«Новое литературное обозрение» выпустило книгу, в которую вошли сразу две монографии немецкого специалиста по культурной памяти Алейды Ассман. Среди интересующих ее тем есть и такая: как заканчиваются войны? Что надо сделать, чтобы не только прекратились выстрелы, но и исчезла ненависть, разделяющая недавно воевавшие народы? Можно ли похоронить миф о войне? «Утро Февраля» публикует фрагмент ее книги «Переизобретение нации», в которой делается попытка ответить на эти непростые вопросы.
Алейда Ассман. Европейская мечта. Переизобретение нации. М.: Новое литературное обозрение, 2022. Перевод с немецкого Б. Хлебникова. Содержание.
Что такое война? О ней у нас весьма богатые и всегда свежие представления. А что такое мир? По словам Вима Вендерса, мир «по-прежнему занимает первое место в списке новогодних пожеланий, однако в повседневности и в политике это слово превратилось в пустой звук». Кинорежиссер также приводит высказывание Мартина Бубера: «То, что в истории называют миром, всегда было не чем иным, как исполненной страха и прекраснодушных иллюзий паузой между двумя войнами». Мир как короткий перерыв, желанная передышка, но не то, что устойчиво и надежно, — таким выглядит мир в обеих цитатах.
Однако это лишь одна сторона правды. Другая ее сторона — в Европейском союзе мир царит уже семьдесят пять лет. Этот исторический успех нельзя преуменьшать, его следует подчеркивать, задаваясь при этом вопросом: как удалось достичь столь прочного мира, в чем секрет успеха? И еще: что ему угрожает и как продлить этот проект? Ведь мир — это не состояние, а проект. Он должен постоянно поддерживаться действиями и реагированием на новые ситуации и конфликты. Я не могу ответить на вопрос, что такое мир, но могу переформулировать его и спросить: как заканчивают войны? Итак, оглянемся на историю, чтобы на пороге нового десятилетия понять, что продлевает, стабилизирует и обновляет мир.
На вопрос, как заканчивают войны, историки кратко отвечают: капитуляцией или мирным договором. Окончание войны похоже на финал боксерского поединка. Есть победитель и проигравший, вот и вся история. Однако историк Джордж Моссе показал, что можно подойти и по-другому. Он обращает наше внимание на то, что Первая мировая война не закончилась в 1918 году. Конечно, были победители, побежденные и мирные договоры, однако за этим последовало нечто, что он назвал «мифом войны». Если обычно историк представляет себе историю как книгу, которую нужно листать вперед, то Моссе начал листать назад. Он обнаружил в истории влиятельные силы (Akteure), которые не оставили войну в прошлом, а застряли в ней и превратили ее в миф, сделали своим ориентиром в будущее. Это будущее столкнулось с будущим демократов, уставших от войны и желавших мира, мечтавших о Лиге Наций или, как Стефан Цвейг, выступавших за общую Европу. Миф о войне и мышление «друг/враг» сорвали попытки политических новаторов учредить первую в Германии демократию.
Как добиться полного окончания войны? Очевидно, что не только путем мирных переговоров и соглашений, но и с помощью нарративов и языка символов, напоминающих о войне; важно и то, какой политический лагерь получает верховенство интерпретации пережитой и выстраданной сообща истории. Поэтому настало время вернуться к вопросу Моссе, а вместе с тем и конкретизировать формы памяти, которые либо умиротворяют прошлое, либо мобилизуют всегда латентно присутствующий дух войны.
В Европе с мифом войны было покончено в мае 1945 года благодаря союзникам на западном и восточном фронтах. Однако конец ему принесли не только победа и капитуляция, но и общий экономический проект, вновь сплотивший бывших заклятых врагов. Удивительно, что именно французы стали его инициаторами. Ведь на протяжении трех поколений они постоянно подвергались агрессии со стороны немцев и неоднократным унизительным капитуляциям. В некоторых немецких семьях дед входил в Париж в 1871—1872 годах, отец пытался вернуться туда во время Первой мировой войны, а их сын или внук оказался вновь в оккупированном Париже в годы Второй мировой войны. Тем не менее эти много претерпевшие и оскорбленные французы протянули немцам руку для примирения. Без этого жеста и неугасимой веры в восстановление европейского добрососедства ЕС не было бы.
Мирный проект, задуманный после 1945 года Робером Шуманом и Жаном Монне, был в прямом смысле утопическим: они превратили «мечи», то есть сталь и уголь, важнейшее сырье для военной промышленности, в «орала», сделав их основой транснационального экономического сообщества. Так смертельные враги стали мирно сотрудничающими соседями. Следующим шагом, обеспечившим мир, было преобразование бывшей диктатуры в демократию при сильной поддержке США. Столь же важным, как и стартовая финансовая помощь, предоставленная планом Маршалла, стало восстановление правового государства в Германии посредством Нюрнбергских процессов.
Все эти проекты и протекции суть примеры того, как можно эффективно положить конец войне, заложив устойчивые основы мира и безопасности. Сюда же следует отнести еще одну важную меру, которой до сих пор недостаточно уделяется внимания, — политику забвения. Ее активно отстаивал Уинстон Черчилль, по опыту знавший, что память способна разжечь войну, руководствуясь ненавистью и местью. Это и произошло после Первой мировой войны: едва стихли бои, а миф о военном опыте уже побуждал к новой агрессии. Черчилль усвоил этот урок из истории и в 1946 году обратился к студентам Цюрихского университета со следующими словами: «Мы отвернемся от ужасов прошлого и обратим свой взор в будущее. Ведь мы не можем позволить себе год за годом тащить невыносимо тяжкий груз ненависти и злобы, вызванных причиненными в прошлом страданиями. Если мы хотим спасти Европу от бесконечных испытаний и верной гибели, то должны твердо уверовать в возможность единения наших народов и предать забвению все прошлые преступления и ошибки».
Прежде всего следовало забыть миф о войне, чтобы у Европы вообще могло быть будущее. Таким образом, европейский мирный проект был тесно связан с так называемой «политикой подведения черты». Подобный пакт о забвении нередко помогал в истории противоборствующим сторонам обрести новое будущее после гражданской войны. Предпосылкой для такого пакта служит по возможности симметричное соотношение сил. Однако там, где насилие совершается против гражданского населения или беззащитных меньшинств, иными словами, там, где война становится геноцидом, у политики умолчания есть свой предел: она поддерживает преступников и наносит ущерб жертвам. В Германии «подведение черты» было принято немцами с благодарностью и стало опорой не только мира на протяжении четырех десятилетий, но и транснационального экономического союза новой Европы. Оно отправило прошлое в архив и закончило войну, но раскололо Европу, породило новые диктатуры и оставило открытой рану Холокоста. Потому что прошлое не закончилось.
Политика забвения Уинстона Черчилля и политика умолчания Конрада Аденауэра пришли к завершению в 1980-е и 1990-е годы. Тогда же закончилась холодная война. Произошла смена поколений: военное поколение, конфликтовавшее с протестным «Поколением 68», сменили «шестидесятники», которым было уже не двадцать — тридцать, а сорок — пятьдесят лет, и они взяли на себя гражданскую ответственность. С падением Берлинской стены началась новая эра, в нее вернулись воспоминания, которые долго отвергались и лежали под спудом. Прошлое возвращалось благодаря свидетельствам выживших и изучению национальных, городских и семейных архивов. Таким образом, Вторая мировая война заканчивалась неоднократно: первый раз после 1945 года коллективной волей к забвению, второй раз, спустя пятьдесят лет, коллективной волей к памяти.
Первую мировую войну тоже надо было завершить. Это стало очевидно в великом юбилейном 2014 году, когда мировая война через сто лет вернулась в повестку дня и на четыре года стала актуальной темой символической политики, публикаций в СМИ и острых общественных дискуссий. Торжества, приуроченные к этой дате в Европе, везде проходили по-разному, соответственно национальным представлениям об исторических событиях. Важными были также многочисленные транснациональные мероприятия и музейные проекты, в которых об опыте войны говорили индивидуальные биографии. Важнейшая дата коммеморации Первой мировой войны — 11:00 11.11 1918 года, когда на Западном фронте наступило долгожданное перемирие. Если этот памятный день во многих странах отмечался и продолжает отмечаться ежегодно, то в Германии в этот день и в этот час открывается карнавальный сезон. Это тоже замечательный знак европейского разнообразия! Но 11 ноября 2014 года произошло и нечто особенное: французский президент Франсуа Олланд открыл на севере Франции новый мемориал. Комплекс называется «Кольцо памяти», он необычен не только своими размерами, но и формой. Посетители проходят мимо пятисот больших латунных досок, на которых выгравированы имена полумиллиона погибших солдат — причем в алфавитном порядке. Этим алфавитным принципом сознательно разрывается связь между нациями и принадлежностью к войсковой части, не упоминаются и звания. Больше нет ни иерархии, ни лояльности, основополагающих и обязательных для военных. Всех павших солдат объединило демократическое братство смерти. Поэтому мемориал Олланда абсолютно революционен. Он радикально разрушает семантику памятников войны. «Кольцо памяти» — в высшей степени европейский мемориал, посвященный всем павшим на войне и выражающий общую скорбь и память о бессмысленных убийствах. Этот мемориал, порывающий с традиционной риторикой чести и славы, обладает символической силой, способной действительно покончить с Первой мировой войной. Это — «памятник гибели мифа о войне», не больше и не меньше.
Если президент Олланд отклонился от героической традиции памятования, то британский премьер-министр Дэвид Кэмерон поступил наоборот. В 2012 году он представил план создания к юбилейному 2014 году новой экспозиции в Имперском военном музее и в пламенной речи пообещал, что это будет «истинно национальное памятование». Кэмерон обновил британскую версию мифа о войне, включив в свои юбилейные торжества и колониальные войска бывшей славной империи. Он превозносил службу и жертву (the service and sacrifice) павших солдат и пообещал, что память о них сохранится и в следующем столетии. Lest we forget! («Дабы мы не забыли!») — таков девиз торжества 11 ноября, которое год за годом отмечается с большим пафосом. Однако в течение четырех лет на юбилеях, посвященных памяти о Первой мировой войне, упорно обходятся вниманием бывшие союзники и партнеры по ЕС. Этот акцент на национальном мемориальном суверенитете был явным свидетельством британского изоляционизма еще за четыре года до брексита. Если Франция похоронила миф о военном опыте, который уступил место диалогической европейской памяти, то Соединенное Королевство вновь энергично вооружает его.