фото: Ярослав Наумков/Facebook
Социолог и политолог, президент Фонда прикладных политических исследований «ИНДЕМ» Георгий Сатаров – один из авторов действующей Конституции России отвечает на вопросы канала «Утро Февраля». Продолжение разговора.
Георгий Сатаров: Мы остановились на пятом вопросе: «Как повлияла война на повестку и политическую жизнь оппозиции», – продолжаем? У меня такая гипотеза. Мнение, как принято говорить официально. В некотором смысле эта власть готовилась к тому, что произошло 24 февраля, довольно фундаментально. Понятно, что такого рода вещи, как вторжение в другую страну, не проходят одномоментно. Я не обладаю какой-то инсайдерской информацией и могу только по совокупности каких-то штрихов собирать их в гипотетическую картину, которая устраивает меня своей непротиворечивостью.
С моей точки зрения, Путин попал под обаяние легкости захвата Крыма, этот подход Генштаба реализовывался, и реализовался с точки зрения и заказчиков, и исполнителей успешно. Он подпал под обаяние этого похода и ему хотелось еще. Думаю, он подталкивал исполнителей и разработчиков – давайте что-нибудь более серьезное. И в какой-то момент ему предложили существенно более серьезную и масштабную акцию, чем то, что произошло после зимней Олимпиады 2014-го. Это акция такого масштаба, которая требует гораздо более серьезной подготовки, самой разнообразной.
Внутри силовых ведомств есть вполне приличные аналитики, которые анализируют такие акции, анализируют опасности, дают свои рекомендации. Наверняка там такие группы работали, анализировали, говорили, что это – все-таки Украина, есть такие-то обстоятельства, связанные с историческим сосуществованием России и Украины. Что нужно серьезно к этому готовиться внутри страны, учитывая возможность предельно негативной реакции большого числа людей. И атака на оппозицию началась серьезно и заблаговременно. Я рассматриваю отравление Навального как часть подготовки к войне. И то, что это не удалось, и пришлось так позорно его сажать – это тоже продолжение этой подготовки. И то, что начались те репрессии против людей, которые выходили на улицы в защиту Навального. Очень мощная ведь волна пошла. Просто тогда началась и атака на все структуры Навального и на правозащитников, журналистов, молодежь. И это была очень мощная подготовка. Это была подготовка с помощью массового террора по запугиванию нонконформистов, противостоящих этому режиму. И та пассивность людей, которая удивляет всех в Украине, она во многом стала результатом этой подготовки. Она является победой режима.
Маленькая ремарка – я часто сталкивался с ситуацией, когда доводы аналитиков, которые получают на стол лица, принимающие решения на самом высоком уровне, не влияют на них. Простой пример – ГКЧП, рекомендации аналитиков внутри КГБ не повлияли на принятие решения о том, что надо запускать этот путч, а там был неблагоприятный прогноз для путчистов.
Незадолго до этого аналогичный заказ получил «ИНДЕМ», который я возглавляю, а мы плотно работали с Верховным Советом РСФСР. К нам пришли такие подтянутые мальчики из комитета по обороне Верховного Совета и сказали: «Не могли бы вы спрогнозировать возможность военного путча?» Примерно такого толка, как произошел реально позже. И мы сказали: «Да, пожалуйста. Приходите через три дня, и мы вам представим свое заключение». Мы представили заключение, в котором было написано, почему этот путч провалится, и последнее, что там было написано, что наверняка не хуже нас есть аналитики в КГБ, и они, скорее всего, подготовят примерно то же самое, что может воспрепятствовать этому путчу. Все, что мы там писали, оправдалось, но этот прогноз – не оправдался. Это просто один из примеров. В данном случае, думаю, произошло то же самое.
Вполне могли быть аналитики, которые прогнозировали шансы стремительной «спецоперации», они тоже могли дать отрицательные заключения, но желание верховного политика перевешивает. И потом, есть дефект слишком длительного пребывания у власти, когда ты становишься уверенным в том, что твое пребывание на самой вершине сопровождается твоей экспертной уникальностью над всеми остальными. Ты знаешь лучше других, чувствуешь лучше других: «мне-то виднее… Вы там что-то предупреждаете, но мне – виднее».
Итак, была деморализующая подготовка, потом сам запуск «спецоперации» подействовал деморализующе. Наиболее активные люди начали стремительно покидать страну. Свой протест они начали реализовывать уже там, когда над ними не нависала угроза уголовного преследования. Это индивидуальное решение каждого, и я не склонен никого обвинять. Поэтому повестку можно характеризовать так: люди сохранили свой антирежимный настрой, они предприняли усилия, чтобы обезопасить себя, сохраняя возможность выражения своего антирежимного настроя. В остальном это никак на оппозицию не повлияло. Потому что ее разрозненность, ее аморфность сохраняется до сих пор. Вот это самое печальное.
Разговоры про вину коллективную, общественную выглядят деструктивно: не помогать друг другу, а упрекать. Особенно эти смешные разговоры про уехавших и оставшихся – кто лучше? Я принадлежу к оставшимся и не очень обращаю внимание на такого рода вещи. Думаю, что уехавшие как раз больше страдают комплексом уехавших, чем оставшиеся – от комплекса страха.
Я различаю категории вины и ответственности. Вина – это категория уголовная. Ответственность – это категория гражданская, общественная. Это категория гражданской позиции. И личной, и общей.
Я отношусь к тем, кто считает, что надо начинать с себя, без этого невозможно быть полноценным гражданином. И создать в России ответственное гражданское общество – в смысле понимания того, что согласно третьей статье Конституции мы все здесь – главные. И поэтому ответственность прежде всего – за нами и на нас. Именно ответственность, а не вина.
Если мы согласны с этой третьей статьей Конституции, что вся власть в России принадлежит народу. А если она узурпирована еще задолго до нынешней трагедии, то как мы позволили нашу власть узурпировать? Это часть нашей ответственности. Об этом нужно думать, нужно анализировать свои ошибки. Нужно о них открыто говорить, чтобы понять, оставить в прошлом и предотвратить в будущем.
Что происходит сейчас с «внесистемной» оппозицией и что правильно было бы сейчас делать оппозиционерам?
– Это важный вопрос, об этом задумывается каждый. Когда ежедневно объявляют новых иностранных агентов – это не наказание, скорее орден. Бывает хуже – возбуждают уголовные дела. Это действительно неприятно. Кроме того, иноагентами объявляют и уехавших. Подумаешь?… Бред какой-то…
Начинать надо с попыток постановки диагноза: почему с нами такое могло случиться? Нужно об этом думать, формулировать, обсуждать вместе с коллегами, представителями оппозиции, с экспертами, которые разделяют какие-то базовые ценности этой оппозиции. Понимать, что одна из кардинальнейших, на мой взгляд, ошибок этой условной внесистемной оппозиции… хотя я считаю, что у нас внесистемна власть, а оппозиция как раз предельно системна, поэтому – чрезвычайно неудачный термин…
Так вот, главная ошибка, главное поражение внесистемной оппозиции – разрозненность во все предшествующие годы. Это наследие 1990-х, у этого есть свои причины. И я бился за то, чтобы предпринимать какие-то попытки объединения, чрезвычайно важные авторитетные люди это делали тогда со мной… Так ничего и не получилось. С моей точки зрения, это самое главное. И, черт побери, это нужно исправлять. Это нужно исправлять прямо сейчас. Хотя бы для того, чтобы не терять времени. Потому что свалиться на тебя реальная ответственность может в любой момент. Точно так же, как это произошло в 1999-м.
Эпизод из февраля 1991 года: мы сидим в кабинете у Сергея Станкевича, заместителя председателя Моссовета (демократы получили большинство после выборов в Москве). Огромный такой кабинет, с огромными окнами. За окном метель хлопьями. Мы на двоих устроили мозговой штурм о стратегии демократов на ближайшие десятилетия, что-то в этом духе. Единственное, что мы придумали, – постепенно врастать во власть, разрастаться внутри власти. К путчу оппозиция была не готова. А главное – к его провалу и свалившейся ответственности. Это урок, который нужно помнить и не терять времени. Но этого не происходит. К сожалению. Всегда ведь жизнь видится такой постепенной, даже в моменты кризиса. А это ошибка.
Что будет с оппозицией, когда не станет Путина?
– Черт его знает? Мне ясно только, что я должен делать… Надо кричать сильнее. Я, пожалуй, сегодня начну что-то делать для этого. Для этого крика. Ведь все будет зависеть от двух вещей: от степени деморализации и дезорганизованности. Там огромный веер вариантов, образующих практически континуум сценариев того, что может произойти. Это не значит, что нужно охватывать, продумывать все возможные сценарии для этого континуума вариантов. Подчеркиваю, это именно континуум, поэтому нужно продумывать варианты, которые работают на какие-то большие зоны. Веер возможных исходов, возможных сценарных развилок.
Это природа хаоса, понимаете? Тут очень много вариантов. Но надо готовиться, и тогда появляется возможность отвечать на этот вопрос гораздо более внятно. Потому что в той ситуации, в которой все находится сейчас, – все ужасно. Единственная надежда, что Ad hoc может возникнуть что-то вместо традиционной нонконформистской разрозненной оппозиции – на базе среднего класса, в той его части, в которой он пересекается с нонконформистами, и в той части, где его достал режим, и так далее и так далее…
Не исключаю, что где-то аккуратненько такого сорта работа уже идет. Если это так – это вселяет оптимизм на момент Х. Говорить об этом нам с вами, безусловно, нужно. Потому что это важно.
