условиях управленческого разлада, творящегося в России?
Рапортовать о почти двукратном сокращении сирот в стране, как это в 2020 году сделала российская прокуратура – одно, а обеспечить детям безопасность, благополучие, воспитание и настоящую семейную любовь – совсем другое. Так в 2019-м Минздрав объявил о таком же сокращении потребления алкоголя, а преступления на почве злоупотребления спиртными напитками продолжаются.
И даже если данные прокуратуры верны, всё равно много детей остаётся в учреждениях до 18 лет, когда государство отпускает их, что называется, в жизнь. Но какая же это жизнь, если к началу 2020 года 190 тыс. детей-сирот, по закону имеющих право на жилье, его не получили! Так нарушают их права, утвержденные законом. Есть регионы, где они получают жилье только через суд.
А как попирают другие права этих ребят? Горьких историй море.
Не сахар и сама жизнь в детском доме или интернате для сирот. Об этом написаны, наверное, миллионы страниц. Но если ничего не изменить, будут написаны ещё миллионы. Вот лишь несколько строк с блога одной из бывших подопечных детского учреждения по имени Вера. Я нашел их на сайте Усыновите.ру. Вчитайтесь в её слова:
«Ездила в интернат, где мотала срок. Жуткие воспоминания. Тут как на войне, кто-то проявлял человечность, а кто-то зверство и беспредел. Я знаю там всех работников взрослых, кто на что горазд. Не так много времени прошло, учителя и воспитки (воспитатели. — Ред.) всё те же.
Душ как был, так и сейчас, в холодном сыром подвале, хотя в интернате сделали ремонт. Помню, как каждую субботу мы в очереди, унижаясь, стояли подолгу. Мочалки после каждой помывки дезинфицировались в общем с хлоркой тазе. Шампунь и мыло по выдаче. В раздевалку могла зайти любая воспитатель. Поэтому я одевалась прямо в душе.
Как только в интернат приезжала какая-то делегация или комиссия, нас заставляли драить стены и полы. Было велено сидеть тихо и покорно улыбаться гостям. А комиссия никогда не догадается и не заглянет в мозоленные и пропахшие хлоркой руки ребенка.
Обязательно стелили скатерти в столовой для гостей. Всякие угощения. Довольные гости ставили галочку “все хорошо”, уезжали. Жизнь становилась по-прежнему. Одно радовало нас, детей. Во время комиссии нас побольше кормили.
И так год за годом».
Год за годом они живут и надеются, что взрослые изменят их жизнь.
Но как мало в России стимулов для усыновления-удочерения детдомовцев! Особенно с особенностями и инвалидностью… Число детей с инвалидностью среди всех, взятых россиянами, не меняется годами: до 2013 года оно составляло 2%, с 2014 года выросло до 3%. Иностранцы же, напротив, с каждым годом всё охотнее принимают в свои семьи детей с инвалидностью: в 2010 году их было 4%, а в 2019-м – уже 10%.
8.
Когда в Государственной Думе принимали «закон подлецов», я, предполагая, что он будет принят, задумался о безотлагательных мерах на этот случай.
Как прекрасно было бы на Родине обеспечить 1500 сирот, дела которых в тот момент находились в судах, и по которым ожидались положительные решения об усыновлении, тем же уровнем жизни, теми же перспективами, тем же вниманием и заботой, какие они могли бы получить в новой семье и в новой стране. А заодно и тех, кто остался. Возможно, это было бы отчасти реально, если бы единороссы, что подходили ко мне в кулуарах, и говорили, что их заставили голосовать, взяли в свои семьи по ребенку из числа этих 1500. Я даже предлагал это публично, но, конечно, это не осуществилось.
Тогда я и мой партнёр по гуманитарным проектам Алена Попова, имевшая четверых детей в патронате (троих серьёзно больных), решили разработать контрмеры. Поправки в законодательство, способные стимулировать усыновление детей. Мы проехали по целому ряду детских домов Новосибирской области; доехали до потрясающего детского дома в соседнем Томском регионе – Уртамской школе-интернате для детей с ограничениями в здоровье.
Уртамское – это малюсенькое сибирское село на берегу Оби, как ехать из Томска в ту самую конкурировавшую с ним когда-то Колывань. Не на каждой карте и разглядишь. А школа, благодаря классному директору Тамаре Ромашовой, привлекшей к её развитию всех – губернатора, региональный бизнес и даже каких-то американцев – превратилась в центр развития паралимпийского спорта. В этой школе с нищим бюджетом никогда не было типичных проблем российских детских домов – дети не убегали, никто никогда потом не попадал за решетку, всем находили место в жизни. И да – и россияне, и иностранцы усыновляли этих весьма проблемных детей!
У богатых был противоположный подход. Например, Михаил Прохоров придумал давать усыновителям по 50 000 долларов. Думаю, Уртамская школа таких денег не видела никогда в своей истории. Мы осторожно отнеслись к логике олигарха, ведущей, скорее, к махинациям, чем к появлению добросовестных приёмных родителей. Разумеется, государство такое предложение тоже не поддержало.
Хотя потратить те же деньги на поддерживающие меры было бы полезно. И мы предложили: во-первых, увеличить вдвое оплачиваемый отпуск членам семей, где есть усыновленные дети. Во-вторых, освободить членов семей, где есть усыновленные дети, от уплаты подоходного налога. И в-третьих, привязать размер пособия, выплачиваемого ежемесячно усыновителю, к размеру зарплаты учителя в этом регионе. Насколько мне известно, ни одно из этих предложений до сих пор не реализовано.
Эти и другие меры – пункты демографической политики. Или, если угодно – стратегии. Но главный пункт: чтобы россияне усыновляли детей, им необходимо дать уверенность в завтрашнем дне.
Точнее – так:
нам необходимо так изменить Россию,
чтобы люди ощущали уверенность в завтрашнем дне своих детей.
Когда они не боятся увольнения, разорения, избиения и даже наводнения или извержения, потому что они знают: у них есть либо социальные гарантии, как в большей части стран Западной Европы, либо, как в Штатах, где социальных гарантий меньше, что экономическая ситуация страны позволит не пропасть ни им, ни рожденным ими, ни усыновленным детям. Когда они понимают, что их страна на подъеме, и завтра жизнь будет лучше, чем вчера.
В Европе, несмотря на гарантии, рожают меньше. В Штатах – больше. Причем в разных странах и регионах Старого Света, и в разных штатах Нового – по-разному. Конечно, играют роль и культурные особенности. Потому что в Европе и в Америке – разная вера в развитие своих стран. Уверенность в завтрашнем дне своих детей – ключевой момент.
9.
Особенно для матерей. Они родились в разных частях мира. И рожали в разных краях. Подчас – не там, где родились сами, а в более безопасных, мирных, сытых местах. У них у всех разная культура; разный уровень образования; разные санитарные условия и возможности заработка; разная культура, традиции и методы вскармливания, ухода и воспитания детей, но объединяет их одно – они матери.
Многие из них, живущие в развитом мире, чувствуют: семейный уклад стремительно меняется, и, возможно, уже их дети будут жить совсем не в тех семьях, какие существуют сегодня. Мобильность, другие условия труда, изменения в сфере этики, культуры отношений между мужчиной и женщиной, а также правовых норм неизбежно скажутся и на них.
Но каждая из них – мать.
Мать в современном развитом мире – это профессия. И если Россия сохранит себя как государственную целостность, пусть и очень сильно видоизмененную, одним из приоритетов муниципальной, региональной и центральной политики должна стать забота о материнстве. Но в новом качестве. Поскольку, по моему мнению, большая часть налогов должна будет оставаться в муниципалитетах, главная забота о матери и ребенке, об их здоровье, благополучии и развитии будет сконцентрирована там. Это потребует серьёзных управленческих решений и изменений. Главное – соблюсти ключевой, фундаментальный принцип:
мама – это профессия, огромный и необходимый обществу труд;
он должен быть адекватно оплачен.
Современное российское государство пытается подкупить семьи, подвесив морковку в виде «материнского капитала», который семья получит, когда дети уже вырастут. Идея оплатить квартиру и учебу для подрастающего поколения – прекрасна; вот только это слишком далеко от сегодняшнего дня, когда надо принимать решение о рождении ребенка.
Те, кто поумнее, кроме того, понимают, что неизвестно, какой тогда будет курс рубля, и сколько будет стоить квартира, и как надо будет платить за учебу – все в России слишком быстро меняется. Поэтому соблазняются материнским капиталом в основном те, кто думать не привык. Умножая тем самым социальные проблемы.
Нет, деньги молодым семьям нужны сейчас. На врачей, на детские сады, на одежку для растущих деток. На съем квартиры, в конце концов. Некоторые либеральные экономисты говорят, что, если мамам платить зарплату, мы будем плодить иждивенок. Ну, если считать воспитание детей бездельем, то они правы. Я так не считаю. И даже если наличие материнской зарплаты привлечет прежде всего бедные слои населения – тоже ничего страшного. Если будет регулярная оплата, то их дети уже на улице не останутся, а дальше это задача общества – создавать хорошую систему образования и социализации. Для возрождения нации это, в любом случае, неоспоримый плюс.
При этом, несомненно, активнейшая роль в этой сфере будет принадлежать частной инициативе. Это касается и области здравоохранения и санитарии, и системы воспитания и образования (включая кадровое) детей и взрослых, и сферы педагогических исследований и обучения преподавателей и воспитателей, и пространства культуры, искусства и спорта.
При этом соблюдение личных прав и интересов каждого человека нельзя отделять от соблюдения равных прав мужчины и женщины, начиная с их прав, как членов общины, до их прав, как граждан, включая профессиональную деятельность и вопросы найма, участие в общественных инициативах и политике, военную и мирную государственную службу. Равноправие – это ценность.
Очень важно, чтобы родители имели основания для уверенности: их дети, когда они вырастут, будут иметь те же права и возможности, что и они сами. А быть может, будут более развитыми и свободными, чем они. У каждого будут условия для получения образования и личного развития. Каждый сможет посильно реализовать себя в профессиональной области.
А главное – они никогда не будут сиротами. Даже если лишатся родителей. У каждого будет семья.
