О БОЛЬШОМ ПРОЕКТЕ (ЧАСТЬ 2)

Каждый орден – экстерриториальная самоуправляющаяся система. Он действует везде. Его уникальные конкурентные преимущества зависят от его образовательной программы. Это делает ненужными страны-государства, привязанные к территориям. Ордена сводят их к формальности. Вольные глобальные люди вступают в ордена, где им комфортно.

Это напоминает сообщества, которые ряд современных социологов и антропологов, таких как Джин Лэйв, Этьен Венгер и Силли Браун, называют community of practice – сообщества практик. Мобильные творческие коллективы, разбросанные по миру. Вокруг которых складываются трансграничные глобальные общины, о которых я писал.

Если крайне упрощать, то выглядит это так. Физически находясь в Москве, я могу вступить в орден национал-патриотов Захара Прилепина и жить в модели мира, которою он мне предлагает. С медициной Прилепина, батальоном Прилепина и школой Прилепина. А сосед – вступить в орден «Вашингтонский обком» и жить в модели, предложенной им.

Похоже на шутку? Возможно. Но это и есть свобода выбора.

Разве родившись в России, я обязан жить в модели России Прилепина, Немцова или Путина? Пусть они свободно конкурируют. И я – с ними. И если в какой-то момент большая часть их членов скажет: «всё, мы переходим из вашего ордена в другой, потому что нам там комфортнее» и их там примут, значит так тому и быть.

Конституция, которую мы обсуждали, и связанные с ней действия – переходный этап от нынешнего общества к его орденской версии, где у каждого ордена своя конституция, кодекс и система управления.

Конечно, эту концепцию предстоит досконально разработать. Вплоть до устава ордена. Но возникает вопрос: где истоки авторитета его главы? Откуда у него мандат на власть и признание остальных членов? Я вижу его своего рода суфием, учителем, объединяющим сподвижников. Он в моем представлении не верховный вождь, не главный магистр, не глава иерархии, а центр горизонтальной структуры, высокий мастер коммуникации. Его мастерство отражает разницу между руководством и управлением. Где руководство (дословно – ведение за руку) – это авторитарное распоряжение действиями подчиненных, а управление (дословно – введение в правила) – обеспечение сознательного принятия членами ордена общих для них правил и их исполнения. Задача этого человека и подобных ему во всех орденах очень сложна. Поскольку общественно-политическое устройство прошлого отвергнет устройство будущего, а национальные государства станут противиться переменам.

Борьба нового со старым неизбежна. И её зачатки уже видны.

Это глобальные корпорации – государства в государстве, не признающие границ. Это офшоры, создающие экстерриториальную финансовую систему. Потому-то их и пытаются запретить государства, конкурирующие за доходы своих граждан. Это глобальные НГО, действующие в области экологии, правозащиты и других, уже собирающие будущих членов орденов вокруг привлекательных идей и практик. Интуитивно человечество ощущает приход нового времени, подозревая богатых транснациональных визионеров, как Билла Гейтса или Джорджа Сороса, в распространении своего глобального влияния на весь мир.

Не удивительно, что государства борются с НГО и глобальными корпорациями – реакционеры отстаивают монополию на власть над людьми, живущими на «их» территории, не дают им выйти из-под своей юрисдикции. А те всё жестче стремятся именно к этому. Глобальные связи уже абсолютно экстерриториальны, как бы Роскомнадзор не вгонял в свои рамки наше общение. Коммуникацию нового класса. Эти попытки обречены. Хотя в борьбе нас ещё ждут наступления и отступления, неудачи и прорывы.

7.

Победы нет без борьбы. И борьба будет сложной.

Одно из её орудий – криптовалюты. Шаг к отказу от национальных денег. Правление компании становится для человека более важным, чем правительство страны, выдавшей ему паспорт. Уже есть частные армии. И к этим формам постоянно добавляются новые.

Я это описывал, когда говорил о фракталах. Каждый новый строй включает черты прежнего. Мы – жители постиндустриальной эпохи, мировой Кремниевой долины – видим рядом с нами людей, живущих в эпохе индустриальной, а то и в первобытнообщинной или феодальной. Наше общество включает фрагменты и индустриального уклада, и феодального.

Мне скажут: точно! Унитаз остаётся унитазом. И ему нужен сантехник. Ничего другого в этой сфере пока не придумано. Но вспомним: когда-то в СССР сантехник был гуру. Его приход менял жизнь. Как в любимом анекдоте Рейгана: «человек записывается в очередь на машину. Ему говорят: ждем вас через десять лет, 13 мая. Он: а мне приходить утром или вечером? А какая вам разница, через десять-то лет? А у меня с утра придет водопроводчик».

Но есть и такие статусы, как, например, статус министра. Отраслевого регулятора и управленца. Что будет с ним? В отношении любых чиновников действует правило: транснациональная община, сложившаяся вокруг ордена, решает: в какой управленческой функции для решения конкретных задачи у неё есть потребность. По процедуре, которую я уже описывал, члены ордена предлагают конкурирующие программы, проводят тендер и выбирают: кто наиболее эффективно исполнит нужную функцию. А победитель уже привлекает лиц, обладающих нужными компетенциями. И орден получает то, что ему нужно.

8.

Знаю ли я лично сообщества, которые можно считать прообразами орденов? Да.

Одно из них – волонтеры-ликвидаторы последствий наводнения в Крымске.

Об этой беде, потрясшей Россию в 2012 году, я узнал на фестивале «Нашествие». Мы сидели на траве и слушали Земфиру, когда позвонил мой помощник Данила Линделе и выпалил, что «надо срочно, очень срочно» вмешаться. Я вмешался. И с той минуты участвовал в первой на моей памяти реально большой волонтерской самоорганизации снизу. И даже в нескольких самоорганизациях, конкурирующих друг с другом, решавших общую задачу. А задача очень гуманная – помочь жителям Крымска.

Государство ни при чем. Оно делало, что всегда, как привыкла действовать бездушная бюрократия. А мы создали волонтерский лагерь помощи имени Болотной площади – «Белый лагерь». Мы – это Митя Алешковский, Мария Баронова, Алена Попова и ваш покорный слуга. Мы вели фандрайзинг. Доставляли гуманитарную помощь, везли лекарства.

А рядом был лагерь «Наших», который координировал Роберт Шлегель и его команда. То есть наши политические противники. Но оба лагеря работали на одну задачу, и координировали друг с другом свою работу.

Это – пример того, о чем я пишу: одна страна – два ордена и общая задача. Летят самолёты, идут поезда, едут грузовики – работа идет. Для меня это стало свидетельством: идея орденов – не фантазия. А прообраз новой жизни здесь и сейчас.

У Мити Алешковского есть большая общероссийская сеть «Нужна помощь». Немного раньше родилась одна из самых успешных российских волонтерских инициатив «Лиза Алёрт». У этих людей разные позиции и идеи, разная степень конформизма. Но они первопроходцы нового общества и общественного уклада, про которые я пишу.

Опыт крымского лагеря впервые придает абстрактной идее, высказанной Философом под Новосибирском, конкретные очертания. Дает ей энергию действия.

Самое важное, что это действие успешно берет на себя и реализует часть государственных функций.

Туда, где не справляется власть, приходят люди.

Я уже писал про протестный лагерь в центре Москвы Оккупай Абай. Увы, он просуществовал недолго и кончился на том, что власть забросила дрожжи в общественные туалеты, чтобы они завоняли и местные жители сказали: пора всех гнать. И явился ОМОН. Это помнят многие. Но я напомню ещё раз:

борьба не будет простой. Будут поражения. Будут победы.

Новые люди воссоздадут Оккупай или его более успешный аналог. Семена взойдут.

9.

Не будет большой натяжкой сказать, что Майдан в Украине – явление той же природы. Постоянно действующий неформальный орган украинской политики, не закрепленный ни в какой конституции. Нигде не написано, как им управляют, нет никаких правил. А Майдан есть. Майдан – это орден. И многие из тех, кто родился в этом ордене, играют важную роль в украинской политике.

Горизонтальные связи, возникающие из опыта Майдана, создают сообщество без имени, границ и документов, но существующие и действующее, как политическая сила.

Иные политологи придумывают этому явлению ярлыки, пытаются связать его с глобальными заговорами, называя кого-то «соросятами», а кого-то «поросятами» (от фамилий Джорджа Сороса и Петра Порошенко). Но нет никакого Сороса в украинской политике. А Порошенко, после завершения своего президентства, также имел весьма ограниченное политическое влияние. Но было и есть стихийное патриотическое общественное движение, имеющее свои ценности и способное к самоорганизации. И, кто бы его ни пытался приватизировать, живущее по своим законам.

Нет носителей однозначно консервативных и однозначно прогрессивных идей. Это ситуация все того же фрактала. Силы прошлого несут в себе взгляд в будущее. А будущее включает в себя наследие прошлого. Избиратели «Единой России» тоже могут быть согласны с нами по ключевым темам, и нам не следует этим пренебрегать.

Новая элита не должна насильственно рушить старый уклад.
Она должна думать про включение в себя всех людей, готовых к переменам.

И сталевары, и плотники, и монтажники-высотники должны иметь возможность войти в новую элиту вместе с представителями нового класса. Их никто не должен считать балластом – скорее, тем цементом, который скрепит кирпичи в основании нового мира.

10.

В советское время был обычай, нередко формальный, но имеющий глубокий смысл. Например, мой дедушка, юноша из интеллигентной семьи, чтобы стать дипломатом должен был пройти через рабочую профессию, прочувствовать ее.

Это была своего рода инициация. Посвящение. У папуасов это пляски, барабаны и испытания. А если вести речь об инициации – то есть получении элитного статуса здесь и сейчас, в индустриальном и постиндустриальном мире, то надо говорить о труде. Мало кто знает, но в Альпах есть профтехучилище для детей из самых аристократических семей. Там учат столярному, плотницкому и другим ремеслам принцев и герцогов. Ибо знают: управлять может тот, кто прошёл через производство и может работать руками.

Инициация – это ритуал.

Им может быть труд. Или военная служба. Там, где человек ощущает ценность защитника и производителя. Компьютерный код на себя не надеть и в рот не положить.

В Украине я знаю почти всех членов правительства. Они все примерно одного возраста, одного происхождения, одних взглядов. Но работают они так, будто управляют постиндустриальным миром, где правит держава в смартфоне. А на самом деле управляют работниками больниц, шахт, полей, заводов и фабрик. Где они не были. Даже цехом не рулили. И это влияет на качество управления. Они читали в книгах, но сами не попробовали. Так что короли и герцоги знают, что делают: это надо пощупать.

В ЮКОСе, где я работал, многие знают историю, ставшую практически корпоративной легендой. Когда-то, в 1995 году, Ходорковский покупает компанию. Он из интеллигентной производственной семьи, но сам на производстве не работал, а был комсомольским вожаком и банкиром. Но купив ЮКОС, решил изучить свой бизнес – на неделю встать на производство. Так и сделали. Никому не сказав, кто он, отправили его в нефтеюганскую бригаду. Мне эту историю рассказал бригадир, который ей управлял.

Он, не зная, что это новый хозяин компании, поставил салагу на самый тяжёлый участок – капитальный ремонт скважин. Ремонтная работа. Ненормативная. Кувалда, лом, снег и холод на обских болотах. Там Ходорковский и пахал. Как молодого и в очках, его гоняли в хвост и в гриву, показывали, где раки зимуют. Но неделя прошла, и его приезжает забирать лично директор объединения «Юганскнефтегаз» на своем сверкающем серебристом Land Cruiser’е. Бригадир к начальнику: «это кто был-то»? «А это, — говорят, — наш новый хозяин». А дядька его матюгами! Решил: теперь уволят. Не простят, что хозяина вздрючили… Как нормальный русский мужик, ушел в запой.

Все знают пример Петра I, работавшего в Голландии плотником и столяром. В итоге он, как минимум, видел: кто корабль хорошо строит, а кто – нет. Так же Ходорковский посмотрел, как люди работают, и как производство на самом деле устроено. Бригадира, когда он протрезвел, за это наградили. А компания стала в итоге лучшей в России.

Думаю, нам надо сделать этот подход правилом для всех руководителей.

11.

Несколько лет назад в Варшаве я зашёл в костёл – послушать орган. Но он молчал. Зато я застал группу женщин из России. СССР уже не было, но они будто законсервировались в советском соку. Стоя перед ксёндзом, пригладив химические кудри платочками, они слушали, благоговейно сложив ручки с восковыми свечами на объемных животах, как он перечисляет добродетели, которые может стяжать христианин.

– Умеренность, смирение, доброта, благоразумие… – называл он.

На пятой по счету добродетели ксёндз запнулся – возможно, забыл русское слово.

– Страдание! Страдание! – завопили тетки, подсказывая ему.

– Это у вас, у русских страдание – добродетель, – надменно сказал молодой ксёндз. – Мы, поляки, в страдании не находим никакой добродетели.

Из костёла я выходил потрясенным, будто прослушал слуходробильную игру на органных басах. Почему русский человек возводит страдание в добродетель? Почему считает, что они нужны и кем-то зачем-то посылаются? Почему он думает, что для них он и рожден? Меня с души воротит, когда священники говорят, а бабушки вторят: «Иисус терпел и нам велел». Будто только так можно нарастить сердечные мышцы. В сакральном отношении русских к страданию сквозит плохо понятое христианство. Я, человек не религиозный, всегда считал, что Иисус страдал и шёл на смерть потому, что иначе не мог выиграть в конфликте с властью. Он хотел исполнить миссию. Но из его истории я вынес урок – не надо бояться Бога. Не надо бояться страданий, если они встают на нашем пути, и нужны, чтобы реализовать свою Идею. Но не надо жить, чтобы страдать!

Я прошёл по Варшаве, а вечером захотел вернуться в костёл. Я жалел, что не поговорил с ксёндзом. К вечеру мне стало очевидно, о чем я должен был думать, слушая его разговор с женщинами. Страдание возводится в благодетель, дающую преимущества в жизни вечной, потому, что у людей нет цели, что потерян смысл жизни и – это важно – происходит нестыковка между тем, чего человек хочет, и тем, что он имеет. Тем, что он видит на картинках в журналах, и тем, что вокруг. В российской действительности часто желаемое не связывается с реальным. И когда неувязка слишком болезненна и очевидна, человек выдумывает, что страдает ради чего-то. Выдумывает или бежит. И хорошо, если он может бежать в другое место, а не из жизни. Одно из таких мест – орден.

12.

Как-то на радио меня спросили: встречал ли я счастливых людей, и какие они – эти люди? Я задумался. Встречал ли я их? Каковы отличительные признаки счастливых людей? Я встречал людей, делающих карьеру, растящих детей, делающих деньги, ездящих в выходные в «Ашан» и на неделе неплохо обедающих. А счастливы ли они?

Счастливыми я вижу людей с горящими глазами. Их зажигает цель. А цель иметь не просто. Большинство живет без цели. Всего лишь сжившись с условиями. Может, и не страдая от этого. Но разве не страдать значит быть счастливым?

Да, цель иметь не просто. Особенно такую, ради которой можно пожертвовать жизнью. Она была у Христа. Она была у Джордано Бруно, который не мог не пойти на костер, когда мало было родить идею, но верность ей нужно было доказать, отдав за неё жизнь и так запечатать в истории своё открытие кровью. Я ставлю себя на место Бруно и вижу: сделай я равноценное открытие сейчас, я не знаю, пошёл бы ради него на костер. Не потому, что идея не имела бы для меня ценности и я не захотел бы закрепить её в истории.

У меня свои счеты с историей. Но времена изменились. У костра есть альтернатива – твиттер и фейсбук. Один пост и много лайков или твитов распространят моё открытие, впечатают в сознание людей. Хотя многие публикации каждый раз превращаются в такой костер, когда ты думаешь – как же пробить стену интеллектуальной лени и надменного непонимания? И я вхожу в это пламя снова и снова, чтобы донести свои мысли, и корчусь в удушающем жаре хлестких комментариев людей, которые хотят читать только то, что они и так знают.

Наше время дало нам принципиально новые коммуникации;
и отняло у нас цели.

Их пространство сузилось.  Повторю в третий раз: цель жизни найти непросто. Я, в поисках главной цели, ставил на разных этапах цели небольшие. Не знаю, помогали они мне двигаться к главной или нет, но, по мере того, как я их решал, она оформлялась всё четче. Как рассеянный свет, который вдруг бьёт в глаза, когда я поднимаюсь на следующий этаж.

Вот она – главная цель: осуществить Большой проект, о котором эта глава. Ряд его черт и задач в ней описаны. И уже ясно: есть много способов его осуществления и ведущих к нему путей. Ни один из них не прост. И каждый требует участия людей, воодушевленных Идеей, готовых к труду и борьбе. Я не боюсь, что у мня ничего не выйдет, потому что их нет. Ведь я уже знаю многих из них. А скоро узнаю много, очень много других. Им – будущим соратникам по ордену – адресована моя книга.