В дискуссиях по поводу виз для россиян, длящихся уже целый месяц, было сказано так много, что не хотелось бы заново углубляться в этот вопрос. Хочется лишь надеяться, что европейские страны найдут способ не отступать от базовых правовых принципов оценки каждого человека в соответствии с его личным выбором, поступками, заслугами или виной, а не в связи с вещами, которые от него не зависят, – такими, как национальность, место рождения или цвет паспорта. Мне бы со своей стороны хотелось обратить внимание на несколько другой аспект этой истории.
В публичном пространстве практически не была затронута тема о том, что ограничения в выдаче виз, и тем более видов на жительство, бьют не только по людям, которые пытаются выехать сегодня из путинской России и выступают против развязанной Кремлем войны, но и в отношении тех, кто уже живет за рубежом. Многие из эмигрантов новой волны на протяжении нескольких лет в меру своих сил пытаются бороться с путинским режимом и потому объективно не могут вернуться в Россию.
При этом, как я неоднократно отмечала, что далеко не все из них имеют статус беженца или гражданство новой страны. Более того, чаще всего получение гражданства или сроки рассмотрения заявления о политубежище зависят от банальной удачи, а вовсе не от личных качеств конкретных людей. Именно такие эмигранты оказываются наиболее уязвимой группой. По факту, у них уже нет собственной страны, и теперь они рискуют столкнуться с дискриминацией в новых странах. К примеру, активно обсуждаемый в ряде стран отказ от продления ВНЖ на основании только лишь принадлежности к российскому гражданству фактически означает «тихую депортацию» таких людей, зачастую уже переживших немало потерь, гонений и травм.
Вопреки стереотипам о «безоблачной эмиграции», таких людей не так уж и мало. Однако, в отличие от тех, кто все еще живет в России, у них есть возможность как минимум заявить о себе и о своих проблемах на Западе. Именно поэтому тот факт, что за месяц дискуссий сам факт наличия подобных людей и проблем, с которыми они сталкиваются, не были даже обозначены в публичном пространстве, многое говорит об уровне разобщенности и отсутствии солидарности в российской диаспоре.
Следует признать, что российская диаспора была довольно разобщена и до возникновения трудностей с визовыми вопросами. Речь не идет о естественном расколе между сторонниками и противниками Владимира Путина, но о расколе именно в диссидентской, оппозиционной части диаспоры. До февраля текущего года это размежевание носило более идеологический характер. К примеру, часть оппозиционеров выступала против агрессивной внешней политики Москвы и готова была защищать свои новые страны от российской угрозы, тогда как другие выступали всего лишь за «косметические» изменения внутри России вроде борьбы с коррупцией или честные выборы.
Однако после полномасштабного вторжения России в Украину идеологические разногласия стали стремиться к минимуму. На данный момент люди, которые действительно находятся в оппозиции к Кремлю, в первую очередь выступают против российской агрессии и стараются приблизить победу Украины. Однако, несмотря на это, даже среди единомышленников существует множество психологических линий разлома, которые затрудняют взаимодействие внутри диаспоры.
Сюда относятся, к примеру, разница в самоидентификации. Люди, считающие себя патриотами своих новых стран, порой с подозрением относятся к тем, кто даже в эмиграции все еще ассоциирует себя с Россией. Те, кто проходит стадию острой сепарации с прежней родиной и активной ассимиляции в новую среду, не понимают «старую» эмиграцию, уже способную испытывать чувство ностальгии если не по России, то по своему прошлому.
Люди, чья эмиграция прошла довольно «благополучно», без потрясений и необходимости радикального разрыва с прежней страной, часто не способны понять те трудности и лишения, которые проходят сегодняшние эмигранты. Последние же в свою очередь не могут простить «старой» эмиграции ее «сытости» и благополучия. Политэмигранты все с большей придирчивостью изучают прошлое друг друга, и те, кто посвятил свою жизнь борьбе, с трудом находят общий язык с людьми, которые все это время старались жить для себя.
С одной стороны, ситуация с визами и ВНЖ дала россиянам шанс забыть об этих разногласиях. Опасные обобщения некоторых европейских политиков на тему того, что «все граждане России представляют угрозу», а «поведение россиян недопустимо и преступно» действительно серьезно ударили по самоидентификации отдельных людей. Разделение по цвету паспорта заставило часть россиян увидеть в своих соотечественниках товарищей по несчастью и на время забыть о том, чей эмиграционный путь был сложнее, а диссидентский «стаж» – дольше.
Однако общая на всех угроза столкнуться с дискриминацией хоть частично и разрушила неформальные границы прежних союзов, тут же создала новые, разделив людей на тех, кто имеет статус беженца или гражданство другой страны, и тех, у кого этого нет. Проще говоря, вместо солидарности, попытки объединиться и заступиться за пострадавших без вины большинство россиян за рубежом выбрали индивидуальные стратегии выживания.
Зачастую те, у кого есть формальная защита от новых ограничений или угроз таких ограничений, предпочитают не вспоминать об уязвимых группах менее «везучих» эмигрантов и даже отмежеваться от них. Некоторые же из тех, кто еще имеет возможность вернуться в Россию, всерьез начали задумываться об этой перспективе, справедливо отмечая, что на родине их будущее будет хотя бы определяться личным выбором, а не цветом паспорта. Однако ни те ни другие даже не задумались о том, чтобы постараться создать правозащитные организации, обратиться в СМИ или иным способом заявить о существующей проблеме и предложить пути ее решения.
Для сравнения, азиатские, латиноамериканские и иные национальные общины, допустим, в Соединенных Штатах, создают правозащитные организации, предлагают своим соотечественникам юридическую помощь и активно лоббируют интересы своих сообществ в органах власти. В отличие от россиян, живущих в России и только желающих уехать, у зарубежных русскоязычных диаспор есть реальные возможности для такой деятельности.
Разумеется, речь не идет о продвижении государственной российской повестки. Напротив, такие организации должны быть абсолютно независимы от Кремля, придерживаться демократических ценностей и быть лояльными к своим новым странам. Однако те, кто давно живет и работает в западных странах, и уж тем более открыто выступает против политики путинской России, имеют моральное право как минимум заявить о том, что столкнулись с несправедливостью. Также было бы как минимум логично, если бы другие россияне, находящиеся в более выгодных условиях, их поддержали.
Пока же мы видим, что защитой противников российской агрессии, попавших «под общую гребенку», занимаются единицы. Однако по-настоящему результативной такая деятельность может быть, только если она идет «снизу», из диаспор. Именно диаспоры в союзе с властями своих стран могут повлиять на выработку оптимального решения, которое помогло бы наказать виновных и защитить невинных и сохранить базовый правовой принцип личной ответственности.
Именно россияне, находящиеся в оппозиции к путинскому режиму, могут стать единственной силой, способной построить гражданское общество в новой России. Однако пока прогнозы на такое построение довольно неутешительны. Даже находясь за рубежом, россияне крайне редко приходят на помощь своим попавшим в беду единомышленникам, забывая, что именно в солидарности, умении защищать свои права и представлять свои интересы и заключается суть гражданского общества.