Другие люди подобными недугами страдать не могли. О депрессии и вовсе никто не слышал. Зато все знали о вялотекущей шизофрении, которая не входит в список заболеваний большинства цивилизованных стран.
Еще один «популярный» диагноз для диссидентов было сутяжно-паранойяльное развитие личности. Характеризовали его так: образование системы сверхценных идей, с которыми обычно связано неадекватное поведение.
За счет грубого злоупотребления психиатрическими диагнозами, советская власть сначала изолировала неугодных, а потом назначала «лечение», которое и вправду делало человека психически нездоровым. Известны случаи, когда в психдиспансерах к пациентам применяли моральные и физические пытки.
Главная цель, которую преследовал режим — избежать открытого судебного процесса над инакомыслящими, отправляя их в психиатрические больницы на неопределённый срок
без суда и следствия. Именно внесение ложного или открыто преувеличенного диагноза в текст уголовного дела позволял рассматривать его именно по такому сценарию.
Таким образом обществу подавался сигнал — жить в сопротивлении с советской властью может только нездоровый человек. Невменяемыми инакомыслящих признавали в подавляющем большинстве случаев.
Первой жертвой советской карательной психиатрии стала революционерка Мария Спиридонова. В 1919 году большевистский трибунал, судивший левых эсеров вынес ей приговор:
«…Принимая во внимание болезненно-истерическое состояние обвиняемой… изолировать М. Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий…».
Спиридоновой удалось сбежать, но через некоторое время ее вновь арестовали. Революционерку поместили в Пречистенскую психбольницу, за ней там следили переодетые чекисты. Диагноз Марии Спиридоновой звучал так: истерический психоз, состояние тяжелое, угрожающее жизни. В лечебнице активистка провела несколько месяцев, как ее там «лечили» — неизвестно.
На протяжении следующих десятилетий руководство СССР все чаще выбирало для политзаключенных больничную палату вместо тюремной камеры.
Казанская психбольница стала первой психиатрической тюрьмой, прототипом для всех подобных заведений закрытого типа, которые существуют и сегодня. Согласно инструкции 1945 года, заключению туда подлежали исключительно «государственные преступники». В какой-то момент там даже ввели должность коменданта, который осуществлял связь с НКВД.
Там в разные годы принудительно «лечились» первый президент Эстонии Константин Пятс, художник Василий Ситников, правозащитница и писательница Валерия Новодворская, и даже племянник Сталина Джонрид Сванидзе.
Еще одним известным медицинским учреждением, выполняющим функции тюрьмы для политзаключенных, была Ленинградская специальная психбольница. Там «пациенты» находились в закрытых камерах под круглосуточным надзором сотрудников НКВД, психиатры там тоже были офицерами этого ведомства. Среди известных заключенных больничных палат — Александр Есенин-Вольпин — математик, сын поэта Сергея Есенина, писатель и скульптор Михаил Нарица, филолог и правозащитник Виктор Файнберг.
С 1960-х годов для осуждения диссидентов использовалось более сорока уголовных статей. Чаще всего в психбольницы определяли за «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Иногда это делали и без уголовного дела, которое может предусматривать психиатрическое освидетельствование.
Практику лишения свободы и насилия над здоровьем людей по произволу власти узаконили как раз в начале шестидесятых. Она применялась, когда силовикам не удавалось найти хоть какой-то формальный повод для ареста. Другим фактором могло быть нежелание властей привлекать внимание общественности к судебному процессу, в том случае, если подозреваемый являлся известным и влиятельным активистом.
Особенностью таких приговоров было то, что принудительная госпитализация в психиатрическую больницу, в отличие от тюремного заключения, не имела установленного срока. А условия содержания там подразумевали использование психотропных препаратов и многочисленные пытки.
Прекратить этот беспредел в больничных палатах удалось только в конце 1980-х. Первым шагом стала передача Минздраву шестнадцать психиатрических больниц, которые были подконтрольны МВД. Некоторые из учреждений и вовсе ликвидировали. Около 800 тысяч пациентов сняли с психиатрического учета.
Следующим шагом стала декриминализация уголовных статей, по которым судили диссидентов — антисоветская пропаганда и клевета на советский строй перестала рассматриваться как социально опасная деятельность. Также в это время заработал закон, который регламентировал условия и порядки оказания психиатрической помощи.
О попытках реинкарнировать карательную медицину в современной России независимые журналисты пишут последнее десятилетие.
Несмотря на то, что после начала полномасштабной войны с Украиной, давление силовиков на противников путинского режима значительно усилилось, юристы говорят, что тенденция карательной психиатрии не увеличилась, а просто продолжилась. Это – кратчайший путь к закрытым ртам несогласных с Кремлем — не нужно проводить расследование, обоснование меры пресечения, приходить на многочисленные судебные заседания.
Редакция сайта «Утро Февраля» пообщалась на эту тему с правозащитником Алексеем Прянишниковым.
В современной России генетическая память о насильственном содержании в психбольницах работает не только на страх среди граждан, а и среди тех, кто в этом процессе участвует.
«В буквальном смысле – руки помнят. Еще до конца не сменилось поколение психиатров, которые были задействованы в карательной психиатрии в советские времена. Они может и не принимали активного участия во всём том безобразии в силу молодости, но уже видели. Я говорю это уверенно, потому что вижу, какие препараты у нас применяют…Наряду с современными препаратами они пичкают людей галоперидолом, некоторые наши подзащитные буквально теряли сознание во время судебных заседаний под воздействием неправильно подобранных препаратов. Врачи имеют много приёмов и способов, как у человека вызвать эмоции, подловить на слове и дальше использовать это уже в своих медицинских заключениях, которыми они обосновывают, например, необходимость недобровольной госпитализации».
Важным моментом является и то, какой метод психиатрического освидетельствования выбирают правоохранители. Часто это во многом говорит о том, чего обвиняемому нужно опасаться в ближайшие месяцы.
В психиатрии выделяют такие способы исследования:
В последние пять лет под стационарную экспертизу все чаще попадают подозреваемые и обвиняемые по политическим делам, например по статьям об экстремизме и нежелательных организациях. Если человеку безосновательно пытаются назначить такое исследование, высока вероятность того, что расследование уже закончено, и над ним уже вершится путинское «правосудие».
«… Я оцениваю использование стационарной психиатрической экспертизы как дополнительный способ давления в отношении фигурантов так называемых политических дел. Человек попадает в стационар, а что с ним происходит дальше — мы не знаем и мы не можем ручаться, что к нему не подойдут сотрудники стационара и не предложат подписать согласие на лечение, предложить красненькую и синенькую таблеточку…то есть человек в любом случае бо́льшую часть времени проводит наедине с сотрудниками стационара. Я это рассматриваю как наказание человека без приговора».
Формальным основанием для назначения психиатрической экспертизы вообще может стать что угодно, ведь это решение принимает не врач, а следователь — у него могут быть самые разные представления о норме поведения. Ему может не понравится, например, стиль разговора. Реакцию на какие-либо действия правоохранители могут расценить как неадекватную. Сыграть злую шутку может даже травма двадцатилетней давности, полученная в школе на физкультуре.
«Где-то следователю могло не понравиться какое-то ходатайство, которое написал обвиняемый, следователь считает этот текст странным и обосновывать им проведение экспертизы. Где-то во внимание берутся медицинские документы из детства, в том числе о травмах, они любят выяснять, были ли травмы головы, цепляются за какие-то факты из прошлого. То есть, например если есть информация, что у подозреваемого или обвиняемого в детстве были проблемы с психическим здоровьем, соответственно, надо проверить…Еще человек может, например, проявить какую-то эмоцию в психотравмирующей ситуации, когда его задерживают, обыскивают, помещают в СИЗО, у всех может быть разная реакция, это тоже может использоваться как повод к психиатрическому вмешательству».
Подавляющее большинство людей, к которым применялась карательная психиатрия, рассказывают о том, что в стенах больниц к ним не применялось физическое насилие. Однако такой опыт неизбежно оставляет неизгладимый след на ментальном здоровье. Потому что лечение здоровых людей психотропными препаратами — это само по себе истязание.
«Мы имеем дело с тем, что человека помещают в условия несвободы, в окружение не совсем здоровых, а иногда и совсем нездоровых людей…Самое главное, что человек, который не должен подлежать госпитализации, к которому не должно применяться медикаментозное лечение, все это испытывает. Это и есть пытки. Вот, например, у тебя пониженное давление, а тебя начинают пичкать препаратами, которые снижают его еще больше. Пойдёт это на пользу? Разумеется, нет. В таких учреждениях используются препараты, которые меняют психическое состояние человека, они оказывают химическое воздействие на головной мозг, на гормональный фон. Лечение того, чего нет, никогда и никому не шло на пользу. В этом случае они работают на подавление личности».
В местах заключения у вас всегда есть определенный срок нахождения там, а в психиатрической больнице такой опции у «пациента» нет.
«Чем ещё помещение в психбольницу хуже даже той же тюрьмы: например, нарисовали тебе пять лет лишения свободы.
Этот срок стартует сегодня и закончится через пять лет. И человек знает это, считает срок, строит планы, у него есть пусть и не радужная, но определённость. А при том же принудлечении в психиатрической больнице нет сроков, даже в постановлениях судов о принудлечении не указывают сроки. Там этапы жизни длятся по полгода. Раз в полгода проводится повторное освидетельствование. Есть какой-то шанс, что врачи тебя сочтут выздоровевшим и ты выскочишь. Но при этом, надо понимать, что ты находишься в руках у врачей, полностью в их власти. На них может оказываться давление со стороны правоохранительных органов, а они могут быть к этому неустойчивы. Есть масса таких примеров…Непонятно, через сколько таких освидетельствований придётся пройти, чтобы выйти на свободу. И вот эта неопределённость добивает наряду с нейролептиками».
Инструкция:
?Не проявлять никаких эмоций
«…Вообще будьте как можно более сдержанными…Помимо экспертизы, вас ещё могут направить на недобровольную госпитализацию в административном порядке. Например, происходит задержание, человек как-то себя не так повел, неважно как: руки ноги растопырил, кричал. В моей практике была история, когда задержали пожилую женщину по пути в аптеку, она эмоционально на это отреагировала, не оказывала сопротивление, просто словесно выразила эмоции. Первое «гениальное» решение у полицейских — давайте мы ее в психушку отправим…Это мощнейший способ давления на человека: когда ты ещё грубо говоря не имеешь приговора, но тебя уже закрыли под замок».
?Не давать добровольного согласия на лечение
«Не подписывайте никаких бумажек с добровольным согласием на мед.помощь. Для того, чтобы меньше заморачиваться с бумажками, судами, заключениями, правоохранители начинают пугать следственным изолятором и пытками…Очень часто бывает такое, что под этим давлением, будучи в стрессе, человек подписывает добровольное согласие на медицинское вмешательство, на оказание психиатрической помощи. Здесь уже значительно сложнее с этим бороться, он конечно может отозвать согласие. Но самое главное, что человек все это время находится в медучреждении, в четырех стенах и с зарешёченными окнами. Они вполне могут состряпать какое-то заключение, которому суд поверит… Не нужно вестись на блеф, от этого будет только хуже».
?Найти для себя адвоката или правозащитника, если вы занимаетесь публичным активизмом
«Ведь мы же говорим про ситуации, возникающие с политическими и гражданскими активистами. Поэтому, если чувствуешь риски, нужно иметь в запасе контакт адвоката и хотя бы предварительную договоренность с правозащитной организацией или адвокатом…При этом нужно быть уверенным в защитнике, что он не будет склонять тебя к согласию на что-то: от расписок о неразглашении до добровольного согласия на лечение/экспертизу».
?Собрать документы о состоянии здоровья
«…В уголовных делах мы часто используем разные справки, полученные подзащитными ранее в каких-то жизненных ситуациях. Например, мед. документы с заключениями психиатров при постановке на воинский учёт/призыве на воинскую службу, справки для получения водительского удостоверения, для разрешительной системы, где говорится, что человек был признан годен. Может быть человек раз в год ходит на какие-то медосмотры, все эти документы лучше иметь в запасе. И важно их иметь не у себя дома. Лучше хранить в таком месте, из которого не изымут при обыске, но при этом они будут доступны тому, кто потом сможет передать их адвокату».
Редакция сайта «Утро Февраля» уже писала о последних случаях применения карательной психиатрии. Мы рассказывали историю экоактивистки Ольги Кузьминой, которую отправили в психдиспансер, а также Саши Сколиченко и Ирины Быстровой, которым назначили психиатрическую экспертизу просто из-за того, что они выступили против войны в Украине.
После начала российского вторжения в поле зрения СМИ попали также истории Надежды Сайфутдиновой и Марии Пономаренко. Женщины открыто выступили против политики Кремля и занимались гражданским активизмом. Сайфутдинова — мать-одиночка, которая вышла протестовать против войны, зашив себе нитками рот. Из-за этого ее пытались принудительно отправить в психиатрическую больницу.
Марию Пономаренко обвиняют в распространении фейков о действиях Вооруженных Сил РФ. По такой статье ее перевели из СИЗО в психбольницу.
На принудительную экспертизу отправили и нижегородского активиста Алексея Оношкина, сейчас он находится в психдиспансере на принудительном лечении. В своих соцсетях мужчина неоднократно высказывался против войны в Украине. Один из последних его постов во «ВКонтакте» содержал такие строки:
«Если выйду в состоянии овоща — запомните таким: серые выразительные глазки и талант рассказчика…Борьба продолжается, капитуляции не было, Слава Украине, Северной Евразии — Свободу!»
Но как уже подтвердили правозащитники, метод карательной психиатрии используют не только против людей, которые не поддержали войну в Украине или просто последовательно критикуют Путина.
В конце прошлого года в психдиспансер принудительно отправили кубанскую активистку Ирину Григорьеву. А все из-за того, что она судилась с краснодарским Водоканалом, который, как считает активистка, необоснованно взимает с жильцов денежные средства за не оказываемые услуги. Об этом Ирина рассказала «Кавказскому узлу».
«Судья, который рассматривал данное дело, откровенно встал на сторону ответчиков по моему иску. В результате его судейства в основу гражданского дела легли материалы, не соответствующие действительности и ведущие к заведомо неправосудному решению», — рассказала активистка.
«Клевета на судью» стала формальной причиной ее принудительной госпитализации. В лечебнице активистка провела почти месяц, после чего рассказала об унизительных процедурах, которым она подверглась. Женщину заставляли считать, проверяя ее умственные способности. А следователи принуждали ее раздеться и приседать, вероятно ища флешку, на которую Ирина записывала свой разговор с судьей.
Адвокат Григорьевой Кнарик Арутюнян заявила, что в деле его подзащитной отсутствует состав преступления, а к ней банально применили процедуру карательной психиатрии.
«Помещение 53-летней правозащитницы в закрытый стационар краевой психбольницы стало неожиданностью для всех: ее подзащитных и коллег, которые узнали, что она была принудительно из зала суда Октябрьского района Краснодара 28 октября помещена даже не в ИВС, а в психбольницу. Здесь мы все столкнулись с примером «карательной психиатрии», когда неугодных властям активистов, ратующих за закон и права людей, убирают уже даже не в тюрьму, а в «психушку», чтобы лишить их правоспособности и дееспособности защищать не только других, но даже себя», — заявила Кнарик Арутюнян.
Метод карательной психиатрии прошел через изменения по форме, мигрируя из СССР в Современную Россию. Но он остался неизменным по сути: принудительную госпитализацию используют против неугодных режиму. Этот метод применяют, когда сложно посадить человека в тюрьму. В психдиспансерах у «пациентов» подавляют волю, а в лечебницу все еще можно помещать без приговора.
Сейчас в России активно говорят о переполненности тюрем. Если диктатор не уйдет из Кремля, в стране придется построить еще несколько десятков психдиспансеров закрытого типа. И командовать там будут не врачи Минздрава, а следователи из МВД.