О НОВОЙ ЭЛИТЕ (ЧАСТЬ 2)

Когда я пришел на металлургический комбинат в Свердловской области – аккурат рядом с Уралвагонзаводом – в темном цеху стоял гром и скрежет. На крюках под потолком двигались огромные котлы. По рельсам шли вагоны. Рабочие в робах и шлемах выныривали из темноты одинаковыми сосредоточенными тенями.

Полусфера печи наклонилась над котлом. Сталь готова политься. её жар трещит, прожигая свой путь к противоположной стене. Кожу обжигает, и я, заглядывая в круглое жерло, вижу, как медленно движется в ней, мерцая, желто-оранжевая масса. В нем шипит, течет, переливается пламя.

Печь наклонилась, сталь полилась, капли огня рассыплись над котлом, долетая до меня. Обдало новой сжигающей волной. Я мог отойти, но зрелище притягивало.

Жидкая сталь сияет солнцем… Я уже сравнивал солнце с силой. А силу – с партией власти. Вот и тогда я подумал: вот так и «Единая Россия» притягивает простого человека. Она опасна, но сильна, и дает то, чего не может дать слабость оппозиции.

Позже – в перерывах между взятием металла на пробу – в темноте тесной пультовой кабины я говорю с рабочими. Один сидит, глядя в узкое окошко, за которым в печь льется сталь. Стекло окна полыхает желтым, красным, оранжевым.

– У нас в стране всё нестабильно, – говорит он, а когда поворачивается ко мне, левая половина его лица озаряется. – Сегодня одно, завтра другое. Мы много пережили в девяностых – там не было уверенности. Самый главный страх – неуверенность в завтрашнем дне. Когда её нет, ты не знаешь, что делать сегодня. Мы далеки от того, что происходит в столице. Но нам не всё равно, что творится в стране. Нам важно, что будет с нашими семьями. Если в семье порядок, то… стабильность – это хорошо.

Его зовут Андрей. Ему не больше сорока. Двадцать лет он сталевар. Голосовал за «Единую Россию». Я спросил:

– В чем цель его нелегкого труда? – этот вопрос я задаю часто.

– Главная цель – благополучие в семье. – отвечает Андрей. – Другой нет.

Не отворачиваясь от окошка, он ругает партию власти. Говорит:

– у агитаторов «Единой России» я спрашиваю только одно: когда нам поднимут зарплату?

К чему я это рассказываю?.. Все знают: воровать – плохо. А партия власти – скопище жуликов и воров. И те, кто за неё голосует, тоже считают её ворьем и жульем. Но –голосуют! Почему? Потому что Единая Россия – партия Путина. А Путин – сила. А сила – это стабильность. Для рабочего она опасна, как расплавленная сталь, но он отходит в сторонку с её пути. Соблюдает технику безопасности, замыкаясь в семье.

– Я против того, чтоб американцам не давали усыновлять российских детей, – говорит Андрей, когда мы выходим из будки.

Я останавливаюсь. Он смотрит на меня. Его левая щека и глаз загораются оранжевым, но он быстро переходит в красный.

– Почему?

– Здесь же никто не усыновляет…

Рабочий. Человек труда. Всё понимает. Но он – человек практики, человек реальности, человек дела. Того, где важна сила. Попробуй без силы – поработай. Отсюда – уважение к Путину. И голосование за «Единую Россию». Когда он увидит другую силу, то поддержит ее. Нам нужен этот человек, его ум, его руки, его голос. Но чтобы он пришел к нам, новый класс обязан стать силой.

9.

Производственная сила. Сила идеи. Политическая сила. Прямые, понятные слова.

Я не люблю слово «элита». И не люблю тех, кто себе присваивает этот статус, чтобы оправдать свои притязания на власть.

Маркс, Энгельс, Ленин, Грамши тоже не любят это слово. У них другие термины. Например – «угнетённые классы», в том числе революционный класс, чья задача – изменить общественный порядок, политическую и экономическую систему. Они видят, как хозяева жизни господствуют в авторитарных режимах. У них нет иллюзий на счет «демократизма» республик, где, как пишет Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», богатство пользуется властью косвенно, но верно.

«Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма, – развивает его мысль Ленин в работе “Государство и революция” – и потому капитал, овладев… этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько надёжно, настолько верно, что никакая смена лиц, учреждений, партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти».

Ротация по сути дела ничего не меняет в коррумпированной системе, выражающей политические интересы союза крупного капитала, силовой и гражданской бюрократии – то есть российской политической элиты. И примкнувшей, припавшей к ней культурной и медиа-элиты, что используют искусство и массовые коммуникации для манипуляций эмоциями и мнениями угнетённых. Включая новый класс постиндустриальных производителей, пролетариат наших дней – созревающий революционный класс.

Его победа будет означать смену правящего класса – людей, групп, коалиций, слоев, присвоивших власть в России.

Какой будет эта победа? Бескровной? Или связанной с потрясениями и насилием?

Среди моих друзей есть те, кто следом за Жоржем Сорелем, надеются создать миф, мобилизующий массы на преображение мира насилием. Для них «доктрины и системы суть интеллигентские спекуляции, имеющие мало общего с реальной схваткой и интересами пролетариев». «Насилие, – повторяют они, – это чистая воля, а не умственная конструкция», революцией движет идея «нравственной ценности насилия» над злом. И потому «насилие есть главная движущая сила истории». Так они думают.

Не отметая насилие как неизбежность в борьбе с агрессивными и не желающими мирно отдать власть современными элитами, скажу:
в наших интересах спокойная смена системы.

Это отвечает гуманистическому мировоззрению, ставящему во главу угла жизнь, свободу, творчество и интересы личности, а также потребности в наименьшем ущербе предприятиям всех видов и укладов, социальным службам, здравоохранению, образованию, культуре. Им предстоят большие реформы. И провести их будет легче, если не придётся воскрешать их из руин.

Главное: мы должны заставить нынешних «хозяев жизни» отдать власть новому классу и его союзникам – труженикам.

Боюсь только, что в феврале 2022 года Путин дал нам чёткий сигнал: без боя они не уйдут. Ну что ж, шанс им дан.

10.

24 февраля 2022 года меня разбудила в 7 утра жена, проснувшаяся, чтобы ехать к себе на работу.

– Вставай! У нас война! – её голос заметно дрожал вместе с мобильным телефоном в её руке.

– Какая ещё война??? – пробурчал я. Больше всего в жизни не люблю, когда меня будят утром по всяким пустякам.

О надвигающемся вторжении России в Украину в последние полгода не говорил только ленивый. Я ленивым не был, и в многочисленных телеэфирах не уставал повторять, что никакого российского наступления не будет, что Путин мерзавец, но не сумасшедший, что его армия не в состоянии завоевать Украину, и поэтому все манёвры его войск – это банальное запугивание Запада, начавшееся после проигрыша на выборах президента Трампа. Его преемник Джо Байден в Кремле считался слабаком-дипломатом, которого надо слегка припугнуть большой войной, и он согласится на любые требования. Может, Польшу из НАТО и не выгонит, но с Зеленским встречаться точно перестанет.

Иллюзий по поводу желания Путина подчинить себе Украину у меня не было, но со всех точек зрения было бы гораздо проще сначала поглотить Беларусь, получить новые плацдармы и новых солдат, провозгласить новый Союз Суверенных Славянских Республик, и уж затем присоединять к нему сильно укрепившуюся в военном плане за последние годы Украину.

Мои друзья и партнёры, напротив, в один голос меня уговаривали уехать из Украины. Я им обычно отвечал, что меня родители учили защищать свою землю, семью и бороться с фашизмом, а не убегать от него.

23 февраля я был на деловых переговорах в Дубае о вложениях в одну прекрасную украинскую компанию. Дело выгорело, мы ударили по рукам, и я в прекрасном настроении ехал в аэропорт. Мне надо было на два дня вернуться в Киев, и потом полететь в Штаты завершить сделку.

С самого утра мне писали разные люди, что-то «в Украине вот-вот начнётся». Впрочем, это «вот-вот» я слышал уже раз десятый, поэтому я всем с усмешкой отвечал, что автомат уже готов, и боекомплекты охрана уже подготовила. Это, кстати, было чистой правдой.

Последним в их ряду был мой партнёр Вадим, который, провожая меня в аэропорт, на прощение тоже уже не в первый раз спросил, не хочу ли я на всякий случай полететь напрямую в Штаты, не заезжая в Киев. Разумеется, я не хотел. Как, вообще можно сравнивать какие-то там заморские сытые прелести с вечнобурлящей и никогда не скучной украинской столицей!

В аэропорту меня ждала неожиданная проблема. Первый раз в моей жизни авиакомпания перенесла рейс на полчаса раньше положенного времени вылета. Теперь-то я понимаю, что они знали, что надо было вернуться в Киев точно до полуночи, а тогда я долго негодовал у закрытой стойки регистрации, звоня помощнице Анастасии с требованием обрушить все ведомые ей астральные и юридические кары на МАУ, и срочно купить билет хоть на ковер-самолёт, но доставить меня в Киев.

– Слушай, судя по сообщениям CNN, тебе это знак свыше, – уговаривала меня Настя. – Лети в Штаты!

Я упирался.

За минуту до закрытия регистрации освободился один билет на дубайский лоукостер. Вот это действительно был знак небес – и я его не упустил.

В 23:40 вечера 23 февраля мой самолёт совершил посадку в Киеве… А уже в 5 часов утра, как водится, без объявления войны, бронированные армады пересекли границу мирно спящей страны, а по мирно спящим городам полетели ракеты. Солдаты группы «Центр», вновь, как в 1941-м, поползли по Украине.

Увы, я ошибся в своих прогнозах. К счастью, я оказался там, где должен был быть.

11.

После сообщения про войну я все-таки заснуть не смог. После часового изучения обстановки с телефоном в руках и компьютером перед собой я поехал в город, осмотреться. Навстречу двигался плотный поток машин – люди спешно покидали город.

Судя по сообщениям в соцсетях, ключевой битвой этого дня должен был стать аэродром в Гостомеле – небольшом городке на запад от Киева. Туда российская армия высадила десант из костромских десантников, который должен был создать плацдарм для захода основных сил. Если бы этот план реализовался, то украинская столица могла бы пасть уже первой же ночью.

К счастью, этого не произошло. Российское командование все организовало в свойственном себе бездарном стиле. Десантники (по моим данным, это были служащие 331-го гвардейского полка 98-й воздушно-десантной дивизии) столкнулись при высадке с неожиданным для себя сопротивлением подразделения Нацгвардии Украины. Вертолётная группа, которая должна была поддерживать высадку, в панике улетела, потеряв несколько машин. В итоге российских солдат, оказавшихся на лётном поле, просто расстреляли со всех сторон. Главной потерей украинцев по итогам того дня был стоявший в ангаре на этом аэродроме уникальный самолёт – самый большой в мире – АН-225 «Мрия». Он с начала месяца проходил там ремонт, и поэтому, в отличие от всей военной авиатехники, спрятанной ещё до начала российского наступления, никуда перемещён быть не мог.

Но я тогда всего этого ещё не знал. Знал, что десант высадили, и нетрудно было понять, что эта ночь могла бы быть решающей. Поэтому я закрыл дом, написал возможным захватчикам записку, где лежит еда и просьбу вести себя прилично, и поехал в военкомат – записываться в территориальную оборону.

Тот день, конечно, был совершенно особенным для всей страны. Паники на улицах не было, но не было и надежд на эффективность действий власти. Все понимали, что их будущее только в их собственных руках, и хотели, чтобы эти руки были максимально вооружены.

Вообще, чем точно помогли бесконечные телевизионные дискуссии о возможной войне, которые шли в Украине последние два-три месяца перед началом «спецоперации» Кремля, так это тем, что очень многие всякими правдами и неправдами обзавелись оружием, которое припрятали на всякий случай дома. Я, в принципе, не был исключением, тем более что моя фамилия во всевозможных «расстрельных списках» тех, кого захватчики должны были выловить в первую очередь, красовалась неизменно в самой верхней части.

Проблема только была в том, что шеф моей охраны, у которого все и хранилось, успел уехать в другой город, где он был прописан, и там записаться в тероборону ещё раньше меня, со всем заготовленным арсеналом. Так что единственным источником вооружения оставался военкомат.

Он находился на окраине города в малоприметном здании, примыкающем к промзоне. Вокруг была конкретная толпа народу, явно намекавшая, что за ними занимать уже слишком поздно. Однако меня тут же узнали, и отступить стало невозможно.

– Ого, какие люди с нами! Спасибо за позицию! – я думал, плечи отвалятся ещё до боя от количества рук, которые по ним хлопали. Я пожалел, что пренебрёг бронежилетом, который мне совсем недавно предлагали друзья.

– А что, оружие-то выдают? – аккуратно поинтересовался я у очереди.

– Дают, дают!  Надо только дождаться.

Однако очередь никуда не двигалась. Впрочем, мы же находились в Украине, а значит, какой-то выход из тупика обязательно будет найден.

Решение скоро пришло к военкомату само, на своих ногах. Его звали Владимир Омелян – бывший министр инфраструктуры в правительстве Петра Порошенко. Он был известен всей стране по переговорам с Илоном Маском для строительства скоростного транспорта Hyperloop между Киевом и Львовом.

– О, Илья! А ты что тут делаешь?

– В смысле, что??? Как все: пришёл в тероборону за оружием!

– Ааа… Это хорошо, ты молодец, – сказал Омелян, протискиваясь ко входу в военкомат вместе с ещё несколькими хлопцами в камуфляже.

Я понял, что шанс сейчас уйдёт.

– Володь, эту очередь за сегодня не пройти!

Омелян задумчиво посмотрел на меня, на толпу и на небо. Солнце явно преодолело зенит и подталкивало к ускорению процесса.

– Ладно. Нам тут помощь нужна, помоги оружие загрузить в грузовики. И поедем тогда уж с нами.

Через четыре часа в расположении части, куда вступил Омелян, я уже пишу заявление о присоединении к теробороне. В руках у меня новенький ручной пулемет РПК-7 – автоматы закончились как раз на мне, и некоторые посматривают с завистью.

– Боевой опыт есть? – спрашивает усатый полковник.

– Нет, – честно отвечаю я. – Но есть опыт уличных боев в 1993-м, и подготовка Левого фронта… В общем, оружие в руках держал, но…

– Так: будем считать, начальная. Значит, пойдёшь во вторую роту. Первая у нас для новичков, третья – для профессионалов. Воинское звание?

Вот этот вопрос вызывает у меня реальное затруднение.

– Ну, у меня военная кафедра физфака МГУ – я как бы лейтенант, оператор противовоздушного комплекса С-300 по специальности. Но вообще-то как у депутата у меня звание генерал-майор…

Полковник, увидев старшего по званию, оживился.

– Это какой же армии-то? – спросил он с нескрываемой иронией.

Я покраснел.

– Российской, какой же ещё…

– Так, пиши «рядовой» и иди на пост. Первая рота отправляется учиться. Вторая рота – готовить позиции для обороны центра. Третья – едет в Гостомель, на зачистку территории от вражеского десанта. Только помни: пулемётчик – первая цель для снайпера, так что как начнётся, меняй позицию после двух-трех очередей, не сиди на одном месте! Вопросы есть?

Так началась моя первая армейская ночь в замершем перед атакой ощетинившимся Киеве…

12.

В территориальной обороне, впрочем, я прослужил недолго. Уже 25 февраля, как раз после завершения очередного дежурства, мой телефон зазвонил.

– Ты где? – спросил меня голос бывшего премьера страны Алексея Гончарука. – Ты нам тут срочно нужен.

Такой звонок мог означать только одно: Дело. Поэтому скоро, пробравшись через до конца не спавшие пробки на выезде из города и пока что не заблокированные просёлочные дороги, я стоял в секретном укрытии. Передо мной был завешенный самым хитрым вооружением Гончарук.

– Тероборона – это конечно, хорошо, но для тебя не эффективно, – Алексей очень любил, чтобы все было эффективно. – Сам подумай, где ты более нужен.

– Ну, учитывая, что бизнес накрылся, наверное, пора возвращаться к деятельности в России…

– Вот именно. Подумай как, а я тебя прикрою, чтобы тебе никто не мешал. Может быть, если у тебя что-то будет получаться, даже поможем, – весьма оптимистично предложил Гончарук.

Что делать, конечно, я придумал ещё за первую длинную ночь войны в обнимку с моим пулемётом. Старая добрая идея о «русскоязычной Аль-Джазире», или, более современная аналогия «русская NEXTA» давно меня не покидала. И сейчас было понятно, что традиционная либеральная журналистика в России закончится в самые ближайшие дни, и кто-то должен прийти ей на замену. Конечно, та же NEXTA – это не совсем журналистика. Как сказал бы многократно цитировавшийся в этой книге Ленин, наше СМИ должно было стать «не только коллективным пропагандистом и агитатором, но и организатором». Собственно, именно про новую антивоенную организацию и были все мои мысли.

В общем, я поставил очередную невыполнимую задачу: за три дня в условиях военного времени сделать телеканал и информационное агентство, которое бы могло рассказывать россиянам обо всём, что связано с войной.

На следующий день через украинское Общественное ТВ я уже получил неиспользуемое помещение недалеко от Киева, незасвеченное для российских диверсионных групп. 29 февраля состоялось пробное вещание канала, который мы назвали Утро Февраля (название было выбрано в связи с началом вторжения, и потому что в феврале 1917-го началась революция в России). Приключений было первоначально много: нам перерезали Интернет, и мы спаслись с помощью экстренно доставленной по поручению Илона Маска спутниковой связи Starlink; потом нам блокировали Ютьюб по жалобам российских спецслужб, и пришлось дойти до Сергея Брина, чтобы нас от них защитили. Так или иначе, а к концу марта у нас было уже полмиллиона зрителей, из которых почти три четверти были в России. Ещё через месяц мы развернули 27 корреспондентских точек от Дальнего Востока до Калининграда и от Питера до Кавказа. Утро Февраля стало единственным СМИ на русском языке, которое работает и говорит с россиянами непосредственно из центра событий в Украине.

Разговор этот был весьма нелёгким. В какой-то момент мы включили в наш эфир весьма показательный сюжет из США. Женщина средних лет разговаривала с моим хорошим знакомым, родом из Харькова, который жил в Кремниевой долине. Сама она приходилась ему родной тётей, и тоже жила уже лет двадцать как в столице американских инноваций. Мой друг показывал ей кадры, сделанные их общими родственниками в украинской Буче, со всеми ужасами войны: убитыми людьми на улицах, сожжёнными домами, соседками, подвергшимися насилию. Женщина только качала головой: «мы, русские, не такие! Этого не может быть. Я точно знаю: мы не такие! Это все фейк, заберите!!!». Она не смотрит российского ТВ, гражданка США, республиканец, работает в хай-тек компании, её собственные родственники присылают ей сделанные своими собственными руками снимки – но она отказывается в них верить. Для неё это равноценно признаться в том, что она сама – фашист.

Российская власть где-то на уровне Фрейда сделала так, что параллелей с немецким нашествием в 1941-м сейчас у украинцев – выше крыши. И солдаты группы «Центр» (Z – Zentrum, символику Z активно использовали также эсэсовцы), и бомбёжки Киева на рассвете, и куры-млеко-яйки в исполнении российских солдат. Аннексии Крыма и аншлюс Австрии, судетские немцы на Донбассе, риторика про «национал-предателей» и – во главе всего – отрицание самого существования украинской нации. В качестве вишенки на торте вторжение началось 24 февраля – ровно в этот день в 1920-м году в мюнхенской пивной «Хофбройхаус» была создана гитлеровская НСДАП. Россияне эти бьющие в глаза параллели, разумеется, предпочитают не замечать. Но они есть, они вызывают на подкорке страх и полностью блокируют, закрывают сознание людей.

В конце марта 2022 года я встретился в винницкой кафешке, в 200 км от Киева, с моими родственниками, только что выбравшимися из небольшого посёлка Березовка, что на Житомирской трассе, идущей на запад от Киева. Я испытывал глубокое чувство вины перед ними: вплоть до последнего говорил им, чтобы они оставались дома, что войны не будет, а даже если что и случится – то не фашисты же россияне, они не будут воевать с мирными гражданами. В итоге они – муж, жена, девочка-школьница и бабушка 90 лет – остались дома.

Сначала вокруг их дома заварилась полноценная война, с танковыми атаками и контратаками, со сбитыми самолётами и вертолётами, наступлением и отступлением то российских, то украинских войск, а потом случилось чудо. В их дом попала ракета с кассетными боеприпасами. Попала, рассыпала своё смертоносное содержимое по всему дому и приусадебному участку – но не взорвалась.

Это спасло им жизнь. И не потому, что они сидели в это время в подвале.

Российские солдаты пришли на следующий день. Увидев торчащую ракету и разбросанные повсюду боеприпасы, они не пошли проверять их дом, испугались. Зато соседей они проверили – тех, кто оставался, вывели во двор и расстреляли. Просто потому, что им понравилось место для засады, и лишние свидетели были не нужны. Вместе с местным батюшкой, кстати – Московского патриархата.

Единственным человеком, который хранил абсолютное спокойствие во время всех этих событий, была бабушка. «Я это уже один раз видела», – сказала она.