Фото: личный архив
Экономист Сергей Алексашенко в интервью «Утру Февраля» рассказал о видах путинской экономики, и чем она отличается от обычной, почему и в каком виде она устоит и возможных сценариях развития России.
Чем путинская экономика отличается от нормальной?
– Есть путинская экономика образца 2000–2008 годов, есть образца 2008–2013, есть путинская экономика 2013–2015 и даже до 2020-го. И есть путинская экономика после 24 февраля. Тебя какая интересует? Они все разные. Политический режим менялся, его экономика, его экономическая политика менялась тоже.
Путинская экономика нормальна в том плане, что основные цены в этой экономике свободные. Ключевая разница между плановой экономикой и рыночной – это как устанавливаются цены: делает это рынок – спрос и предложение. Или цены устанавливает чиновник. В России есть сектор регулируемых цен, не очень большой, хотя он важный – это электроэнергия, газ и коммунальные услуги, время от времени ограничивается зерно, регулируются цены на бензин. Но подавляющая масса цен – свободные. Если на одну чашу положить американскую экономику, на другую чашу положить венесуэльскую или северокорейскую, российская экономика времен Путина была заметно ближе к американской, чем к Венесуэле или Северной Корее.
Она нормальная с точки зрения макроэкономической стабильности. Путин был директором ФСБ в кризис 1998 года, и он его помнит очень хорошо. Его назначили в июле, в августе все грохнулось. И когда он стал президентом, решил: never again и, соответственно, его макроэкономическая политика – прочная, устойчивая, направленная на ограничение дефицита, на свободу курсоообразования – до 24 февраля. Сразу оговорюсь: нормальная макроэкономика не значит, что экономика или экономическая политика либеральная. Если человек говорит, что дважды два четыре, то это не значит, что он – сторонник Просвещения.
Теперь – в чем особенности путинской политики. На мой взгляд, есть три основных блока.
Первое – совмещенное, наверное, с политическим трендом – Путин выстроил личный контроль за крупнейшими компаниями, которые производят основные доходы, трансформировал права собственности в России, права на крупные активы в права пользования. Об этом очень хорошо сказал Дерипаска в Financial Times чуть ли не в 2008 году: «Если мне Путин скажет отдать, я отдам». Как владелец крупных активов ты можешь зарабатывать прибыль, можешь прибыль использовать куда и как угодно, но если ты захочешь что-то продать – должен получить разрешение у Путина. Если захочешь какой-то крупный актив купить, ты должен получить разрешение у Путина. Если ты захочешь создать совместное предприятие с иностранным бизнесом, должен получить разрешение у Путина. Это очень важный момент. Чтобы это было понятно всем олигархам, посадили Ходорковского и разгромили ЮКОС. Кроме того, были Евтушенков с «Башнефтью», Голдовский с «Сибуром», Гусинский с «Медиа-Мост». То есть крупным собственникам показали: «Ребята, вы можете думать о себе все что угодно, кроме того, что вы являетесь полноценными собственниками».
Дальше это транслировалось по всей цепочке. Что-то можно Путину, что-то можно – условно говоря – главе его администрации. Что-то можно премьер-министру, что-то – губернатору, заместителю губернатора и так далее. Короче говоря, возможность лишать собственника прав собственности прошла по всей системе. Суды не готовы защищать права собственности, и это очень важно для понимания современной экономической системы в России.
Второе – за 23 года Путин сконцентрировал в руках государства практически половину добычи нефти, которая является ключевым ресурсом российской экономики. А если добавить «Сургутнефтегаз», то процентов 60. У меня есть ощущение, что сейчас происходит кооптация «Лукойла» в государственную экосистему. Потому что Аликперов и Федун ушли от управления компанией, президентом назначен приятель-соратник Кириенко, ну а Кириенко — это связь с Ротенбергом. И понятно, что компании реально становятся под управление с одной стороны Кириенко, с другой стороны – бенефициаром неочевидным будет Ротенберг.
Руками Набиуллиной проведена консолидация собственности государства в банковской системе, после февраля банковская отчетность не публикуется, но по итогам прошлого года капитал и активы государственных банков были больше 77%. Значит, сейчас это процентов 80. Если добавить 10% – это иностранные банки, то выяснится, что на российские частные банки фактически ничего не остается. Если у тебя огосударствлена банковская система, ты контролируешь все финансовые потоки, ты (как государство) распределяешь финансовые ресурсы, и это является важным моментом, отличающим путинскую экономику от нормальной.
Третий момент, наверное, был переломной точкой – сентябрь 2011 года, когда Путин сказал «я не устал, я возвращаюсь». Это привело к тому, что желание российского бизнеса инвестировать в развитие и будущее резко поугасло. И с тех пор у Путина в его экономической части головы сложилось убеждение, что все хорошее в экономике может быть только от государства и что единственным драйвером экономического роста могут быть государственные инвестиции.
Поэтому с 2012-го навязана идея национальных проектов: задача правительства – направить максимальное количество денег на инвестиции, договориться с бизнесом, чтобы он тоже инвестировал, а куда бизнес будет инвестировать, нужно все время согласовывать с Кремлем. Политика управляемых инвестиций и инвестиций за счет бюджета – это стало важным элементом путинской экономики.
После 24 февраля все изменилось в России. Меняются экономика и путинская экономическая политика. Я бы отметил два основных направления изменений.
Первое – это участие России в глобальной экономике. Даже аннексия Крыма и санкции, которые появились в ответ, ничего в российской экономике всерьез не ломали. Эти санкции совпали с падением цен на нефть, а это российская экономика переживала и в 1998-м, и в 2008-м, и в 2014-м, и в 2015-м, и в 2020-м годах. У России такой цикл. У американской экономики один цикл, у нас цикл сырьевых цен. И в кризисе 2014–2015-го годов влияние нефтяных цен было гораздо сильнее, чем влияние западных санкций. После 24 февраля российская экономическая система совершила квантовый скачок. Не то чтобы она его совершила,.. но она в полете к новому состоянию, которое никто не может артикулировать.
Я как-то уже использовал это сравнение: нынешний процесс напоминает чем-то трансформацию советской экономики после развала СССР. Когда от нее отваливалось все ненужное и неэффективное, и формировался каркас новой экономики – самодостаточный, устойчивый, который может зарабатывать прибыль и может наращивать мышцы.
Сейчас от российской экономики отваливается то, что обеспечивало ее связь с развитым экономическим миром. Не потому что это неэффективно. После Советского Союза отваливалось ненужное, ставшее неэффективным. Неэффективно производить танки. Неэффективно производить цветные телевизоры, компьютеры и видеомагнитофоны. Было неэффективно производить советские автомобили. Сейчас в экономике отрезаются самые эффективные части. То, что обеспечивало соединение российской экономики с мировой. В принципе, есть соединения по сырью – Россия продает и будет продавать сырье; без него мировая экономика не может существовать в нынешнем виде. И было сильное соединения с точки зрения технологий: ни царская Россия, ни Советский Союз, ни постсоветская Россия не были производителями технологий. Они все импортировались. И, соответственно, российская экономика сейчас отказывается – не добровольно отказывается, а ей говорят: «Все. У тебя этого не будет». И этот процесс, как и в 1990-е годы, непредсказуем. Никто не может понять, как далеко это зайдет и как долго будет продолжаться.
Второе важное изменение, с макроэкономической точки зрения, произошло, когда Набиуллина сделала рубль неконвертируемой валютой. И курс доллара стал величиной, которая не основывается на соотношении спроса и предложения, поскольку спрос искусственным образом ограничивается. А курс валют – это очень важная цена в экономике, которая обеспечивает внешнее равновесие. И вот это называется подрыв той самой макроэкономической стабильности, свободы цен.
Что создает иллюзию прочности, нормальности экономики после 24 февраля?
– Я бы разделил: иллюзию прочности и иллюзию нормальности. Это, кстати, не иллюзия, это – прочность. Прочность российской экономики в том, что она – как табуретка. Очень примитивная, но очень устойчивая конструкция. Она хорошо стоит на ногах. Она добывает из земли нефть, газ металл, древесину, выращивает зерно. И все это дело (плюс удобрения) продает на мировой рынок, все вместе это составляет 85% российского экспорта. Чтобы все это дело добыть, нужна добывающая промышленность. Чтобы все это вывезти – нужны трубопроводы, нужна железная дорога и морские порты. Нужна банковская система, чтобы все это обслуживать. А после – на вырученные деньги купить все что этой экономике нужно, и что она не умеет (или объективно не может) производить. Это – четверть продовольственного и половина непродовольственного рынка. Это ключевые технологии, инвестиционные товары. Так было до 24 февраля.
У России достаточно устойчивое сельское хозяйство, соответственно, есть пищевая промышленность. Есть почта, телефон, телеграф. Есть оборонная промышленность. Вся обрабатывающая промышленность за минусом металлургии и химической переработки газов в удобрения и производство удобрений – это меньше 10% российского ВВП. И еще есть бюджетный сектор. Все опирается на сырье, есть сырье – его нужно вывезти, полученные деньги либо потратить на закупку товаров, либо распределить в бюджетных расходах. Поэтому не иллюзия, а устойчивость.
Я не случайно говорил, что Россия с 1996 года, когда советская экономика сжалась до понятного каркаса, четыре раза наталкивалась на серьезные кризисы – 1998-й, 2008-й, 2014–2015-й и 2020-й. Каждый из этих кризисов был связан с тем, что падали мировые цены на нефть и падал спрос на нефть. В 1998 году нефти было очень много, и ее нельзя было продать, в 2008 году физически падал спрос на нефть, и она была никому не нужна. То есть резкие изменения и ощущение неустойчивости российской экономики возникало только тогда, когда резко падала цена на нефть или падал спрос на нефть.
Нынешний кризис в этом отношении отличается. По состоянию на 20 февраля 2022 года нефть стоила 90 долларов за баррель. После чего она поднялась до 120 долларов за баррель. Сейчас опустилась до 95 долларов. Это более чем комфортная цена на нефть, и никакого сокращения спроса ни на российскую нефть, ни на арабскую нефть нет. Наоборот, Байден по всему миру рассылает своих эмиссаров, чтобы добыли нефти побольше. Базовый актив российской экономики – нефть, нужен всем. И вот отсутствие обвала на нефтяном рынке не дает российской экономике резко упасть. Не нужно ждать обвала до тех пор, когда и если западный мир найдет эффективный и безболезненный способ отказаться от российской нефти.
Сказав это, я должен добавить: это не означает, что российская экономика не будет продолжать свое сжатие. Экономика будет продолжать скукоживаться по мере того, как от нее отваливаются элементы, которые связывают ее с глобальным миром. Условно говоря, ушла ИКЕА. Продажи ИКЕА равны половине производства мебели российской промышленности. Понимаю, что это несопоставимые вещи, в одном случае продажа, в другом – производство. И вообще ИКЕА — это не только мебель. И тем не менее – это отвалилось. «Макдональдс» отвалился. Международные полеты почти обнулились. Автомобильная промышленность отвалилась. Добыча газа упала на 20%. Перестали поставлять подшипники, производство грузовых вагонов сжалось более чем вдвое. Сейчас сталевары потеряют 20%, потом угольщики 20% экспорта потеряют. Так оно одно за другое цепляется, цепляется, цепляется, и сколько этот процесс будет продолжаться, какой он будет – и будет ли плавный… Все помнят из детства – длинная ледяная горка, садишься на картонку и ффффффьююююю – едешь и не понимаешь, когда и чем закончится. Вроде ничего резкого. Но это скольжение вниз, и, поскольку ситуация меняется не резко, всем кажется устойчивой.
Леня Бершидский в Bloomberg пишет, что Путин сейчас – раб ситуации. Что кремлевское планирование сейчас носит реактивный характер, а не стратегический. Это ведь очень уязвимая позиция.
– У Путина никогда не было стратегического планирования и стратегического видения. Все 23 года у власти он постоянно решает тактические задачи, ситуативно реагируя на то или иное. Я когда-то назвал это «Эффект грибника». Ты идешь в лес собирать грибы, одна нога делает шаг длиннее, чем другая. И ты, если не контролируешь ситуацию, будешь ходить по кругу. У Путина все тактические действия совершаются, исходя из очень четких целей, четких принципов и интересов. И поскольку он принимает их в своей четкой системе координат – складываются в последовательную цепочку. И поэтому мы можем говорить: он двигал экономику туда-то. Потому что каждый раз, принимая то или иное решение, он опирался на одну и ту же логику. Но даже когда он пытался обрисовывать национальные проекты, национальные цели развития, он не давал понимания того, какой он видит Россию будущего. Контуры будущего определялись усилиями Белоусова и прочих людей из правительства, которые декларировали количественные параметры, как это делал Госплан. «Вот этот показатель нужно поднять настолько, вот этот показатель нужно довести сюда, сюда нужно вот это, а здесь – вот это», но набор количественных показателей никогда не является стратегией. Это что-то другое. Поэтому с Бершидским можно согласиться.
Сейчас в силу того, что от российской экономики отваливаются куски, и происходит это не по инициативе Путина, а в силу решений, принимаемых в других странах, Путину приходится сильнее реагировать на внешние факторы, и это ярче проявляется и потому более заметно. Но и в предыдущие 22 года мы не очень понимали, почему он принимает то или иное решение. Триггеров мы не видели.
Сегодня мы видим их очень четко. Вот простой пример: в 2002–2206 годах Чубайс провел реорганизацию РАО «ЕЭС России». В рамках которой были выделены генерирующие компании. И там, как это? I have a dream. Была мечта привлечь крупных иностранных инвесторов. Привлекли. Одного итальянского, он назывался Enel, одного немецкого – Е.оn, сейчас он называется Juniper. И одного финского – он называется «Фортум». Началась война. Enel и Fortum говорят: «Мы уходим. И активы свои продаем». Огромное количество новых проектов реализовано, они свои генерирующие компании превратили в одни из самых эффективных. Они поставили оборудование, у них есть обязательства ввода новых мощностей, у них есть обязательства поддержки установленного оборудования. И вот они говорят «уходим и продаем». Продаем «Лукойлу», продаем Газпромбанку. А Путин говорит: «Нет! Будете сидеть тут. А поскольку вы остаетесь, никто с вас ответственности за поддержание мощности не снимает. И ответственности за строительство новых генерирующих мощностей – тоже. Не будете выполнять – будете платить штрафы. И штрафы будут такие, что в конечном итоге вы все потеряете как, потерял ЮКОС». Здесь мы очень хорошо видим триггер и очень хорошо понимаем, почему он выпустил этот указ. И к чему этот указ приведет.
Но, в принципе, повторю – Путин все время решал тактические задачи, стратегии у него не было никогда.
Если следовать твоей метафоре про табуретку и сбрасывание лишнего, каким эпитетом ты можешь описать современную российскую экономику после 24 февраля. Это экономика сопротивления?
– Она не изменилась. Она – экономика нефти, газа, трубы и металла. По своему содержанию это экономика, которая… пример из натурального хозяйства: я торгую клубникой, выращенной своими руками. Я на своем огороде выращиваю все что нужно и на это живу. Сегодня ни одна страна в мире, даже Северная Корея, так не живет. Еще Адам Смит объяснил, что страны должны торговать между собой, потому что это выгодно. Российская экономика, на счастье Путина, связана с мировой экономикой через поставки сырья, глобально она не встроена ни в какие технологические цепочки. Нечему рушиться. Мировая экономика не может обойтись без российского сырья. Поэтому характер экономики и сейчас не меняется. Просто какая-то часть отраслей будут отваливаться. Ушла Pepsi—Cola, ушла Coca-Cola. Россия как была поставщиком сырья, так и останется поставщиком сырья для мировой экономики. В ходе каждого из кризисов – 1998-го и 2008-го и так далее годов – доля нефтегазового сектора в экономике только возрастала. Этот кризис приведет к тому, что доля сырьевого сектора возрастет, потому что отвалится не сырьевая часть.
Захватывается часть Украины. Это не Крым, милый и невредимый. Это разрушенная земля, это необходимо восстанавливать. Россия ограничена санкциями. Восстановление будет происходить за счет того, что жители Якутии забудут про мост через Лену. Жители Уфы забудут про очистные сооружения. Россия потянет это?
– Первое. Вплоть до 20 февраля я считал, что войны не будет. Потому что не видел в ней никакого смысла. Я считал, что эта война принесет Путину только минусы. Его действия для меня абсолютно иррациональны. Я впервые не могу объяснить, что он хочет и в чем видит выигрыш для России, для ее будущего. Что он готов признать для себя в качестве победы. Полную капитуляцию Украины? Да, можно воевать до победного конца. Но боюсь, что он не сможет этого позволить. Поэтому ответ на вопрос, сможет ли Россия потянуть оккупацию Херсонской и Запорожской областей вместе с Донецкой и Луганской? – Сможет. В Якутии не будет моста через Лену, а в Башкирии не будет очистных сооружений, а кто спрашивал якутов или башкиров захватывать или не захватывать территорию Украины? Их никто не спрашивал и никогда не спросит. У них нет права голоса, их мнение можно помножить на ноль и успокоиться.
Второе. Мы не знаем будущего. Мы можем гадать. Одна из версий, которая есть у меня, – Путин решил забрать Донецк и Луганск, но при этом Херсон и Запорожье пока готов рассматривать в качестве разменной монеты для мирных переговоров. Как рычаг, как заложника. Его любимая тактика – захватить заложника, а потом выламывать руки.
У Путина в голове концепция «государственные инвестиции – двигатель экономики», соответственно, строительство – это самый простой способ государственных инвестиций. Там есть бойкий товарищ по фамилии Хуснуллин. С одной стороны он хороший менеджер, советский красный директор, который умеет отстроить всех и заставить всех работать. С другой стороны, человек, у которого уровень экономических знаний равен нулю и который полгода назад у Путина на совещании говорил: «Как же так, Владимир Владимирович. Мы выделили из бюджета дополнительные 500 миллиардов рублей на строительство, а нам все как поднимут цены на металл, на цемент, на песок, на арматуру – на все. Почему же они цены подняли?» Зато он на хорошем счету у Путина. Путин считает его эффективным менеджером, этот человек будет отвечать за стройку.
Соответственно, когда и если Кремль решит приводить оккупированную часть Украины в нормальное состояние, начнется огромный строительный проект, который усилиями Росстата будет демонстрировать рост российской экономики.
Крым – это 2,2 миллиона человек. Донецк, Луганск и что там осталось – примерно в два раза больше. Соответственно, на Крым с 2014–2015 годов в среднем у меня получалось 5 миллиардов долларов в год. Но там была большая инвестиционная составляющая, связанная с Крымским мостом, с газовыми сетями, с дорогами и так далее. Даже если предположить, что пропорционально Крыму в два раза больше – десять миллиардов долларов в год, годовой бюджет Российской Федерации по расходам – 400 миллиардов долларов в год. Может себе Россия такое позволить? Может. Да, Якутия останется без моста, Башкирия останется без очистных сооружений, у Собянина будут плитку перекладывать не раз в год, а раз в два года. В общем, десять миллиардов долларов Путин собрать может.
Херсон и Запорожье? Россия сможет себе и это позволить. Другое дело, если там будет партизанское движение, если все будет взрываться, разрушаться, если местных руководителей будут убивать – не очень понятно, как оккупанты будут с этим справляться. Но бухгалтерский ответ на твой вопрос: может ли Россия потянуть? – К сожалению, может, да.
Вопрос про эффект последней капли. Когда я прочитала, что производитель лифтов OTIS уходит из России, подумала, что это будет последней каплей. В какой момент люди скажут: все, Путин, хватит воевать. Надоело.
– Не скажут. У нас есть очень хороший исторический пример. В Германии до 1945 года население не сказало Гитлеру «хватит». В условиях диктатуры большинство населения проявляет покорность и не готово рисковать жизнью даже ради самого светлого завтра. Это с одной стороны. С другой стороны, у нас есть пример Венесуэлы, где благодаря мудрому правлению Мадуро и Чавеса экономика упала больше чем в два раза, инфляция превратилась в гиперинфляцию, товары из магазинов исчезли и основные товары распределяются в натуральной форме даже без карточек, а просто – армией. И тем не менее большинство избирателей на выборах, которые гораздо более свободны, чем российские, поддерживают Мадуро.
Я смотрю вокруг и понимаю, что случаев, когда экономический кризис приводил к смене диктатора, – буквально раз-два-три во всей мировой истории за последние 70 лет. Поэтому, думаю, что последней капли, самой соломинки, которая переломит хребет путинскому верблюду, не будет.
Экономика — это дико живучее существо. Экономика — это производство и распределение товаров и услуг для населения. Ели по экономике не бить кувалдой, она должна расти. Она может расти медленно, но она должна расти. Это естественный феномен. Сравним экономику с капустой. Купили капусту, а какие-то листья тухлые – ты их отрываешь, чтобы остался здоровый кочан. Так и тут – в какой-то момент оставшийся кочан экономики будет здоровым, после этого он будет расти. Он будет расти со скоростью 1% в год, 2% в год, 3% в год. Нет, 3% вряд ли. Но на 2% – может.
Западная экономика выдержит свои же санкции?
– Западная экономика тоже не вся одинаковая. Есть американская экономика. Поскольку у США не было серьезных экономических связей с Россией, она от санкций страдает не очень сильно. Да, есть банковский сектор, который что-то теряет. Есть какие-то маргинальные импортеры-экспортеры. Но в принципе… ну хорошо, Apple не будет продавать свою продукцию, IBM, Microsoft. Да, какие-то потери будут. Но сказать, что российский рынок являлся ключевым для американских корпораций – даже для Pepsi-Cola, Coca-Cola, нельзя, это неправда.
Американская экономика попала в рецессию не потому что Россия начала войну, а Америка ввела санкции, а по своим внутренним причинам.
С европейцами иначе, у них были огромные связи с Россией, и самое главное – они привязали себя нефтегазовой и угольной иглой, с которой соскочить крайне тяжело.
«Газпром» – правильно говорить Путин – постепенно лишал Европу дешевого газа, соответственно, дешевый газ — это электроэнергия, дешевая электроэнергия, это химическое производство. В этом отношении Европа попала под удар, но это не удар от санкций, это удар путинской нефтегазовой войны. Главные проблемы связаны с энергетикой, с тем, что нужно срочно искать новые источники газа, новые источники угля, все это будет дороже, все это будет давить на цены. Мне кажется, все европейцы поняли, что нефтегазовая зависимость от России была стратегической ошибкой. Кроме, может быть, венгерского премьера Орбана, все понимают, что Путин – абсолютно непредсказуемый фрик, действия которого невозможно предсказать, который всем врет и не выполняет своих обещаний. Я не очень понимаю, готова ли Европа до конца отказаться от российского газа или оставит она его долю 5% в своем энергобалансе, но это будет вынужденный переход. Займет это два-три года. Да, возможно, европейская экономика заплатит каким-то спадом. Переживет или не переживет? Конечно, переживет.
По какому пути дальше пойдет Россия при Путине? По пути Ирана?
– Мне кажется, что Иран – это будет очень хорошим сценарием. Это будет между Ираном и Северной Кореей.
Иран уже несколько десятилетий находится под санкционным давлением и осознал, что без опоры на западный мир страна не сможет решать задачи, которые перед ней стоят. А без этого политическая система теряет устойчивость. Поэтому Иран пытается найти лазейки и договориться о совместных проекта. Поэтому Иран активно ищет и эксплуатирует разногласия между Европой и Америкой. И вот уже европейские компании готовы работать с Ираном. Россия, как более развитая экономическая страна, готова была что-то делать в Иране. Включая атомную электростанцию.
Путину осталось максимум 20 лет активной жизни. В силу биологических причин его мыслительный аппарат будет менее гибким, он все более будет погружаться в вымышленный мир – вспомни «Осень патриарха» – и не сможет адекватно оценивать ситуацию. В такой конструкции он не будет искать выхода в восстановлении контактов с развитым миром, а будет продолжать двигаться по пути эскалации. Следовательно, при Путине в России никто ничего серьезного в экономике не будет делать. Китай будет продавать, но инвестировать в Россию, в ее технологическую базу, в модернизацию потенциала не будет. В том числе и потому, что Китай видит в модернизированной России экономического конкурента: Россия, в случае модернизации, сможет производить то же самое, что производит Китай и будет пробиваться на те же рынки, где сегодня доминирует Китай.
В итоге, для путинской России остается единственный путь: опора на собственные силы, о чем Путин открыто говорит. Не хочу сказать, что это на 100% будет Северная Корея, но думаю, что Иран будет очень хорошим сценарием.
