О ВИДАХ ДЕПУТАТОВ (ЧАСТЬ 2)

«Справедливая Россия» образца 2007 года стала уникальным для российской политической системы явлением. На короткое время возникла партия, которой Путин дал разрешение попасть в Думу, но партийные списки которой писались не Кремлем. В нее, помимо вашего покорного слуги, оказалось за очень короткое время втянуто большое количество ярких политиков, отторгнутых закостеневающими аппаратами КПРФ и «Яблока» с небольшими добавками из СПС и ЛДПР. Хованская, Дмитриева, Грачев, Горячева, Лекарева, Драпеко – я могу ещё долго продолжать этот список. Плюс сильные региональные политики, которых никуда не хотели принимать – Бурков, Зубов, Тумусов, Михеев… Плюс «унаследованные» яркие депутаты Гудков, Гартунг и Шеин. Это было наглядной демонстрацией того, что талантами страна не оскудела: но её политика была жертвой последовательной отрицательной селекции, когда все живое старательно отфильтровывалось и выбрасывалось. Неудивительно, что несмотря на свою «разрешенность», партия стала с первых же своих шагов объектом непрерывных атак государственной машины.

Эсеры были в Россией совершенной аномалией. И не случайно, что главным инструментом борьбы с ней было нарочитое подчеркивание тем самым Сурковым, что, дескать, «это наша, кремлевская инициатива». Он понимал, что хуже компромата не придумать – это отталкивало от партии всех нормальных людей, которые иначе могли бы включиться в создание серьезной парламентской альтернативы действительно подконтрольным власти политическим ублюдкам, заполнившим Думу и региональные парламенты. Именно поэтому пиком развития партии был 2011й год, когда Миронова уволили из спикеров Совета Федерации, и «Справедливая Россия» стала на какое-то время основным выбором оппозиционно настроенных граждан и каналом прихода новых лиц в политику.

В нормально функционирующих государствах, например, в Штатах, политическая система открыта для посторонних участников (с поправкой на де-факто повсеместно существующий имущественный ценз). И эта открытость, в сравнении с Россией, сильно изменяет мотивы, приводящие людей во власть. Помните девушку-мэра из Форт Коллинза? Этот мотив самореализации, вхождения сначала в историю своего города или страны, а только потом зарабатывания денег в бизнесе – самая распространенная среди западных политиков. 

Люди, работающие в политике, не должны получать больших денег и обогащаться. Когда меня начали преследовать в России, и я оказался в Штатах без гроша в кармане, то мне пришлось задуматься, где жить и зарабатывать на жизнь. Вашингтон отпал одним из первых – вопреки представлению наших «патриотов», и особенно по сравнению с теми, кто решает вопросы в Москве, в американской столице люди получают в десятки раз меньше. В сфере аналитики, консалтинга, и даже лоббизма внешне денег у всех достаточно. Как в «Карточном домике». Но в бизнесе в Штатах зарабатывают многократно больше. 

Я выясняю: почему так? Ведь в Вашингтоне, как и в Москве, многие вполне себе «сидят на потоках», т.е. распределяют госзаказы. Эта сфера, особенно в оборонке, так же непрозрачна, как и у нас. Бюджет – огромный. То есть по идее возможностей для злоупотреблений очень много, а защита от них у американцев гораздо слабее.

Но на практике, хотя коррупция в Штатах далеко не нулевая, деньги идут все-таки, в основном, не к чиновникам, и не к их аналогам наших «решал». И на то есть причины. 

Я как-то сидел в Вашингтоне у Тома Риджа, импозантного и немного вальяжного мужчины, сыгравшего не последнюю роль в истории своей страны. В прошлом губернатор Пенсильвании, он по поручению президента Буша в 2003 году создал самую большую спецслужбу мира – U.S. Homeland Security, американский аналог КГБ. А потом ушел в бизнес и стал заметным в Вашингтоне лоббистом. Том наполовину русский, точнее – русин, часть его предков приехала в Штаты из словацкой части Закарпатья, и его интересуют проблемы Восточной Европы. Да и в его родной Пенсильвании самая сильная в Штатах украинская диаспора. Мы обсуждаем запутанные вопросы и проблемы Украины, но время есть, и я не могу удержаться от вопроса:

– Том, слушай, всегда хотел спросить: вот ты создавал этого силового монстра. А как вы добиваетесь, чтобы ваши сотрудники в бизнес не лезли? У них же для этого есть все возможности, с такими полномочиями – зарабатывай, не хочу! У нас, например, все так и делают, и никакие ограничения и контроль не работают…

– А кто тебе сказал, что не зарабатывают? – смеется своим рычащим басом Том. – Конечно, зарабатывают!

Я почувствовал, что на глазах рождается сенсация. Может, вынуть батарейку из телефона, а то услышит ещё кто-то, кому не положено?

– Зарабатывают, и ещё как! – продолжает тем временем Том. – Но только не как у вас. Смотри: я отслужил во Вьетнаме – раз. Шесть раз избирался в Конгресс – два. Дважды был губернатором – три. Потом, наконец, два чертовых года во главе Homeland Security, и вот, наконец, могу пожить для себя! – голос Риджа становится немного мечтательно-масляным. Видно, что жизнь удалась. – Я в советах директоров пяти, нет, подожди, – он стал разгибать пальцы на тяжелых кулаках, – вроде, шести! компаний, я людям помогаю входы-выходы в Вашингтоне находить, ну и там по мелочам… И мои ребята, в целом, так же. Сначала ты работаешь на страну – главное, честно! – потом страна работает на тебя. По-моему, справедливо, нет?

Мне тоже этот подход показался справедливым. Я вообще не совсем понимаю, с какой пулей в голове надо жить, чтобы согласиться быть американским конгрессменом, что должен переизбираться через каждый год. Это же реально собачья работа, и надо быть очень самоотверженным человеком, чтобы этим заниматься!

С другой стороны, конечно, работа интересная. Политические функционеры, и даже лоббисты – видят, как они лично влияют на жизнь страны и это важно для их самолюбия, а самолюбие и тщеславие – мощнейшие факторы мотивации. И это позволяет платить им меньше. 

Кстати, о лоббизме в Америке. В Штатах он развит, разветвлен и глубоко эшелонирован. Что такое лоббизм? Объясняю на пальцах. У нас эта профессия ассоциируется с какими-то жуликами. На самом деле лоббисты – это разновидность юристов. Допустим, какой-то фирме нужно, чтобы власти дали деньги на её проект. Она нанимает специалистов по работе с законодателями или чиновниками. Фирма знает: в этой сфере она сильней всех. И власти решают реализовать проект, выделить на него госфинансирование. Не конкретной фирме, а на задачу. Фирма же потом, подготовив вместе с чиновниками техническое задание, идёт на конкурс, и если все делает правильно – побеждает в тендере и получает, за что боролась. 

Лоббисты, которых в соответствии с законом нанимает фирма, никому не «заносят бабло». Но фирма делает взнос в так называемый Комитет политического действия*** Комитет политического действия (Political Action Committee) – организация, которую, согласно закону, создают бизнес-структуры для легального, открытого и целевого финансирования политических кампаний.*** на следующую избирательную кампанию конгрессменов, которые с ней работали для выделения денег в бюджете. Скорее всего, при этом они будут работать с теми из них, у кого на округе будет реализовываться нужный проект – то есть, где будут созданы рабочие места и заплачены налоги. Информацию об этом обязательно публикуют, и избиратели знают, что их депутат работает, скажем, со строительными компаниями у них в округе, а его конкурент, например, с табачными. И могут решить, кто им больше нужен. При этом все довольны. Одни – выиграли тендер и заработали. Другие получили деньги, которые не в карман положили, а тратят на борьбу за своё переизбрание. Всё легально, прозрачно, открыто и направлено на общее благо.

При этом лоббистскими инструментами может пользоваться не только корпорация, но и государственная и муниципальная структура. Скажем, городу надо, чтобы федеральное правительство профинансировало постройку моста. И мэрия или горсовет нанимают лоббистскую контору, чтобы она помогла получить бюджет под этот проект.

У нас всё это непрозрачно. И нет культуры за это легально платить. Здесь договариваются иначе – под столом. Но если можно заплатить законно, зачем это тебе? Ведь «под столом» потребуют наценку – за риск попасть в тюрьму за взятку. Не говоря уже о высокой вероятности того, что партнер возьмет деньги, и… не сделает. И что с ним тогда делать? А в Штатах таких рисков практически нет, рынок белый и прозрачный.

В здоровом обществе главное не наличие или отсутствие лоббизма, а его открытость.

Вопрос не в суммах, а в том, насколько люди информированы, на что их тратят. Лоббизм всегда был, есть и будет, пока есть дефицит ресурсов. Я верю, что можно создать общество, где достаточно ресурсов, всё автоматизировано и всё производится без выбивания финансов из бюджета. Где потребности будут меньше, чем возможности. Но сейчас они намного превосходят то, что даже самые богатые государства могут дать. Поэтому есть дефицит. Раз есть дефицит, значит есть приоритеты, которые кто-то должен определить и утвердить. И пока есть этот кто-то – сохраняется задача коммуникации. То есть – существует лоббизм. 

7.

При этом, всё происходит так, как сказано чуть раньше: политический функционер в Штатах вопросы решает, но в сравнении с бизнесменом меньше получает. Для меня это ново. Я ищу ответ на вопрос: почему? И переношу ситуацию на личный опыт работы в компании «Шлюмберже». В ту пору в нефтяном сервисном секторе в России есть два главных конкурирующих игрока: «Шлюмберже» и «Халлибёртон»*** Компания «Халлибертон» (Halliburton) – одна из ведущих мировых сервисных компаний, предоставляющих весь спектр современных технологий и услуг для нефтегазовой отрасли. Работает в более чем 80 странах и насчитывает свыше 55 000 сотрудников по всему миру. В 1990-х годах корпорацию возглавляет бывший министр обороны США и будущий вице-президент Дик Чейни.***. Мы, правда, опережаем на отечественном рынке нашего заклятого конкурента раза в три-четыре.

При этом в «Халлибёртоне» для сотрудников – все радости жизни. Им платят в три раза больше чем нам, их селят в лучших отелях, летают они бизнес-классом. А мы сидим на задних рядах в экономе. Да ещё навьюченные разной производственной техникой. И живем на съемных квартирах по сто долларов в месяц. Но спаянность коллектива «Шлюмберже» на порядок крепче, квалификация заметно лучше, готовность выполнять сложные задачи выше. И объясняется это, прежде всего, тем что, во-первых, сами по себе лишения людей сплачивают и рождают сильный дух, а во-вторых, люди знают: после «Шлюмберже» их ждет отличная карьера. Чем не могут похвастаться сотрудники «Халлибёртон», хотя могут там работать всю жизнь, получать высокие зарплаты и, может быть, не думать про другие карьеры. Но человеку с амбициями место во «Шлюмберже». И он платит за это. 

А лично мне это важно ещё и потому, что там всё построено по своего рода орденскому принципу, где во главе угла – спаянность команды и большой патриотизм по отношению к компании. Мой шеф Сатиш, о котором я уже упоминал, любит повторять, что у него «трусы цветов «Шлюмберже» – бело-голубые. И это – так. И каждый сотрудник «Шлюмберже», вплоть до водителей и уборщиц, знает, что не только он «в экономе», но и все в компании, вплоть до первого лица. Что компания будет от него требовать по максимуму, но и не бросит в беде. Что должность – следствие знаний и опыта, но все сотрудники равны. 

Думаю, такой подход надо реализовать в государственном управлении России. И это вновь наводит на мысль о том, как должны выглядеть лидеры страны. Мы это ещё обсудим. 

8.

Вспомним, как ещё во времена СССР главной мотивацией для работы в политике и управлении делают привилегии. И постсоветское время – когда эти привилегии превратились в право на «откат», а не самореализацию. Как это модно говорить в среде умных политологов – возможность «извлечь административную ренту».

СССР создают в ситуации здоровой. Создают снизу. Энтузиасты «горят на работе» – строят коммунизм. Но надежду на его построение заменяют к 1980му на Олимпиаду, как любили тогда говорить острые языки. То есть вместо великой живой идеи предлагают зрелище, и даже без хлеба. И мотивация уходит. Союз без идеи нежизнеспособен, песок в виде перестройки и ускорения оказывается неважной заменой овсу, как сказал бы О`Генри – и небольшой толчок в виде падения нефтяных цен его рушит.

А с начала 1990х коррупционная культура в госуправлении становится своего рода премией за риск. По закону работать невозможно, а опасностей море – пули, пытки, подвалы… Любой житель страны, занимаясь бизнесом или приходя во власть, неизбежно нарушает закон, их специально так пишут. Тем самым переходит из категории тех, кого не за что сажать, в категорию тех, кого есть за что. Но если тебя уже всё равно при желании можно посадить, то уж надо брать от жизни по-максимуму – грабастать всё, до чего дотянешься. Придется же откупаться, когда придут! А если брать по чуть-чуть, вероятность отъезда на нары выше: шанс попасться – тот же, а откупиться нечем. 

Этот принцип закладывают в систему управления почти всех постсоветских республик в девяностые: брать всё, что позволяет должность. Без ограничений. Но только Путин превращает его в полуофициальный государственный принцип. Есть компромат? Можно ставить начальником. 

На каждого должна быть папочка. Если её нет – ты неуправляем.

А неуправляемых у нас не назначают.

Бывают редкие исключения. Но обычно исключительные люди плохо кончают. 

На моих глазах с таким редким человеком происходит трагедия, которую я предвидел, но не смог предотвратить. Когда я только начинаю в Новосибирске мои первые выборы, то приглашаю помогать мне тех, кого давно знаю как молодых, ярких, способных бессребреников, плохо вписанных в структуру официальных политических партий. Один из них – организатор моей полевой сети в Академгородке, системный администратор Президиума Сибирского отделения Академии наук Илья Потапов, член РКСМ. В общем, айтишник левых взглядов. 

Через год после вторых – триумфально победных – выборов, когда мы удваиваем результат в сравнении с предыдущим, в отставку уходит мэр города Бердск, соседнего с новосибирским Академгородком. А власть там де-факто делят между собой две соперничающие криминальные группировки. Обычно они договариваются как-то и решают, кому быть мэром.

Обе группировки лояльны «Единой России», разумеется, проводят по её спискам своих депутатов в областной совет, и никакая оппозиция им не нужна. 

А тут – выборы. И они – внезапно – конкурентные. В городе очень высокий оппозиционный подъем, сильны левые настроения, и мы решаем избрать своего мэра. Но есть проблема: очень сложно выдвинуть кандидата. Все боятся. Бердские бандиты любых нормальных кандидатов в прямом смысле слова отстреливают. И мы выдвигаем единственного человека, который не боится. Моего боевого помощника по Госдуме Романа Старикова. Он прошёл Чечню, кавалер Ордена Мужества, настоящий герой-десантник. На один из митингов приехал в тельняшке и на белом коне, чем произвел настоящий фурор не только среди его участников, но и среди окружавших нас омоновцев.

В бурной жизни Романа, ещё до нашего знакомства, был такой эпизод. Вернувшегося с войны боевого офицера никуда не брали. Быть челноком на местной барахолке он не захотел. В итоге пошёл охранником на фирму. Вот только оказалось, что фирма была лишь крышей, и по факту он защищал одного из самых крутых региональных авторитетов. Проработал он там, впрочем, не долго. В начальника Ромы стреляют из калашникова конкуренты; коллеги по охране благополучно разбегаются. Все, кроме Старикова, который, верный принципам чести, закрывает шефа собой, ловит пять пуль, но спасает ему жизнь.

Короче, после госпиталя он с такой работы уходит, но с тех пор в большом почете у блатных. И я уверен, что в него просто так стрелять не будут. А наши коллеги-конкуренты по левому флангу из КПРФ – в ужасе. Все их руководители выдвигаться отказались, а не выдвигать никого стыдно. Надо кем-то заткнуть амбразуру. И кого ж они находят? Моего помощника из Академгородка – комсомольца Илью Потапова!

Идет он для галочки. Денег у него ни копейки. А кандидат от «Единой России» (то есть – от бандитов) воюет с моим Ромой, которого считает реальным конкурентом. И даже дает денег Илье – типа напечатай листовку от себя, лишь бы у Старикова голоса оттянуть. Но на беду ЕР, за неделю до выборов происходит авария на местной ТЭЦ. И в городе на сутки отключают тепло. А это – Сибирь! Избирателей это бесит и пугает. И единороссов они прокатывают. Впрочем, Рому, оболганного всеми возможными региональными СМИ на бандитские деньги – тоже. Мятник идёт к КПРФ. И Илью, который не вёл кампанию и выпустил одну листовку тиражом аж в пять тысяч экземпляров, избирают мэром… Сюжет добротной американской комедии, в общем.

Но на нашей почве конец фильма выходит плохим. Парень честный, в ЕР не вступает, на сделки с властью не идет. Я его призываю взять к себе Старикова для защиты от бандюганов, но руководство партии ему это категорически запрещает. Итог – через два-три месяца ему подкидывают денег. Лично председатель комитета облсовета по борьбе с коррупцией, представитель тех самых кругов, естественно – единоросс. Объявляют, что это взятка, берут «с поличным» и шлют на 10 лет строгого режима. И он сидит. Так коррумпированная система поступает с теми редкими людьми, что не хотят «брать всё, что позволяет должность». Чья мотивация – благо народа.

9.

С этой бедой контрастирует другой коррупционный сюжет. Связанный снова со Штатами. 

Как-то в городе Екатеринбурге я веду депутатский прием населения. Была у меня такая традиция – периодически встречаться с гражданами вне пределов своего округа. Приходят два уральских пацана полублатного вида: широкие плечи, короткая стрижка, золотые цепи, в общем – ребята чисто конкретные. Не представляются, а берут сразу быка за рога: 

– Слышь депутат, говорят, ты в Америке бываешь?

– Бываю, – уклончиво отвечаю я. Мало ли что. – А с кем, простите, имею честь?..

– Да ты не ссы, строители мы. Дома строим, врубаешь? – доходчиво объяснил тот, что повыше.

– Эээ… понятно. Дело хорошее, конечно! – решил я поддержать национальный бизнес. — А Америка при чем?

– Ну тут такое дело… – перехватил инициативу его напарник. – Мы тут в Майами дом построили. Крутой. Короче, в первой линии на океане. Практически Трамп Тауэр-х…яуер. В ох… ну в общем, в очень хорошем районе. Высокий!

Посетители явно гордились своей работой.

– Так. Ну а я-то чем могу? – я, грешным делом, уже решил, что они мне решили предложить там квартиру купить. Бывало в моей практике и такое. Но реальность, как это часто бывает на Урале, превзошла все ожидания.

– Ты прикинь, там ураган такой! Он как расху… налетел в общем, всё кругом снес, а дом наш, сука, стоит!

Я понял, что логика ускользает. Вроде же радоваться надо, а для них эта ситуация явно была проблемой.

– Мы ж строим как для себя, ну как у нас тут, в Ёбурге! – этот подход был мне понятен. Изящная белая часовенка в память о безвременно покинувшем этот мир строителе, что построил в уральской столице дом на противоположных принципах, аккуратно виднелась в окне партийного офиса. Но проблема моих визитеров всё равно пока скрывалась за туманом строительных страстей.

– Ну вот он и стоит! А к нам приходят местные пацаны, да и говорят: сносите на… совсем. Из-за того, что он у вас стоит, нам страховку не платят. 

Это тоже было верно. Американцы обычно свои дома строят в режиме декораций для голливудских фильмов – чтобы разваливались, когда Терминатор их толкнет своей железной дланью. Благо климат позволяет.

– Короче, слышь, депутат, такое дело. Они конкретно подъехали к местному мэру, занесли ему бабла, и он теперь не подписывает нам акт сдачи здания в эксплуатацию! То есть дом стоит, а селить в него мы никого не можем. А эти же блатные, они такие на измене все: сносите, говорят, все получаем страховку и ништяк. А как мы его снесем? Они-то хлипко строят, а мы реально так построили. Давай, помогай! Мы отблагодарим там, не ссы!

– Мужики, – говорю, – я бы помог. Да как? Мэр-то их. А депутат я – российский…

– Чо, совсем никак? – спрашивают.

– Совсем. Тут с их конгрессменами вам надо!

– Вот ведь вилы! – говорят. – Мы с этими, как их, конгрессменами, терли уже. Да мутные они какие-то, шифруются! Ты вроде нормальный. Ну попробуй там, а?..

За сим мы расстались.

Через какое-то время по делам приезжаю во Флориду, интересуюсь: что за мэр? Мне рассказывают много историй: абсолютно российский по стилю человек, вконец отмороженный и действительно полностью на содержании кубинской мафии. 

История на этом не закончилась. Мэра этого в итоге таки посадили. Он отсидел два года, вышел, и… вновь избрался мэром. Уральских строителей, правда, я по объективным причинам после 2014го из вида потерял. Надеюсь, они решили свой вопрос.

То есть коррупция есть везде. Разница лишь в отношении к ней.

В Штатах относятся, как к проблеме, и борются. А в России – как к способу управления, и культивируют. Поэтому наши депутаты и чиновники видят во власти дойную корову, а на Западе – трамплин к большим деньгам. И в этом – большая разница.

10.

На чем стоит представительная демократия? На трех китах: власти судебной, исполнительной и законодательной. 

Законодательная власть в Штатах – федеральный Конгресс и конгрессы штатов, в Британии – Парламент, во Франции – Национальная Ассамблея, а в России – Государственная Дума и законодательные собрания регионов. Как не назови – по сути они всюду профессиональные посредники. Общество говорит им: мы доверяем вам принятие законов от нашего лица, и согласны по ним жить. И они их принимают. В идеале, если избирателей они не удовлетворяют, их больше не избирают. В реальной жизни увидеть качество работы своих представителей очень сложно. Поэтому куча дармоедов сидит там столько, сколько у них хватает денег и связей оплачивать своё переизбрание.

В условиях прямой демократии, когда любой вопрос можно задать напрямую, нужда в посредниках отпадает. Каждый может решить его лично. Поэтому

я – за прямую демократию.

И считаю, что феномен депутатов отомрет. А вместе с ним, и их виды.

С исполнительной властью сложнее. Но об этом чуть позже.