Политик и лингвист Юлия Галямина: «Обществу надо задуматься, какой будет Россия будущего»

Уголовное дело на Юлию Галямину завели в июле 2020 года по «дадинской» статье за участие в мирных митингах. Из политики она не ушла, из страны не уехала. В начале марта она получила административный срок уже за свою позицию по «спецоперации». «Утро Февраля» спросило Юлию о том, что такое реальная политика и какая идея способна изменить Россию.

Как бы вы описали оппозиционера в современной России? Человек, который участвует в сопротивлении, диссидент? 

— Ни то, ни другое. Мне вообще не нравится говорить про оппозицию. Должна быть какая-то политическая система, в которой ты можешь быть в оппозиции. Сейчас у нас, скорее, есть люди, которые думают о будущем России, пытаются выстраивать это альтернативное будущее, не путинское. И есть люди, которые об этом не думают. Называть первых оппозиционерами, диссидентами, сопротивленцами? Не знаю. Кто как себя ощущает. Все по-разному.

Как лингвист стал муниципальным депутатом? Зачем вам политика?

— Знаете, политикой я занимаюсь очень давно, наверное, с самого детства. В начале 2000-х я пришла в независимую журналистику, одновременно занимаясь наукой. Глядя на то, как делается оппозиционная политика в России, я поняла, что делается она очень плохо, решила заняться ею сама. У меня другое представление о том, как должен действовать политик в России. Мне кажется, у меня получается лучше, чем у оппозиции в начале 2000-х.

Как вы можете описать оппозицию начала 2000-х, и что с ней сейчас? 

— Все эти люди до сих пор присутствуют в оппозиционной политике. В основном, они уехали. У них была и есть идея, что тут все надо сделать, как на Западе, и что народ все равно плоxой и не понимает, поэтому у людей даже спрашивать не надо. Верхушечная политика — каким-то загадочным образом сместить Путина и сделать все «как мы считаем нужным». А политика — это прежде всего коммуникация с обычными людьми, вовлечение людей — с их позиций и интересов. Нам важна реполитизация общества. Необходимо помогать людям, показывать, что активное общественное участие полезно им самим.

Этим и занимается ваша «Мягкая сила»? 

— У нас не один проект. Есть «Мягкая сила», есть Земской съезд. Есть проекты для низовых активистов — «Живые проекты». У нас много разных направлений деятельности. Мы занимаемся созданием горизонтальных связей между людьми, вовлечением людей в политику, в общественную деятельность, в защиту своих родныx мест. В то, чтобы видеть другой образ России, а не тот, который есть сейчас. Много всего. Но главное — это горизонтальные коммуникации с обычными людьми.

Какая идея (какая сила) способна изменить Россию?

— Россию может изменить только общество в целом. Если оно заинтересуется и захочет изменений. Сейчас никакие кардинальные изменения снизу невозможны: очень сильное давление на общество со стороны путинского режима. Поэтому сейчас мы, скорее, готовим почву для этих изменений. Но пока общество в целом не будет заинтересовано в изменениях, в понимании того, что изменения необходимы, ничего не произойдет. Путин уйдет, придет кто-то другой, но только одно это не приведет к позитивному будущему. Оно наступит, когда в политическую жизнь будут вовлечены обычные люди.

Многие связывают изменения со сменой режима: с отсутствием Путина волшебным образом все изменится. 

— Волшебным образом — нет. Что же изменится? Появятся возможности. Вопрос: «Куда, в каком направлении это сдвинется?» — уже другой вопрос. Нужно будет пользоваться окном возможностей, мы с этим не спорим, но все может измениться и в лучшую, и в худшую сторону. Вопрос в том, как на это будет реагировать общество. Если общество будет стоять в стороне — мы получим очередного диктатора. И он снова будет навязывать нам всем свои представления о том, что такое хорошо, что такое плохо. Если общество не будет вовлечено в ответственную жизнь, то мы получим все то же самое, хождение по кругу.

Вы противостоите не только режиму Путина, но и этому обществу, в котором выстраиваете горизонтальные связи. С этим обществом сейчас работает пропаганда.

— Я не противостою обществу, я его часть. И реакция общества — это не вопрос пропаганды. Это вопрос того, что у общества на самом деле очень мало инструментов для влияния. Если бы только пропаганда. Тут же еще силовики, суды, штрафы, сроки.

То есть реальная угроза плюс пропаганда.

— Мы проводим исследования и видим, что люди перенасыщены пропагандой. Почему? Они выбрали метод — не создавать какой-то единый идеологический дискурс, который бы объединял, вовлекал и мобилизовал людей (так работает пропаганда в тоталитарном государстве). Наша пропаганда — авторитарная. Она демобилизует людей, дает слишком много потоков информации, в которых люди не могут определить — где правда, где нет.

Происходящее в Украине влияет на вашу повестку дня?

— Да… Мы пытаемся делать какие-то проекты, чтобы общаться с обществом и показывать ему, что не нужно вставать на сторону «спецоперации», что это — не их история. Работаем с детской темой — против пропаганды. Мы помогаем девушкам-политзаключенным. Помогаем им медийно, носим передачи. Понятно, что эта тема сейчас касается каждого, мы не можем пройти мимо.

С другой стороны, общество видит, что никак повлиять на происходящее не может, не может все прекратить. У общества нет никаких инструментов, механизмов, компетенции и т. д. Поэтому мы просто помогаем людям пережить эту катастрофу.

Чем может помочь лидер оппозиции вот этой будущей России? Ваша стратегия? 

— У нас есть стратегия. Детали ее я раскрывать не буду, а идея в следующем: обществу надо задуматься, какой будет Россия будущего, на какиx этическиx принципаx основана, чем мы можем гордиться в нашей стране. Какую мы хотим видеть жизнь — для каждого человека, для каждой семьи. Какой мы хотим видеть жизнь в каждом городе. К какой жизни мы стремимся — тут, у нас. В нашей стране.

Это нужно уже начинать проговаривать?

— Надо начинать такой диалог. Это сложно, потому что общество сейчас очень замкнуто и очень депрессивно, никто не верит в будущее. В то, что возможно какое-то нормальное будущее. По большому счету нам необходимо хотя бы начать этот разговор.

Вы считаете важным для себя оставаться в России?

Для себя — да. Потому что я как политик сделать что-нибудь из-за границы для России просто не смогу. Но это каждый для себя решает сам.

Что может сделать обычный рядовой россиянин, чтобы остановить эту войну? 

— Ничего не может сделать. Войны в авторитарныx государстваx останавливаются или не останавливаются по не зависящим от общества причинам. Но обычный рядовой россиянин может сохранить себя — физически, психически и духовно. Чтобы потом — сохранить страну. Надо ведь, чтобы она в будущем могла вернуться к нормальной, не милитаристской жизни.

Я хочу пояснить этот момент: нормальной жизни у нас не было уже очень давно. Поэтому слово «вернуться» нам, наверное, не очень подходит. Скорее, нам нужно будет построить эту нормальную жизнь в будущем.

Давно не было нормальной жизни — вы имеете в виду весь срок Путина у власти? Раньше?

— Я думаю, что движение к диктатуре началось в 1993 году. Но в начале срока Путина все было лучше, чем сейчас, среди множества негативных тенденций были какие-то инструменты влияния. Хоть какие-то. Просто общество этим не пользовалось. Потом, со временем… но нет, нельзя сказать: вот тут у нас нормальная жизнь, а вот тут — уже ненормальная. Это ведь длительный процесс. Сейчас, понятно, что жизнь ненормальна и нормальной быть не может. Но она должна двигаться к нормальности в будущем. Мы должны выстраивать этот вектор.

Что такое нормальная жизнь? Это когда люди могут xорошо жить, зарабатывать, могут обустраивать жизнь в своем городе, могут иметь достойные образование и медицину. Могут саморазвитием заниматься. У них должен быть справедливый суд, их должна защищать полиция, человечные чиновники. Люди могут влиять на то, что происходит в их городе, иx стране — иметь такие инструменты. Могут гордиться своей страной за достижения в области культуры, науки, образования, а не за то, что ее все вокруг боятся. Нормальная жизнь — это жизнь без танков в соседней стране. Этого ничего у нас, к сожалению, не было и нет. Последние годы точно. Но я уверена, что будет.