Фото: Global Look Press
- «Ублюдки» и «выродки» как политические термины
- «Освобождение» = оккупация, война = «спецоперация» / СВО
- Негосударственный русский язык
Жалкий лепет оправданья и возгонка ненависти
Война создает свой язык, делая его массовым. В эру интернета это проще, чем при Наполеоне или Сталине. Влияет и характер современной войны, делающей уязвимым то, что когда-то считали дальним тылом, и сделанной зрелищем в режиме онлайн. Тайной остаются планы сторон, но спутник видит движение войск. Атаки на технику снимает дрон. Камеры и свидетели фиксируют точки пусков ракет и их попадания в цель.
Удар по торговому центру в Кременчуге снят на видео. И что бы ни писали «Известия», РБК и иные СМИ в РФ, внушить целевым аудиториям, что «нет там никакого теракта, ни взрыва…» и что «бомбили ангар с европейским и американским оружием», а «загорелся стоящий рядом торговый центр»,– сейчас сложнее, чем прежде.
Публичность разрушений и убийств лишает смысла лепет оправданья. Что бы ни вещал следом за шефом зампостпреда РФ при ООН Полянский про «удары по ангарам» и «новой украинской провокации в стиле Бучи», адресаты его речей на Западе знают: это – попытка скрыть правду. И никакие заявления МО РФ их не разубедят.
Другое дело – массовый россиянин, «прошитый» пропагандой. Тот, в чьей картине мира «мы не бьем по гражданским целям». Ведь его всю жизнь учили, что это подло. И «мы» так не можем. Поэтому советские СМИ молчали о бомбежках мирных афганских сел.
Впрочем, возгонка ненависти может и его ввести в состояние, когда он крикнет «ура!» ударам по роддомам и детским садам. Доведет ли его пропаганда до этого градуса истерии? Вопрос риторический. Прикажут – доведет.
Как? Средства есть. Но сейчас – нее о них. А о политиках, которые пока еще говорят на языке, освоенном при Советах, – либо по СМИ, либо в личном общении.
Зампред Совбеза Медведев ввел в обиход и сделал политическими терминами слова, выученные в питерских подворотнях, – «имбецилы», «ублюдки», «выродки» и иные из того же ряда. Споуксвумен МИД РФ Захарова пляшет свою вечную словесную калинку-малинку. Полянский долдонит в ООН штампы, заученные за советским радио, типа «агония преступного киевского режима» и т. п.
На самом же деле агонизируют российская дипломатия и политический язык.
«Освобождение» = оккупация
Это уже стало общим местом: в СМИ РФ занятые украинские земли именуют «освобожденными». Строго по Оруэллу: «свобода» – это рабство и т. п. Такова логика языка: если задача «спецоперации» – мифическая «денацификация», то избавленные от «нацистов» земли – «освобождены». Что и внедряют в массового россиянина.
И это не отдельный случай. Пропаганда создает кодовый язык – свой для провластных политиков, бюрократов, и тех, для кого никакой войны нет. А их в России, как сообщает антрополог и социолог Александра Архипова в YouTube-канале «Поживем – увидим» – большинство. Для них санкции – это «внешние экономические ограничения». Развал экономики – «хозяйственные сложности». Контрабанда – «параллельный импорт». Цензура – «фильтрация информации». Взрыв – «хлопок». Война – «СВО».
Это ж страшно – война. Это – плохо. Это – зло. Считать так когда-то приучили множество людей. Не зря так популярен стал обиходный девиз-присказка «лишь бы не было войны». Потому-то это множество и избегают даже слов «специальная военная операция» (проклятая «военная»!), а побоище в Украине зовет нейтральными буквами СВО. Что это – ясно, но совсем не так страшно. Пропаганда ловко играет в слова. Вот и «внешние ограничения» вместо санкций – не так обидны. От санкций пахнет карой, поркой, виной. А тут – ноль вины. И можно свалить на других – ограничения-то внешние…
Так начальство придумывает и присваивает язык, который называет русским. Но выясняет: создать жаргон несложно. А присвоить язык – невозможно. Он сопротивляется. Разделяется. И вот появляется…
Негосударственный русский язык
В 2020 году сотрудник Южного научного центра РАН Татьяна Власкина рассказала «РИА Новости», что ученые, с 2018-го исследующие речь, тексты, соцсети и сайты жителей Донбасса, выяснили: там в языке «формируется область, обслуживающая тему войны».
Так, в обиход вошли слова «располага» (расположение войск), «будильник» (утренний обстрел), «сапог» (снаряд гранатомета). Звукоподражания: «гуп» – «разрыв снаряда на земле», «бах» – взрыв в воздухе. Нередки и метафоры. При частой минометной стрельбе говорят: «ковры выбивают». А при мощном взрыве – «грузовик с кирпичом упал».
Так война, ставшая повседневностью, меняет смысл слов, а порой и лишает их смысла. Пример – судьба слова «нацист» на войне в Украине. Им СМИ РФ и конкретные пропагандисты именуют тех, кому вменили роль врага, коего и предъявили массовому россиянину. Причем только как словесный штамп, смутный образ, отсылающий к гитлеровцам из книг и фильмов или скинхедам из российских городских легенд.
Это не значит, что скинхедов нет. Они есть. И в Украине. И в России. Но их число не требует вооруженного вторжения и расстрела мирных сел и городов. Поэтому «нацист» и производная от него «денацификация» – две бессмыслицы. Зато слова «рашизм» и «рашист», напротив, смысл обрели. Нет – это не все русские / россияне. И даже не все отправленные воевать боевики прокремлевских формирований. А те, кто боится Украины и Запада; кто сознательно затеял, ведет и информационно обслуживает войну с ними.
И это тоже – русский язык. Но негосударственный. Кстати, в Украине многие говорят по-русски лучше, чем по-украински. Поэтому этот язык используют по обе стороны границы. Точнее – фронта. И хотя за это может всерьез влететь – в России все чаще используют слова «война в Украине». И это – тот же другой русский. Язык сопротивления. В России сегодня признать и открыто назвать войну войной – значит, бороться с ней и теми, кто в ней повинен. И там, где «ковры выбивают», и в пространстве знаков и смыслов.
