«В 2018 году решил, что готов сесть», – оппозиционер Тимур Тухватуллин о беспределе силовиков и безопасных протестах

Активиста из Казани, оппозиционера Тимура Тухватуллина задерживали более 20 раз. С 2015 года он ведет активную оппозиционную деятельность, за что и попал под пристальное внимание силовиков. Тимур неоднократно выходил на одиночные пикеты в поддержку Навального. Когда Россия вторглась в Украину, Тухватуллин публично выступил против войны и с другими активистами вышел на протест в Казани. После этого на него завели уголовное дело, позже начали угрожать его семье. Каково это – быть российским оппозиционером сейчас, когда из-за позиции тебя не берут на работу даже грузчиком? Почему силовики сами против войны? Существуют ли в России безопасные виды протеста, – свою историю Тимур Тухватуллин рассказал редакции «Утро Февраля».  

Тимур, ты был вынужден покинуть Россию. Почему? Где ты сейчас находишься? 

– Я – региональный оппозиционер, родом из Казани, в данный момент не нахожусь в Казани, в Тбилиси. Сколько тут буду, пока не известно. Уехал из-за угрозы семье, которая появилась после открытого уголовного дела. В марте против меня возбудили уголовное дело по 212-й статье УК – это призывы к массовым беспорядкам, по ней грозит срок до 10 лет. Когда я заявил, что не буду уезжать из-за уголовного дела, была взята стратегия давить на семью. Сидеть в Тбилиси, пока Путин жив, – в планах у меня нет. Надеюсь, получится вернуться раньше.

Что за уголовное дело? После чего его завели? 

– Формальным поводом для этого дела послужило сообщение в публичном протестном чате. Кто-то неизвестный написал: «Давайте пойдем на митинг, купим дубинки, возьмем коктейли Молотова и будем сражаться с полицейскими». И по этому уголовному делу пришли с обыском ко многим казанским активистам. Меня сделали подозреваемым по этому делу, остальных оставили свидетелями. Интересно вот что: я не мог написать это сообщение, когда оно было опубликовано, я сидел под арестом и, соответственно, не мог технически публиковать никакие призывы. Насколько я понимаю, дело в отношении меня закрыли, сейчас я состою в качестве свидетеля. По одной из версий – это сделано для того, чтобы я вернулся в Россию, а там меня могут задержать, к примеру, по делу о «фейках» – за то, что назвал войну войной. За это дают до 15-ти лет. Ну или по какому-то другому делу.

Дело завели по доносу? В целом, насколько сильна в современной России культура доносов? 

– Нет, это был не донос. Это была полицейская провокация. Скорее всего, сами полицейские написали это сообщение, быстренько сделали скриншот, и оно было удалено. Ну и было непонятно, что это именно я сделал, потому что не делал. Там был условный анонимный какой-то ник, по-моему, Микки-Маус или что-то такое. Донос на меня не могли составить.

«Доносы – это проявление гражданской позиции тех, кто за власть, за Путина, но не знает, чем помочь. Мне кажется, это реальные идейные сторонники, которые пытаются что-то сделать. Z на машину налепить по своей воле – это мало. Поехать на войну – кишка тонка».

Доносов не так уж и много, не сильно больше, чем было раньше. Просто так кажется – потому что случаев именно привлечения после доносов к ответственности, их не критичное количество пока что.

Ты сказал, что угрожали твоей семье. Как именно? 

– Пока не могу об этом говорить публично.

Чем занимаешься в Тбилиси? Какие виды деятельности стали недоступны  после отъезда из России? 

– Я не могу находится в России, заниматься правозащитной деятельностью. Не могут работать в избирательных кампаниях, хотя хотел этим летом работать на муниципальной кампании в России. Пытаюсь запустить два общественных проекта. Оба – антивоенные, один скорее связан с правозащитой, второй более антикоррупционный, дай Бог запущу их осенью.

Как давно ты начал оппозиционную деятельность? 

– На  митинге памяти Немцова в 2015 году, мне тогда было совсем мало лет, но я посчитал нужным пойти. Я перестал находиться в стороне и просто наблюдать за происходящим, как я это делал до того. С 2015 года я активно принимаю участие в различных акциях против зверств, которые происходили в России со стороны государства. Также участвовал в выборах, в качестве сотрудника или волонтера штаба. Выборы были разного уровня – от муниципальных до президентских. Последние выборы, в которых я участвовал, были прошлогодние выборы в Госдуму. Я член Либертарианской партии России. Это одна из уцелевших на данный момент российских оппозиционных организаций, которые на низовом, на муниципальном уровне борются с войной.

Когда началась война в Украине, ты выступил публично против действий Кремля? 

– 24 февраля я и еще пара активистов Казани организовали первый митинг против войны. И с тех пор до 27-го числа я выходил на митинги каждый день. 24-го, 25-го, 26-го и 27-го. 27-го меня арестовали, я провел 10 суток в спецприемнике. И после выхода тоже принимал участие и организовывал митинги в Казани против войны вплоть до своего отъезда.

Сталкивался ли ты ранее с неочевидным ущемлением своей позиции? Например, на работе?

– Да. Из неочевидного: я очень долго не мог найти работу. Официально у меня ни разу в жизни не получилось поработать в Казани. Меня не брали ни на какую работу. Я обошел более сотни разных вакансий. Совсем разных. От более или менее интересных мне до уже хотя бы каких-то.

«Не брали даже грузчиком. И единицы из этих организаций мне прямо говорили о том, что есть запрет, условный список. Извини – нельзя».

До этого в 2021 году меня отчислили из университета за мою активистскую деятельность. Замаскировав это отчислением из-за неуспеваемости – из-за несданного экзамена по физкультуре. Но я не сдал его, потому что преподаватель от меня буквально убегал по всем корпусам университета и мне не дали в итоге защитить предмет.

«У нас были разговоры и с деканом, и с людьми из деканата по поводу моей деятельности. Они говорили, что на них давят, но они не собираются ничего с этим делать. По итогу уже решили что-то предпринять, чтобы меня из университета выкинуть».

Сколько раз тебя задерживали за твою позицию? 

– Сложно сказать. Впервые меня задержали в 2017 году. С тех пор больше 20-ти раз,  думаю.

Как к задержанным относились силовики — вот тогда в 2017 году и сейчас? Ужесточились действия?

– Нет, я бы не сказал. На самом деле они ведут себя примерно так же, как и раньше. Условно, силовики делились всегда на две хрестоматийные группы: «добрый коп, злой коп».

«Одни силовики меня буквально душили в автозаке, я помню в 2017 году, за отказ выдать телефон. При этом другой полицейский мне чай заварил, сказал: «Я на твоей стороне, давай держись, и все будет хорошо».

И в последнее время силовики ведут себя примерно так же. За исключением отдельных зверств на улицах, когда они избивают людей, в том числе женщин и пожилых, и детей… Но вот именно само задержание – они могут быть нарочито вежливыми, они могут быть грозными пугающими, ходить говорить какие-то страшные вещи. Но при этом суть у них всегда одна: они работают на государство и защищают преступный путинский режим.

Тебя били, тебе угрожали. Эти факты были как-то зафиксированы? 

– Когда меня душили, никто не захотел выступать свидетелем по возможному делу, и Следственный комитет тогда не стал рассматривать мое заявление.

Били только в тот раз, когда ты отказался дать телефон? Или еще были случаи? 

– Был еще случай. Мне специально очень сильно свернули руки без особой причины, когда я не сопротивлялся. Это было зафиксировано на видео – я просто иду с полицейскими, и они решили меня закрутить. Мне повредили руку. По повреждению руки есть справка из травмпункта, которая уцелела благодаря небольшой, не очень законной махинации врача.

«Полицейский обязан вести в травмпункт при наличии травмы или подозрении на травму задержанного. Меня отвезли, врач дал справку. У меня был разрыв капсульно связочного аппарата или что-то такое. Получив справку, менты просто у меня ее забрали и буквально порвали». 

После освобождения я пришел к этому врачу, он сказал: «Ладно, сейчас тебе ее задним числом выпишу, потому что я все помню, все понимаю и поддерживаю». Выдал мне справку. Потом я предъявил в суде, в Следственный комитет тоже обращался с этой справкой. Но опять же, ничего это не дало.

Сталкивался ли ты с тем, когда понимал, что силовики против войны, но вынуждены тебя задержать по приказу?

– Да, было. Более того, когда меня задержали на четвертый день войны, 27 февраля, в центральном полицейском участке Казани, куда меня привезли, буквально все полицейские, которые были в самом участке, были против войны. Потому что из этого участка, как они мне рассказывали, увезли более ста полицейских, и они все были убиты на войне. И они ужасались. Естественно, это все было неофициально.

По-моему, даже официально не было ни одной жертвы из Татарстана.

«Но вот они рассказали – сто полицейских увезли, и все они погибли на войне, поэтому мы против. Меня еще удивило, что именно поэтому. Их коллег задело. А когда просто зверства, которые их не задевают, они нейтральную позицию занимают». 

Не страшно выступать против путинского режима? Позиция – это круто, но 20 задержаний, уголовные дела, угрозы близким, выламывание двери. Что внутри? Какие чувства? 

– После угроз семье мне стало реально страшно. Потому что для себя я еще в 2018 году решил, что в принципе готов сесть. И у меня раньше была планка в три года –  на сколько я был готов сесть. Потом шесть лет, потом десять – вот так наросло. А когда началась история с семьей, я этого вообще не мог ожидать. Знал, конечно, случаи с Олегом Навальным (брата Алексея Навального объявили в розыск, – ред.), с Юрием Ждановым (отца директора ФБК Ивана Жданова посадили на три года, – ред.), с остальными родственниками оппозиционеров. Но я не знал, что это коснется меня, потому что я более или менее рядовой активист. И, скорее всего, это на уровне властей Татарстана принималось решение, чтобы зачистить даже таких не особо значительных персонажей, как я. Да, на этом моменте мне страшно. Но опять же, моя семья родные прекрасно понимают, что происходит, – все до одного. Они против и власти, и войны. Все до одного. У меня очень много знакомых, у которых родственники, во всяком случае до войны, были за Путина. Сейчас уже против.

Много ли в твоем регионе противников войны? Есть ли те, кто боится высказаться публично, но в узком кругу озвучивает свое недовольство?

– Да, конечно. В Казани всегда было довольно тяжело в плане полицейского аппарата, Татарстан – это вообще такое… Это, конечно, не Чечня, не Северный Кавказ. Но все равно такой условный султанат, где глава региона всегда жестко расправлялся с протестующими. Поэтому уличная оппозиционная активность там всегда была на одном из самых низких уровней в России.

А на бытовом уровне у меня – да. Очень много знакомых выступают против войны. Более того, когда у меня прошел обыск, сломали дверь в мою квартиру и меня уже увезли в Следственный комитет, эту дверь восстанавливали на деньги жильцов подъезда. Все жильцы подъезда узнали из-за чего меня задержали, что я делал, что я не делал. Решили как-то помочь. Ну и ко мне как к правозащитнику – я занимаюсь правозащитой в том числе – обращались учителя, сотрудники бюджетных организаций, которых заставляют вешать свастику Z на машинах, например. А они не хотят, потому что против. И их коллеги не хотят, но не хотят ничего об этом говорить, потому что боятся. И как-то я работаю с этим тоже.

Как высказать свою антивоенную позицию и не загреметь за решетку? Существуют ли в России безопасные виды протеста?

– Сложный вопрос. Я думаю, никак. Только если не наладить в техническом плане пожертвования в сторону лидеров либералистских организаций, помогающих украинским беженцам, которые уехали от войны в другие страны. Либо это информационная какая-то деятельность, как СМИ, которая просто освещает. Но тоже она должна быть анонимной, не привязанной к какому-то устройству. А так… любое малейшее неочевидное высказывание против войны ведет если не к уголовному делу, то сначала к административному. А потом уже и к уголовному.

Какие ты выработал для себя лайфхаки – как не попасть в жернова государственной машины? 

– Полтора года до отъезда из России я жил не по пропискам, я вообще не по прописке. Это нарушение закона, но там небольшой штраф. Но мне было на это все равно. В противовес я получал то, что полицейские просто не знали, где я нахожусь. Не могли ко мне прийти с обыском или для задержания.

«Я понял, что тот информационный след, который оставляет гражданин России техникой или какими-то дополнительными услугами, может сильно навредить, когда силовики захотят прийти к нему».

Я не пользовался сим-картами, которые можно купить просто в магазине. Это были либо левые сим-карты, либо IP-телефония. Постоянно менял. Естественно, у меня не было Wi-Fi. Интернет был подключен изначально через VPN, чтобы первый изначальный след терялся и отследить его было сложно. Но по итогу, когда меня задержали, посадили в спецприемник, полицейские получили доступ в мой телефон. После того как я вышел, они через неделю пришли с обыском – смогли отследить меня по телефону, который был у меня во время ареста в руках.

Эмиграция – это единственный способ безопасно выступать против системы? Или можно, находясь в России, свергать путинский режим?

– Я бы сказал, что есть еще один способ, но очень сложно реализуем, когда почти все оппозиционные организации в России сейчас разгромлены и нет структурного единства оппозиции. Я говорю о партизанском движении. Я знаю, что мне за это, наверное, тоже прилетит по возвращению в Россию. Но все же о партизанском движении думаю давно. Это единственное, что сейчас осталось. Для этого нужно организовать тех радикалов, которые есть сейчас в России, которые массово поджигают военкоматы, подрывают железные дороги, которые ведут в сторону Украины, занимаются оппозиционной деятельностью. Если их всех как-то организовать более или менее структурно, тогда будет эффект. Это чуть ли не единственный сейчас способ вести борьбу с кровавым режимом Путина внутри России.