О ДЕТЯХ (ЧАСТЬ 1)

Утром 13 января 2013 года по московскому Бульварному кольцу от Пушкинской площади к проспекту Сахарова движутся многотысячные колонны протестующих. В руках десятков тысяч их участников – большие фотографии людей с одним словом: «Позор!». Это снимки 420 депутатов Государственной Думы и 143 сенаторов, проголосовавших за закон, получивший название «Закон Димы Яковлева». Он – «асимметричный ответ» Кремля и почти полностью в тот момент подконтрольного ему Охотного ряда на принятый Конгрессом США «Акт Магнитского», вводящий визовые и другие санкции в отношении российских чиновников, причастных к нарушениям прав человека.

Я иду в первых рядах этого шествия, названного «Маршем против подлецов», хотя в душе у меня сомнения. Вспоминаю Атоса из «Трех мушкетеров» Дюма, который бы сказал, что «мы делаем то, что должны делать, но как знать, не совершаем ли при этом ошибку?»  Понимаю, что после этой акции уже ни о каких «расколах элит» речь долго идти не будет. Кремль связывает российские партии кровью – кровью детей-сирот; а оппозиция – общественным презрением, которое на сей раз предельно персонифицировано.

Кроме того, «Единая Россия» реально показывала свою подлость и беспринципность – всего за полгода до этого они в одиночку протащили через Думу соглашение о порядке усыновления с американцами, которое сейчас и расторгали во имя защиты российских коррупционеров. А вот КПРФ, например, всегда была против иностранных усыновлений, по совершенно другим причинам – им что, надо было поменять свои взгляды назло кремлевским? Я с их подходом был не согласен, но подлым он явно не был.

Вся эта история началась с гибели в тюрьме Сергея Магнитского – аудитора, вскрывшего схемы хищения 5,4 млрд. рублей бюджетных средств через незаконный возврат налогов, арестованного по обвинению в злоупотреблениях, а затем замученного в тюрьме за семь дней до истечения годичного срока, в течение которого его могли законно удерживать без суда, вызвала огромный общественный резонанс. Сергей стал жертвой коррумпированных чиновников и силовиков и одновременно – символом борьбы против коррупции.

Сначала, разумеется, коллеги Магнитского во главе с Биллом Браудером сделали все возможное, чтобы добиться правды в самой России и осудить недобросовестных полицейских и тюремщиков. Маленькая проблема – правоохранители оказались в деле. Фактически, им дали ограбить бюджет «от имени» Браудера, когда последний стал слишком активничать в деле повышения прозрачности Газпрома.

Я лично познакомился с Биллом в 2001м, ещё в его бытность инвестором. О, это была настоящая акула капитала! Как его знаменитый дед был несгибаемым коммунистом, так и внук был упертым борцом за интересы своих акционеров. Мало кто вне профессионального сообщества знает, что Браудер во время кризиса 1998 года, когда все потеряли деньги во время дефолта, возмещал убытки своим инвесторам из своего собственного кармана. Никто другой, мне известный, и уж точно ни один из российских олигархов, своими капиталами не рисковал. Это был редкостной силы поступок, и люди это оценили, дав Браудеру возможность подняться вновь.

Когда я его увидел, у него сверкали глаза. Он чувствовал себя победителем российской олигархии и просто-таки молился на Путина, который, с его точки зрения, наконец-то был готов навести порядок. Особо он ненавидел Ходорковского, который в 1990х имел репутацию человека, что обижает миноритарных акционеров, а в 2000х вдруг сменил стратегию и превратил ЮКОС в самую дорогую компанию. Естественно, без Браудера, который в это время чистил авгиевы конюшни Газпрома, оттесненного в какой-то момент ЮКОСом на вторую строчку российского бизнеса.

В общем, я к нему тогда пришел показать наш проект интерактивного телевидения, и пригласить в нем поучаствовать – но Браудер, узнав, что в составе наших акционеров есть Ходорковский, резко отказался. Я запомнил его взгляд, фантастическое упрямство и целеустремленность – и ничуть не удивился, узнав, что Путин с ним в итоге поссорился. Никогда не занимавшийся политикой финансист Браудер стал одним из самых влиятельных в мире оппонентов российского президента. Он добился серьёзных проблем для Кремля вне страны, и сыграл ключевую роль в выращивании такого серьёзного оппонента внутри России, как Алексей Навальный.

Помыкавшись с российскими судами и получив вместо правосудия запрет на въезд в страну, Браудер решил в 2009 году воспользоваться своим американским происхождением (от гражданства США он отказался ещё в 1998 году), и обратился к Конгрессу. Немало российских оппозиционеров и гражданских активистов, также столкнувшихся с круговой порукой в наших судах, активно помогали тому, чтобы имена всех причастных стали известны в мире, и, по крайней мере, чтобы они потеряли возможность вывезти из страны украденное и отмыть деньги за рубежом.

В ходе слушаний в Конгрессе, инициированных главой комитета по международным делам Беном Кардиным, сенатор Джон Маккейн заявил, что это акт «не антироссийский, а наоборот, пророссийский, так как направлен на соблюдение прав человека и верховенства права» для самих россиян. И это было правда – закон шёл с большим скрипом, потому что Западу выгодна российская коррупция, и правительство США всячески его тормозило. В конце концов, украденные деньги привозятся российскими чиновниками и инвестируются в США и Евросоюзе, создавая там рабочие места – а страдают от этого чужие граждане и избиратели.

Поэтому принятие «закона Магнитского» стало возможно лишь тогда, когда возникла идея склеить это действие с отменой поправки Джексона-Вэника, которую так долго добивались и иностранный бизнес, и власти самой России. 16 ноября 2012 года закон одобрила Палата представителей Конгресса. 6 декабря его принял Сенат США. А 14 декабря, подписал президент Обама.

Закон вступил в силу и вызвал чудовищный гнев Кремля, хотя пресловутый список состоял из далеко не самых статусных фамилий числом всего лишь 18 человек. Однако Путин, его окружение и все причастные к коррупции увидели в нем угрозу себе и своим интересам, а главное – готовность руководства США не оставлять без последствий нарушения прав человека и законности в России.

Поэтому российские власти решили не оставлять этот акт без ответа и подготовили асимметричный ответ – проект закона, получившего имя Димы Яковлева. И хотя сперва касался он совсем не детей, знаменит стал благодаря пункту, посвященному им. Взяв в заложники несколько тысяч российских сирот, Путин хотел добиться того, чтобы за отмену «закона Магнитского» стали бороться доведенные до отчаяния, и потому активные американские родители.

2.

«О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушению прав граждан Российской Федерации» – вот как назывался тот «закон подлецов». Изначально он был как раз симметричным «Акту Магнитского» и объявлял невъездными в Россию американских судей и правоохранителей, вынесших необоснованные и несправедливые приговоры в отношении россиян, а также лиц, осуществлявших юридическое преследование или потворствовавших обидчикам россиян. Также он предусматривал арест их финансовых активов и приостановку деятельности подконтрольных им юридических лиц в России. А кроме того, запрещал сделки с их собственностью в России. Его действие касалось и стран, принимавших акты, подобные «закону Магнитского».

Был там и пункт о приостановке работы НКО, «участвующих в политической деятельности в России и безвозмездно получающих денежные средства или иное имущество от граждан, организаций США или реализующих в РФ проекты, программы, либо осуществляющих иную деятельность, представляющую угрозу интересам РФ». Согласно законопроекту, НКО сможет работать, если прекратит получать средства от граждан США или прекратит представлять угрозу России.

Если посмотреть на ситуацию трезво, то как ответ, этот законопроект был изначально бессмысленным и бессильным. Это российские депутаты отмывают деньги в США, а не американские конгрессмены в России. Я уже не говорю о том, что американцы даже не отбирали украденное – они замораживали банковские счета тех, кто судил Магнитского, и требовал, чтобы в России было проведено нормальное судебное разбирательство. Если бы суд их оправдал, арест имущества в США тоже был бы снят. То есть по любым понятиям это была помощь российской правоохранительной системе (если, конечно, она хотела бы установить истину в этом деле), а не внесудебная расправа, как её поспешили объявить в Кремле. Поэтому в первом чтении, ещё до появления «детского вопроса», я был единственным, проголосовавшим против этого закона.

Увы, российские лидеры точно знали, кто прав, а кто виноват – и не хотели никаких расследований. Ни в этом, ни во многих других коррупционных делах. И поэтому решили повысить ставки, и ответить «асимметрично». И во втором чтении внесли в свой же изначальный законопроект поправку, которая касалась не судей, не конгрессменов и не их собственности, а детей. Точнее – усыновления американцами российских детей-сирот.

И был по сути направлен против них – живущих в домах ребенка, часто серьёзно больных, но имевших шансы найти новую семью и, возможно, исцеление в Америке. Известно, что россияне охотно усыновляют «беспроблемных» детей – младенцев без братьев и сестер и без серьёзных наследственных заболеваний. За такими стоит очередь. Но никто не хочет брать себе больных детишек – их у нас усыновляли почти исключительно иностранцы. Они согласились забрать к себе на лечение и вернули к жизни около 60 тысяч детей за 20 лет, прошедших с момента распада СССР.

Такую возможность давало подписанное 13 июля 2011 года и ратифицированное Госдумой 18 июля 2011 года (все лишь за год до описываемых событий!) двустороннее Соглашение о сотрудничестве в области усыновления детей. Новый ответный закон его попросту отменял. О сиротах, которых уже нашли желающие их усыновить американские семьи, и которые в это самое время ждали решения суда и обретения семьи, парламентарии предпочли не говорить.

Официально поправку предложили депутаты Екатерина Лахова и Евгений Федоров из «Единой России», а также Елена Афанасьева из ЛДПР. Но реальное авторство, думаю, принадлежит Вячеславу Володину и его верному представителю в Госдуме – Ольге Баталиной. Кстати, как говорится, отмечу для протокола – тогдашний глава комитета по делам семьи и детей Елена Мизулина отказалась представлять поправку в Думе, и за эту грязную работу была вынуждена взяться сама Баталина при поддержке мечтавшего о посте министра иностранных дел «внука Молотова-Риббентропа» Вячеслава Никонова.

Поправка эта меня возмутила особо. А его авторы вызвали презрение и брезгливость. Хотя я, конечно, понимал, что настоящие сочинители сидели не в Думе. Писать о предложивших его дамах мне и сейчас неприятно. Но – надо. Страна должна знать своих «героинь».

Тогда я просто не мог не выступить против. Несправедливость всегда вызывает у меня острое чувство отторжения. И потребность выступить в защиту её жертв. Здесь от неё страдали самые беззащитные и несчастные жители нашей страны – дети-сироты.

И вот – день обсуждения. По пути в зал ко мне подошел корреспондент Би-би-си, попросил комментарий. Я, как всегда в таких случаях, сказал прямо: «Считаю, что закон недостойный и подлый, даже подленький, совершенно несимметричный американскому. Нам помогают бороться с нашей коррупцией, а мы начинаем наказывать собственных детей». Но, добавил я, «есть шанс, что поправку отклонит президент».

Надежда на это была – говорили, что что люди близкие к Путину с глазу на глаз просят его отклонить этот закон. Что он отвечает, мы не знали. Но обнадеживало и то, что ранее вице-премьер по социальным вопросам Ольга Голодец, министр образования Дмитрий Ливанов и министр по вопросам «Открытого правительства» Михаил Абызов закон критиковали. Я тогда не знал, что есть серьёзные основания полагать, что в деле Магнитского Путин лично был в доле. Своими словами я хотел оставить для Кремля путь к отступлению, намекнуть, что можно и поиграть в благородного и мудрого царя. В общем, я поделился надеждами и вошел в зал.

Признаться, я готовился к полемике. Ожидал, что мои слова о «людоедской, драконовской поправке» расшевелят этих слизней, заставят их говорить, вызовут дискуссию. Но её не было. Если не считать выпадов Владимира Плигина, говорившего так проникновенно, как будто именно в этот момент он отрабатывал кредит Сбербанка.

Но ему это полагалось по статусу. Он же представлял проект. Потому так эмоционально и восклицал о том, какая Лахова молодчинка и как «она много сделала для спасения конкретных людей». Но каких именно – не сказал. Думаю, он и не знал того, что врач-педиатр по образованию, Лахова проработала по профессии (с перерывами) в общей сложности около 7 лет – остальное время занимала начальственные должности.

А я видел и хотел сказать о том, как много она и её коллега Афанасьева, внося их поправку, сделали для закабаления конкретных детей, лишения их шанса на полноценную семью, обеспеченную комфортабельную жизнь, вполне возможное излечение от недугов или их ощутимое облегчение.

В Госдуме в соседнем со мной кресле сидит депутат Романович. Он представляет крупный средний бизнес – производит собачью еду, и так же сервилен, как непосредственные потребители его продукции. Он тих, не лезет на рожон, и той же тихой сапой проводит в города мэров от «Справедливой России». Где надо, он с властью расторговывается, а где надо, он ей противостоит. В этот день он бурчит мрачно: «четыре года назад я собрался в Америку ехать, а эти суки мне визу не дали. Теперь я им назло за этот закон проголосую». Спрашиваю: «При чем тут виза и закон?». Отвечает: «А при том, что они – суки!».

Я пытаюсь объяснить – от принятия этого закона нам же хуже будет. Но его желание выразить своё отношение к американцам, отказавшим ему в визе, побеждает. Я с огорчением думаю, что носителей таких же мотивов в тот день в Госдуме явное большинство.

3.

Меня не пустили на трибуну, но я взял слово с своего места, чтобы сказать им всем – тем, сидящим в зале и скучающе бродящим между баром и своими коллегами – что это поправка против детей России. Под косые взгляды Романовича вспоминаю слова моего товарища Дмитрия Гудкова, подготовившим статистику: из тех шестидесяти тысяч наших сирот за границей пострадало 19. А у нас дома за то же время жертвами приёмных родителей стали 1700 малышей. И сколько ещё подверглись насилию в родных семьях?

Я сказал им: для сироты вероятность подвергнуться насилию в российской приёмной семье на два порядка больше, чем в американской.

Я сказал им: вы лишаете российских детей будущего. Мне, как и любому честному, справедливому, порядочному человеку это очевидно.

Я сказал им: 49 детей с ограниченными возможностями, которые вот-вот должны были уехать в Америку, могут погибнуть, в прямом смысле слова. В отличие от думских заседателей, нескольких из них я знал по именам и историям болезни. А ещё 1500 здоровых были обречены так и остаться сиротами.

Я хотел открытого спора и призвал их обсуждать закон. Даже заявил, что, похоже, «я – единственный, кого интересует его текст». Тут встрепенулся председатель Сергей Нарышкин, заявив, что придираюсь к коллегам. Я, было, подумал, что уж теперь-то хоть кто-то хоть как-то хоть что-то решит мне возразить. Но никто и рта не раскрыл.

Гробовое молчание депутатов Госдумы в ответ на мои слова сказало об их отношении к детям не меньше, чем голосование за «закон подлецов».

В итоге, когда голосовали отдельную поправку, давшую закону название, её поддержали 399. Против 17 (в основном – «Справедливая Россия»). Один воздержался.

Но даже проголосовавших против поправки к итоговому голосованию сломали. 400 из них его поддержали во втором чтении. 4 – выступили против. Двое – воздержались. В третьем «за» было уже 420, «против» 7 (в т.ч. один единоросс – Борис Резник, его за это не пустили в следующую Думу), 1 (Мария Максакова, тоже «Единая Россия», ныне в эмиграции в Украине, её мужа Дениса Вороненкова убили по заказу из России) воздержалась.

Вскоре после подведения итогов выясняется: один из сторонников закона единоросс Вячеслав Осипов умер – но голос свой с того света против детей отдал – и после принятия Нарышкин в благодарность за такой поступок объявляет минуту молчания.

Так что же – всё? Зло сделано? Но слово берет Дмитрий Гудков. И заявляет: надо учесть петиции против закона, а также протесты, проходящие у Госдумы. Договорить ему не дают. Нарышкин, обвинив Дмитрия в нарушении регламента, выключает микрофон.

Я смотрю на депутатов. И у них именно тот вид, какой и должен быть у слуг царя, только что исполнивших тяжкий, но важный долг перед главным начальником.

Ирина Яровая говорит в камеру, что «это очень своевременный и выверенный законопроект, и, в отличие от американского, в нем есть нравственное начало». Что ж, какие депутаты, такая и нравственность, тут она была на 100% права.

А что же полковник Романович, представляющий нашу страну в Социнтерне? Его таки проняло. Несмотря на свою визу, он за поправку о детях не проголосовал – забрал свою карточку и ушел. Пока этого никто не видел…

4.

Меж тем, Гудков выступал не просто так. Вход в Думу со стороны Охотного ряда перекрыт. Многие противники закона откликнулись на мой призыв в «Живом журнале» выйти в пикеты к парламенту, другие сделали это сами, и теперь они стояли в Георгиевском переулке с плакатами в руках.

Они говорили журналистам, что «если страна не может обеспечить детям счастливое детство, нормальную и полноценную семью, она должна разрешить усыновлять их тем, кто может это сделать. Не имеют значения границы, религия, национальность. Имеет значение ребенок, обретающий семью, близких, которые о нем заботятся». Так говорит сквозь слезы в камеру красивая молодая женщина. «Я рада, – восклицает она, – что мой друг итальянец успел усыновить ребенка и увезти его к себе».

Приходят Борис Немцов и Владимир Рыжков с плакатами «Прекратите мстить детям-сиротам за убийц Магнитского» и «Дети не виновны в ваших преступлениях».

Полиция реагирует. Начинается винтилово. Главное управление МВД России по Москве сообщает: задержано 30 участников несанкционированных акций у Госдумы.

26 декабря закон одобряет Совет Федерации. «За» 143 сенатора. Пресса заявляет о единогласном голосовании. Но это не так. 19 членов СФ в этот день не голосует. При этом, по достоверным данным, закон из них одобряют только пятеро, остальные просто побоялись пойти на открытый конфликт с властью. О позиции остальных сегодня сказать уже сложно. Но единодушного принятия «закона подлецов» там все-таки не было.

Путин молниеносно подписывает закон 28 декабря, сразу, как получает документы из сената. Тем самым подтверждая своё авторство.

В борьбе против запрета на усыновление очень помогали журналисты. Тогда СМИ в России отличались от нынешних – не были так придавлены контролем и цензурой. Я и сейчас с теплом вспоминаю статьи в нашу поддержку и вопросы Ксении Соколовой, Александра Колесниченко, Инессы Землер и многих других, заданные в глаза Путину на его пресс-конференции, отвечая на которые, он восемь раз был вынужден оправдываться.

– Но что всё это меняет? – возможно, спросит читатель.

В ситуации с именно этим законом – не многое. В моем личном ощущении – куда больше. Тогда нам важно было знать: мы – не одни. Ощущать поддержку других людей, от пикетчиков у Думы до сенаторов, не принявших участие в голосовании. Впрочем, чувство, что нас, активных борцов с несправедливостью и неправдой, мало никогда по-настоящему не тяготило и не пугало меня. Не пугает и сейчас.

Да, сложно сознавать, что несмотря на то, что пока мы в меньшинстве, всё равно надо действовать. Но я знаю:

когда борьба войдет в новую фазу, те, кто пассивно не согласен с режимом, оставят свою невнятную позицию и выберут гражданское действие.

Сделать это их заставит жизнь.

5.

Конечно, если приближенные о чем-то и просили Путина, то напрасно. По темпам принятия, поведению думаков и сенаторов было видно: ему нужен этот закон. Он его хочет.

И вот – 13 января. Мы выступаем с Пушкинской площади. Это одна из последних акций, когда либералы и левые идут вместе. Здесь Борис Немцов, Михаил Касьянов, Григорий Явлинский, Илья Яшин. Здесь же и мы, «Левый фронт» – я, Удальцов, другие товарищи. Сергей сжигает портрет Путина.

Европейские журналисты просят меня об интервью.

– Что вы думаете об этом законе?

– Этот закон – безобразие, истерическая и неадекватная реакция на закон, который затрагивает интересы российской элиты, – отвечаю я.

Власть смотрит на наши действия внимательно, но, как я сейчас понимаю – ухмыляясь. Закон принят, и, как цинично говорят коллеги-депутаты и наши «партнёры» из силовых ведомств: «маршируй – не маршируй…»

И всё же мы – я и депутаты от «Справедливой России» Дмитрий Гудков и Валерий Зубов готовим ответ – законопроект, отменяющий часть «закона Димы Яковлева», запрещающую усыновление. И в январе 2013 года вносим его в Госдуму. Плюс – приводим 130 тыс. подписей под петицией о её отмене, поставленных россиянами под текстом, опубликованным на сайте «Новой газеты» накануне нового года.

Мы объясняли, что «предложение по отмене указанной статьи обосновано необходимостью защиты прав детей-сирот на усыновление и жизнь в полноценной семье вне зависимости от гражданства и национальной принадлежности усыновителей. Право детей-сирот на усыновление не должно зависеть от политических, идеологических, экономических и прочих противоречий субъектов международных отношений».

Так оно и есть. Я и сейчас готов подписаться под этими словами. Но в мае наш проект отклоняют. «За» голосуют 6, 74 – «против», прочие кто – пугливо, а кто с макиавеллистским коварством – увиливают от участия в голосовании.

Проходят годы. В России наступают новые времена. А с ними – аннексия Крыма, война в Донбассе, санкции, углубляющийся экономический кризис, поправки в Конституцию, «обнуление» прежних сроков правления гаранта. А что же – дети?

Исследование открытых данных Министерства просвещения России показывает, что за это время «закон подлецов» дал сиротам. Вот вывод: от введенных ограничений для американских усыновителей больше всего страдают дети с особенностями развития или инвалидностью. В России обострилась проблема «вторичного сиротства» – российские законодатели решили компенсировать запрет на иностранное усыновление, повысив выплаты россиянам, выбравшим возмездную форму опеки над детьми; сперва это дало рост числа опекунств, а затем – рост случаев возврата сирот в детские учреждения.

Что такое возмездная форма усыновления? Это когда, к примеру, семье, усыновившей троих детей в Белгороде, дают квартиру. А в Москве – семье, усыновившей пятерых.

Я лично эту форму очень поддерживал, и считаю, что она может быть очень эффективной, когда правильно применяется. У нас в Новосибирской области мы быстро приняли нужный областной закон, направленный на сельских усыновителей. Им выплачивались совсем небольшие деньги – всего 6000 рублей (по тем временам это было около 200 долларов, или четверть от средней зарплаты в регионе). Однако эта четверть зарплаты по городским меркам была ни о чем, а для села – большие деньги, достаточные для содержания ребенка. И в результате наши детские дома опустели – дети нашли себе семьи. Но это, ещё раз подчеркну, касалось сельских районов и люди брали здоровых детей, которые могли работать наравне с родными детьми приёмных родителей.

В городах ситуация была совершенно другой. Путин ввел возмездное опекунство своим указом в 2013 году, и как всегда – без учета всех этих нюансов, для галочки, лишь бы отчитаться по телевизору, как он решил проблему «закона Димы Яковлева». Президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская, делающая сегодня в России огромное и важное дело, в беседе с «Новой газетой» заявила, что, хотя за счет возмездных форм устройства произошел всплеск принятий в семьи, «это ошибочная политика… такие инициативы очень порочные и очень неправильные».

Так или иначе, доля усыновлений в России упала. И хотя согласно «Семейному кодексу», усыновление – это «приоритетная форма» устройства детей, оставшихся без попечения родителей, в 2019 году доля усыновлений среди устроенных в семьи детей опустилась до 9%. А до принятия «Закона Димы Яковлева» она составляла 15%.

Что же касается международного усыновления, то оно сократилось в десять раз.

Любопытный факт: когда запретили американцам, они стали чаще принимать в семьи сирот из Украины. Но Кремль и там сделал своё черное дело – из-за войны в Донбассе число таких усыновлений сократилось.

Всё это невыразимо горько. Потому что попытка максимально жесткого ответа на по сути пророссийский «Закон Магнитского» поломала множество юных судеб, которые могли сложиться совсем иначе. А как всё хорошо развивалось…