О НАСИЛИИ И МЕТОДАХ БОРЬБЫ (ЧАСТЬ 2)
Я отношусь к вопросу о насилии в политической борьбе взвешенно. Всегда, когда можно его избежать, делаю для этого всё возможное. Но и не боюсь ситуаций, когда понимаю, что пришло время двинуть собой за свои взгляды. И уж точно я могу отступить, если не вижу пути к победе, но никогда не отступлю лишь потому, что вижу неизбежность насильственных столкновений или вероятность репрессий.
Думаю, что это – самая честная и конструктивная позиция.
В июле 2006 года проходит ежегодный саммит G8 – «Большой восьмерки». На сей раз его принимает Россия в Санкт-Петербурге. Обычно во всех странах мировое анти- и альтерглобалисткое движения используют эти встречи, чтоб донести свои взгляды до широкой публики. Проводят митинги и манифестации, связанные с темами саммитов. В иных странах их сурово разгоняют, в других – изображают диалог с протестующими.
*** Антиглобали́зм — общественное и политическое движение, направленное против определённых аспектов процесса глобализации в её современной форме, в частности против доминирования глобальных транснациональных корпораций и торгово-правительственных организаций, таких как Всемирная торговая организация (ВТО). Более точное название программных целей и идеологии движения, называемого антиглобализмом — альтермондиализм. Годом рождёния альтермондиализма считают 1999 год, когда произошли первые мощные и скоординированные выступления противников мирового финансового порядка в Сиэтле, во время саммита ВТО. Антиглобалисты регулярно проводят в разных странах мира социальные форумы, различные акции протеста, обычно приуроченные к конференциям ВТО и саммитам G7/G8. Окончательно движение оформилось с началом проведения собственных оппозиционных съездов, первым из которых был Социальный форум 2001 года в бразильском Порту-Алегри. С тех пор Всемирный социальный форум – альтернатива ежегодному Всемирному экономическому форуму в швейцарском Давосе.
Антиглобализм иногда путают с альтерглобализмом, то есть альтернативой неолиберальной глобализации. Несмотря на коренные различия в стратегических целях (антиглобалисты стоят на изоляционистских и консервативных позициях, альтерглобалисты – на классической левой платформе, подразумевающей стирание национальных границ), обычно альтерглобализм считают частью антиглобалисткого движения.***
В 2006м у меня был замысел использовать саммит восьмерки для формирования альтернативного КПРФ левого субъекта, известного стране. Мы создали бренд «Левый фронт». Но он был мало заметен. И, как радикальная молодежная организация, имел мало шансов на известность.
Антиглобалисты для массового уха, особенно для журналистов, были куда более модными и интересными людьми, чем какие-то доморощенные леваки. То, что мы – и так часть этого движения, никого не волновало. Народу был нужен модный лейбл; и грядущий саммит мог его на нас проставить.
В каждой стране, куда съезжались протестующие со всего мира, были общественные организации, не партийные, но способные разместить гостей, а также организовать коммуникацию с властями и другими политическими группами. В России очевидными платформами для этого были три левых аналитических центра: «Альтернатива» Александра Бузгалина , Институт «Коллективное Действие» Карин Клеман , и Институт проблем глобализации, когда-то основанный Михаилом Делягиным, но которым тогда управляли мы с Борисом Кагарлицким*. На их основе и был создан оргкомитет массовых антиглобалистких выступлений, они же Российский социальный форум, они же контрсаммит G8.
Перед нами встал вопрос: как провести нашу акцию, но не превратить её в обычный митинг под дубинками ОМОНа? Ответ на него был прост: никак.
И тогда я решил написать письмо Путину. Давайте, пишу, сделаем всё прилично – устроим диалог вместо мордобоя… Передаю его через создателя Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) Сергея Караганова, с которым я в приятельских отношениях, Сергею Приходько – помощнику президента, курирующему международные вопросы и отвечающему за саммит. Письмо доходит. И ответ – положительный.
Кремль дает указания Приходько и губернатору Санкт-Петербурга Валентине Матвиенко. Согласно установленной во время других саммитов G8 практике, мы делим город на красную и зеленую зоны. К северу от Невы всё наше, к югу – их. И никаких избиений и задержаний. Такие властью даются заверения и обещания. Впрочем, они их всё равно нарушают. Но позже.
А пока для контрсаммита выделяют стадион имени Кирова (сейчас его уже нет) на Крестовском острове. У нас полная свобода рук. Кто-то мрачно шутит про идейных наследников Пиночета. Но оргкомитет соглашается: «Стадион, так стадион», – говорим мы, на тринадцать лет раньше Владимира Зеленского.
Параллельно что-то готовят либералы. В обстановке повышенной секретности, но под телекамеры западных СМИ, я встречаюсь с Гарри Каспаровым. Выясняется, что группа правых решила встретиться в ходе саммита с Бушем. Им не нравится, что мы достигли соглашения с властями и проводим массовый сбор антиглобалистов всего мира в Питере.
Но мы хотим довести наше дело до конца. Мой план – привести делегацию антиглобалистов к Путину – чтобы под камеры центрального телевидения изложить программу движения, основанную на законе Тобина*** Джеймс То́бин (англ. James Tobin; 5 марта 1918 — 11 марта 2002) — американский экономист, лауреат премии по экономике памяти Альфреда Нобеля (1981). Идея налога Тобина была изложена в его выступлении на конференции Восточной экономической ассоциации 1978 года, и опубликована в статье «Предложение по валютной реформе». Его предложение состояло во введении единообразного международного налога на спот-операции на валютном рынке. Налог Тобина должен был ограничить трансграничную миграцию краткосрочного капитала, вызывающую быстрый отток капитала из развивающихся стран. Первоначально Тобин полагал, что ставка налога может составлять около 1%, однако впоследствии её понизил до 0,1–0,25%. Налогообложение валютных операций должно было, по мысли Тобина, дать два результата: стабилизировать колебания валютных курсов, возникающие из-за краткосрочных спекуляций, и сделать налоговые поступления новым источником дохода для финансирования экономического развития.
Альтернативой налогообложению валютных операций является банковский сбор. В частности, он был введен в Германии в 2007 году в связи с финансовым кризисом, и с 2010 года оплачивается поставщиками финансовых услуг и кредитными организациями. Сбор предназначен для покрытия расходов, связанных с системным риском кредитных и торговых операций в финансовом секторе.
Особенность налога Тобина в том, что это косвенный налог на валовый оборот. Его нужно уплачивать дважды: когда инвестор приобретает иностранную валюту и когда её продает. Если предположить, что налог будет равен 0,1%, а процентная ставка на внутреннем рынке достигает 5%, то для выравнивания условий на финансовых рынках доходность вложений в иностранные активы должна составлять не менее 5,2%. Если инвестор ежемесячно повторяет вложения, то эквивалентная доходность по иностранным активам должна быть уже не менее 7,4%. Таким образом, небольшой по величине налог Тобина способен серьезно препятствовать краткосрочному движению капитала.
Под давлением антиглобалистского движения закон Тобина был поддержан ООН в качестве всеобщей мировой инициативы. Ряд стран, как Франция и Бельгия, выступили в его поддержку, однако главные бенефициары существующего порядка вещей, как Великобритания, выступили категорически против.***
Так мы бы изложили конструктивную и конкретную программу перемен, которую не давали сделать левой оппозиции. Причем согласовано: мы идем в майках с девизом «FUCK PUTIN!», чтоб избежать обвинений в «лояльности». Путин, в свою очередь, мог бы похвастаться перед западными коллегами своей «открытостью» и «демократичностью». Поэтому нам разрешают отхипповать по полной программе.
И вот пять человек, включая меня, Карин Клеман, Александра Бузгалина, Бориса Кравченко от профсоюзов и бывшего нацбола Дмитрия Жвания из ДСПА (Движения сопротивления имени Петра Алексеева, это его идея – футболки FUCK PUTIN!), готовятся идти к мировым лидерам. Но в это вмешиваются силовики, которые на полном серьезе видят во мне агента британской разведки. И нас «вяжут». Утром, в день разрешенной акции против G8. Встречи нет. И институционализации движения тоже нет.
Это – очередной пример провала сценария «ненасильственного», «конструктивного» сопротивления. Ясно: даже в благоприятных условиях и при любых договоренностях, его успех не гарантирован. Не говоря уж о ситуациях активного противостояния.
10.
Есть и третий сценарий борьбы – тактика «малых дел», противопоставление «чистых» общественных инициатив «грязной» политике. Многие активисты, разочаровавшись в политике, идут заниматься волонтерскими, градостроительными, экологическими, благотворительными и т.п. делами. Подводя под это высокоморальное обоснование: кому персонально помог хоть один политик? А тут каждый активист может указать на десятки, а то и сотни людей, чью жизнь он реально улучшил.
Во эпоху народников XIX века (да и в наше время), это предмет бурных споров и длинных дискуссий. И впрямь, может быть, не надо настаивать на смене строя? А постепенно, через образование, устройство школ и библиотек для крестьянских детей и взрослых, столовых для бедных, – совершенствовать мир? И это его обновит и изменит путем малых дел?
Мы регулярно обсуждаем это с мамой. Она в команде Романа Абрамовича вытаскивала Чукотку из дыры, куда её загнали в 1990х. Причем успешно: резкий рост уровня жизни местных жителей виден невооруженным взглядом. Анадырь из города трущоб превращен во современное северное поселение. Абрамовича народ воспринимает как бога, сошедшего из Боинга-767, чтобы спасти чукчей от гибели.
Ему есть чем гордиться: особенно когда он везет всех жителей Чукотки в Анапу. Или дарит каждому ребенку велосипед… Мама говорит: «если бы все так работали, мы бы жили в другой стране».
Но есть проблема: законы экономики никто не отменял. Чтобы потратить сотни миллионов на чукчей, их нужно где-то взять. Если «Сибнефть» добывает нефть на Ямале, перерабатывает в Омске, а налоги платит на Чукотке, значит не только Роман Аркадьевич делится прибылями, но и жители ЯНАО и Омской области отдают свои деньги чукчам. Не давая, естественно, на это своего согласия.
В малых масштабах – то же самое. Чтобы уважаемый коллега Максим Кац мог строить аполитичные велосипедные дорожки, он должен сперва обеспечить своё существование. Он это делает путем игры в покер (что не обогащает окружающих, но их не так жаль, как работяг-сибиряков), или путем получения спонсорских средств от подобных Абрамовичу бизнесменов (т.е. за счет той или иной группы населения России). Похвально, что деньги он тратит не на личное потребление. Похвальна деятельность благотворителей типа милейшей Чулпан Хаматовой или благородного Мити Алешковского. Но факт остается фактом: малые группы населения получают помощь за счет, в конечном итоге, недобровольного изъятия средств у огромного числа людей в рамках выстроенной за годы неолиберальных реформ системы.
11.
Москва живет за счет финансовых потоков, текущих из других мест. Производства в ней почти нет, но есть крупные налогоплательщики, чью прибыль создают во глубине сибирских и уральских руд, а налоги и зарплаты топ-менеджеров платят в столице. Это искусственно завышает стоимость жизни и создает слой людей среднего достатка, ведущих общественную работу. В иных регионах это невозможно. Там нет денег.
Там общественники – либо люди с маргинальным финансовым статусом, либо зависимые от подпитки губернаторскими грантами и программами. Они смотрят на «идущих по жизни смеясь» москвичей с плохо скрытой ненавистью, часто большей, чем их ненависть к власти. Поэтому уровень политизации общественников в регионах выше, чем в Москве, а градус их оппозиционности – ниже.
Это не значит, что я против «малых дел». Но я против малых дел как самоцели.
«Малые дела» – прекрасная школа; отличный способ привлечь ещё незрелых активистов и помочь им сформировать систему политических взглядов; это великолепный метод проверить людей и их организационные способности в деле; наконец, важный механизм продвижения своих идей.
На «малых делах» народники строили своё движение. Многие «шли в народ», работая врачами и учителями, но при этом часто теряли перспективу и главное – цель.
Да, у них были успехи – частные и локальные. А угнетение оставалось. Система не менялась, а становилась крепче, укрепляясь от усилий исправляющих несправедливость общественников. Каждый успех только помогал ей, сглаживая конфликты.
Вам говорят: нужно заняться ЖКХ? Бороться с произволом на местах? Защищать окружающую среду? Я – за! Но:
Цель не в том, чтобы «малыми делами» примирить людей с действительностью, а в том, чтобы изменить их жизнь – создать общество равных возможностей, восстановить попранную справедливость.
12.
В политике выбор часто совершаем не мы. История совершает его за нас. Мы не можем сесть, пригласить ещё пять человек и сказать: «Ну, товарищи, делаем революцию!» Или – делаем эволюцию? Людям это не по силам. Это – исторический процесс. Но каждый должен трудиться на своем месте. Делать максимум, чтобы отстоять свою позицию. Если в стране начнется революция, мы будем направлять ход событий в русло, соответствующее нашим идеям, убеждёниям и целям. Ускорять приход той мечты, о которой говорим. А если нет – строить её шаг за шагом. Делать, что можно сделать в этот момент. Двигаясь к идеалу, к которому стремимся.
Это – марксистская позиция. Революция должна созреть. Наш путь – не «революция любой ценой», а «делать всё что можно, чтоб она произошла».
Мы должны распространять мечту. Увеличивать ряды её сторонников. Готовить их к ситуации смены власти, революционной или мирной. Задача – занять максимум позиций в новой властной конструкции, мощно усилить своё представительство.
Если это революция, дающая возможность действовать, как команда единомышленников, отвергать этот сценарий нельзя. И быть готовыми к тому, что он реален. Тем более, что в России к моменту революции будут готовы люди, прошедшие «ДНР»/«ЛНР», получившие боевой опыт, готовые стрелять – огнем и мечом отстаивать свою точку зрения.
А что будет делать метущаяся, иногда протестующая интеллигенция? Что она может в условиях революции? Неужто надеется, что власти испугаются кричащих людей и скажут: «Михал Борисыч, приди и царствуй?»
Что ж, есть и такой шанс. Но – не приоритетный.
Но если смена власти произойдет сравнительно легко и без крови, надо входить в коалицию с попутчиками и в ней продвигать свою позицию. Но быть готовыми к самым жестким сценариям. Запомнить формулу: «хочешь мира – готовься к войне». Таков наш подход.
Когда в политических организациях доминирует дискуссия на тему «эволюция или революция?», их члены начинают говорить не о том, куда нам надо вести преобразования, а о том, как они должны пройти.
И тратят на это много времени и сил, спорят до хрипоты, до драки. Ссорятся друг с другом. Но сторонники обоих подходов не могут повлиять на то, чтобы перемены произошли угодным им путем. Надо просто быть к ним готовым.
13.
Особый вопрос – вопрос штабной работы.
Осмысленная, масштабная, организованная, целенаправленная и успешная деятельность невозможна без планирования, управления, ясной постановки задач и целей разной значимости и разного уровня. Это – азы управления. А управление в современном мире – профессия, вид деятельности, компетенция, дело специалистов.
Мне не раз случалось видеть, что российские оппозиционеры презирают управленцев – политических штабистов. Это немного напоминает зарю Красной армии, когда она была полупартизанской. Когда в неё ещё не пришли военные профессионалы с закалкой регулярной армии и опытом мировой войны, часто честно принявшие революцию и новую жизнь. Вспомним, что партизанщина не раз оборачивалась горькими поражениями и многочисленными жертвами.
И теперь революционные и оппозиционные группы часто априори считают, что там, где технологии – там неискренность, а покупка умений за деньги – не наш метод.
Есть и недоверие, и подозрительность. Есть и лень, и нежелание учиться. Но главная причина – нет денег. Нанять специалиста не на что, поэтому мы и говорим: «а-а-а, не больно-то и хотелось!» И бал начинает править восторженная экзальтация: марш-марш! вперед-вперед! ура-ура! пошли-пошли! А дальше разгоны, избиения, задержания, суды, часто – сроки.
Протест без эмоции – не бывает.
Но на одной эмоции победить невозможно.
Не надо бояться таких слов, как проект, план, стратегия. И дел таких бояться и стесняться не надо. Много бед оппозиции произошло из-за отсутствия планов, и из-за решений, принятых на бегу. А планов нужно много. Нужны альтернативные сценарии действий. Надо предугадывать возможные шаги противника. Нужно понимать – где возможны уступки, где нужны жесткие столкновения, где – коалиции, а где – непримиримый отпор.
Особая тема – обеспечение организованной деловой коммуникации между разными частями движения и лидерами. Обеспечение выполнения поставленных задач.
Другая важная тема – разнообразие форм и средств протестов. Пока в России, в основном, используют только три из их огромного списка – пикет, шествие и митинг. Но ведь их много. Да, часто они сопряжены с нарушением несправедливых законов и того, что власти называют порядком – например, захват помещений или сидячие забастовки в учебных заведениях. Применять их иногда боязно. Но их хотя бы надо знать.
Политический и гражданский активизм – это ещё и образование. Не только идейное, но ещё и организационно-тактическое. Как в военных заведениях.
Нужно объединить его и политические технологии всех уровней, как объединены части и соединения действующей армии. Я не люблю военную терминологию. Так что напишу иначе: «как разные части большого города, оказавшегося в критической ситуации, но стремящегося не только справиться с ней, но и победить». Мы уже в критической ситуации. И нам надо победить.
14.
Когда я баллотировался в Госдуму в Новосибирской области, я создал две сети поддержки. И старался, чтоб пересекались они минимально. Иначе почти всегда начинались ссоры, конфликты и жалобы.
Одна сеть – мои соратники, бесплатные волонтеры, которым я создавал условия для жизни: снимал квартиры, давал машины, чтоб ездили по области и агитировали, не получая денег. У них были суточные – на еду. И никаких гонораров. Они бились за идею.
Поясню: когда речь идёт о кампании с общим числом избирателей в несколько десятков тысяч человек, я абсолютно убеждён: лучший формат – от двери к двери. Ты идешь и общаешься с людьми во дворах и квартирах. По 300 человек в день. Значит за 100 дней всего – 30 тысяч. Этого достаточно. Если тебе есть что сказать – пиши листовку и давай избирателям, с которыми говоришь. Всё.
А если тебе при этом поможет несколько десятков соратников – вообще отлично.
Но если избирателей миллионы – это пустая трата твоего времени, как кандидата.
В ходе крупных кампаний встречи с избирателями имеют значение для создания телевизионной картинки, которую ты всем покажешь: вот тебя приветствуют десять тысяч человек, все видят тебя среди них, все слышат твои неотрепетированные яркие слова, и все хотят быть там – с тобой – тоже приобщиться к этой встрече.
Даже если она чисто постановочная, никто большой разницы не видит. Потому что значение имеет телесигнал, а не она сама. Но в Российской Федерации у нас – то есть у тех, кто хочет её изменить – телевидения нет. Для меня в Новосибирской области оно было закрыто в принципе, кроме обязательных эфиров по жеребьевке, которые мало кто смотрит, потому что они абсолютно незрелищны. Приходилось дотягиваться до людей другими способами – газетой и словом агитаторов.
И, конечно – моим. Все мои кампании были полны встреч. Потому что мне важны и интересны люди. Живые, настоящие люди в российских городах больших и малых, в селах и деревнях, на дорогах и станциях.
Но для успеха на больших выборах нужна либо массовая популярная партия, сама принадлежность к которой несет тебя к победе, либо сравнительно небольшая группа по-настоящему преданных и идейных соратников. Но массовая партия возможна тогда, когда твои взгляды и политика близки к центру. Когда есть телевизор. А когда ты радикален и оппозиционен и работаешь в полуподполье – работает только второй вариант.
Если речь идёт о восстании, то может хватить и тысячи вооруженных людей на регион. Для захвата ОВД, администраций, коммуникационных и транспортных узлов, силовых центров и прочего.
Но для успешной избирательной кампании нужна сеть, численность которой примерно равна 1% населения региона. То есть если в Новосибирской области три миллиона человек, то мне надо минимум три тысячи активистов. А с учетом того, что много избирателей живут на селе – эта цифра растет.
Мы запустили операцию под кодовым названием «Троцкий». Ведь Троцкий – не рабочий, не крестьянин – ходил от завода к заводу. И наши группы ехали в рейды по области на микроавтобусах, «буханках», как их называют в народе, заклеенных моей символикой. На пономарев-бусах!
Так они едут от села к селу, говорят с людьми. Стартовая точка разговора – наши газеты. Потом листовки и газеты остаются в селе, а они едут дальше. «Левый фронт» накрывает область. И я знаю: они говорят то, что надо. И так, как надо. У них отличный контакт с людьми. Классово они из той же среды. Их несколько десятков, каждый из них стоит ещё десятерых. Но все равно этого мало.
Нужной цифры – 1% населения – то есть трех тысяч мотивированных, идейных и бесплатных активистов-радикалов взять мне негде. И я нанимаю платных технологов. Не потому что их люблю. А потому что иначе не могу решить электоральную задачу.
Актив и технологи друг друга ревнуют. Те, кто работает за идею, считают, что у получающих гонорар слабые морально-этические ограничения. Им надо быстро упаковать и продать продукт. Причем с минимальными усилиями.
Это проблема, с которой нам придется сталкиваться вновь и вновь. Профессионалы и впрямь неоднократно мне говорили: левые идеи? Они не продаются! На время кампании вы должны стать не левым, а совсем другим. И, пожалуйста, сидите тихо. Меньше слов. Мы сами всё скажем, напишем – мы знаем, что «купят» люди. Обыватели, которые не хотят рисков, не хотят радикалов, не хотят проблем с властями. И уж точно не хотят экспериментов и революций. Которым плохо от той жизни, в которой они живут, но страшно что-то менять.
А я в ответ: простите. Я лучше проиграю, чем совру. Поэтому сам буду главным редактором моих листовок и газет. И ни один текст без моего согласия в свет не выйдет.
Повлияло ли это на результат? Я почти уверен, что он получился хуже, чем был бы, если бы я во всем слушался технологов. Но я сохранил моё лицо.
Уникальное лицо, которое считал нужным иметь тогда, сейчас и в будущем.
На выборах в Думу небольшой недобор голосов был не важен, и я мог себе позволить быть упертым и не идти на компромиссы. Не знаю, как бы я поступил, если бы другая моя кампания, по выборам мэра Новосибирска, дошла бы до стадии эндшпиля, когда по-настоящему важны доли процента. Может быть, дал бы технологам действовать так, как они считают нужным. Но не уверен, что тогда я не потерял бы мой бесплатный актив, веривший каждому моему слову. А это самое важное, что у меня есть.
Важнейшая задача политика – приобрести идейных, мотивированных, бескорыстных сторонников. Сохранить их.
И максимально расширить их круг.
Именно с ними мы решили изначальную задачу, которую многие считали невыполнимой – выбрали левого радикала в Государственную Думу. Да ещё и никому не известного в области. Без платной составляющей я бы тоже не победил. Но ещё точнее не победил бы без верных и идейно мотивированных сторонников.
Это было важным уроком на будущее.
Но как бы ни был выстроен баланс между платными агитаторами и идейными активистами, здесь было важное обстоятельство, которое важно учесть: единоначалие и сильный, целеустремленный, идейный, хорошо подготовленный, дипломатичный, гибкий лидер, владеющий нужными знаниями и умениями в области управления.
Это я не комплимент себе написал. Я обозначил ключевое условие общей победы.
15.
Почему я так подробно обсуждаю выборы? Потому что мы предпочитаем политические перемены без человеческих жертв. Хотя и не можем гарантировать, что противники не сделают иной выбор. Поэтому, как трезвые и опытные политики, предвидим разные варианты. Но как бы не повернулась история, выборы – лучшая школа политической борьбы.
Это диктует мой подход к технологам. В нем я исхожу из двух пониманий: первое – рамки их деятельности ограничены; второе – они должны быть профессионалами. Со своей историей успеха, опытом, навыками. Но с ещё одним важнейшим критерием: их интерес именно к нашему успеху.
То есть они должны не просто работать, а быть с нами идейно близкими и говорить на одном языке. Лучший способ это проверить – посмотреть, сколько они берут денег за свои услуги: на одном уровне со своими конкурентами, либо же дороже или дешевле их. Если человек говорит, что готов работать на меньшую ставку, а не на большую, потому что ему близка идея – он мой человек. А если говорит: я, конечно, поработаю с тобой, но у меня риски, потому что меня больше никто не возьмет, поэтому плати больше… Я знаю его риски. Но это не мой человек. Мне нужен тот, кому важна моя задача, и кто хочет её достичь не ради денег.
У него может быть и чисто профессиональный вызов – когда всё, что он делал раньше, так не похоже на наш проект, что он готов сделать его дешевле ради нового опыта и славы.
Но всё-таки лучше, чтобы мотивация была идейной. Когда ему, как любому из нас, надо жить-семью кормить, и поэтому он не может работать совсем бесплатно, но он и не ищет сверхприбыль. Потому что реализует общую задачу.
Многие либеральные оппозиционеры, которых я знаю – дельцы, и подходят к этому по-другому: если человек грамотный и дорого стоит, значит хороший специалист. А молодежи и активу – вообще не платят. Типа, пусть учатся.
И то, и другое неверно. Потому что дорогие, как показывает опыт, могут работать плохо. И втирают туфту, и боятся сказать «нет», и стоят по струнке, потому что не хотят терять деньги. А бесплатные часто работают отлично. Но качество и производительность можно заметно повысить добавочным стимулом. Активисты, в том числе молодые и неопытные, не должны быть вынуждены больше думать о хлебе насущном чаще, чем об общем результате. Но и не должны быть развращены деньгами, зарабатывая на политике.
16.
Еще один важный вопрос – ограничения при реализации личной PR-стратегии отдельных лидеров внутри оппозиции. Классический пример – американские праймериз и большие выборы. На праймериз конкурируют люди одной партии. А победитель уже соперничает с оппонентом из другой.
На праймериз кандидаты друг друга критикуют, но учитывают: это не должно повредить делу их партии в целом. И потому, в личном соревновании, они стараются не подставить в запале дебатов своё движение. Не снизить его шансы на победу в главной битве.
В России процесс обратный. Тот же Навальный топит товарищей по оппозиции, в которых видит конкурентов. Чтобы одному «держать поляну». Это – вредно для движения. Должны быть ограничители. Если не моральные, то хотя бы рациональные – в интересах общего дела.
Я с этим столкнулся и в Украине. Группа людей вела пиар-кампанию в интересах моей фирмы. У нас был спор с госкомпанией «Нафтогаз Украины» по одному из вопросов развития отрасли. Я был не согласен с позицией её руководства, и старался переубедить тех, кто имел отношение к разработке стратегии. Приглашенные мной специалисты организовывали публикации, привлекали экспертов, продвигали нужную нам точку зрения. При этом я им сразу сказал: мы все патриоты Украины, наша задача – помочь, и мы убеждаем всех в том, что пойдет на пользу стране в целом, а не отдельной фирме. Поэтому в ходе кампании мы не должны повредить её реформам, преобразованиям и движению вперед. Они ответили: «само собой, понятно».
Всё идёт нормально. Но через две-три недели встречаемся, и они говорят: «а давай «мочканем» главу Нафтогаза Андрея Коболева! На него есть убийственный компромат – давай опубликуем! Ты мощно наберешь очки, это же твой оппонент».
А я: «Нет. Мы не будем делать то, что повредит Украине, её репутации и её реформам».
На меня глядят изумленно:
– Вам же надо реализовать задачу?
– Реализовать надо. Но не любой ценой.
– Но вы же нам платите.
– Плачу. Чтобы вы решали задачу, не вредя Украине.
– Ну, хорошо, – говорят, – мы пойдем.
И обошлись без компромата. Но я вижу: они меня не поняли.
Потом читаю им лекцию. Вы же патриоты! Были на Майдане. То есть должны понимать – мы с «Нафтогазом» одна команда. Да, и в одной команде есть разные взгляды. Нам надо продвинуть свой. Объяснить его. Получить максимум сторонников. Убедить, что мы правы. Но мы не должны топить людей из той же команды, у которых иные интересы!
В общем, устроил им, как говорят в этой среде, когнитивный диссонанс и рефрейминг. Они ждали от своего заказчика совсем иного. И привыкли к такому подходу от других.
Это – не злая воля с их стороны. Это – узость видения. Недостаток воспитания, если хотите. Их надо преодолевать. Не всегда получается. Не всегда есть время. Не всегда позволяет напряженная ситуация.
Через такой выбор проходит политики проходят часто.
Возможно, большинство моих коллег примут решение не такое, которое принял я, исходя из идейных соображений. Они бы исходили из соображений эффективности. Но тут важно видеть на несколько ходов дальше: может ли эта твоя нынешняя эффективность стратегически повредить нашему общему делу. И если может – ответ однозначный: стоп! А если принесет пользу, то конечно, полный вперед!
Разборчивость в методах очень важна, если мы действительно хотим построить новое общество.
Только водораздел проходит не по линии насилия или пацифизма, а по линии верности Идее. И личной честности.
У того же Канта есть формулировка его категорического императива: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству».
Лучше и не скажешь.
