Фото: Ivan Trefilov (RFE/RL).
В последнее время антивоенное движение в России обретает женское лицо. Матери, жены, дочери российских солдат, пытаются достучаться до власти с просьбой вернуть их родных домой. Тысячи активисток проводят антимилитаристские акции против войны и нынешнего режима в России. Однако силовиков это не останавливает.
- В России появляется все больше женских антивоенных движений
- Среди самых заметных организаций: Комитет солдатских матерей, «Женщины в черном», «Феминистское антивоенное сопротивление»
- Высказывая свою позицию, активистки часто подвергаются давлению силовиком, оскорблениям горожан и хейту в интернете
До начала войны активистки тоже выходили на протесты, устраивая пикеты против коррупции, домашнего насилия, а также в поддержку политзаключенных. Высказывая свою позицию, активистки часто подвергаются давлению силовиком, оскорблениям горожан и хейту в интернете. О протесте в женском лице «Утро Февраля» поговорило с двумя активистками, которые не единожды подвергались преследованию за свою позицию.
«Если бы мужчины знали,
как этому миру даются люди,
они бы никогда не замышляли войну»
Одиночные протесты
Светлана Марина, 54 года, программист, Киров.
Перелом в мировоззрении Светланы произошел в 2014 году после оккупации Крыма. Тогда женщина начала искать возможность высказывать свою позицию и через несколько месяцев присоединилась к группе Кировских оппозиционных активистов. Тогда Светлана начала активно принимать участие в протестах.
6 февраля 2022 год. Пикет в защиту политзеков
«Многие не понимают и не хотят ничего знать о том, что происходит в Украине»
Был период до 2014 года, когда я политикой не интересовалась. Я смотрела телевизор от случая к случаю. Меня интересовали бытовые вопросы, я думала – все у нас нормально, все хорошо в стране. И получилось так, что в 2014 году, когда брат начал рассказывать что происходит, он живет во Львовской области, я поняла, что в Украине происходит. Это был не то, чтобы ужас, это был страх, оттого, что у нас все плохо и президент – лжец. До этого я в него верила. Думала, что это хороший человек, пока своими глазами не увидела, что люди все ему верят, все поддерживают. И никто не хочет ничего менять и всем все равно. Это было шоком.
Вторая реакция – была сильная злость. Мне захотелось бороться с этим. И я надеялась на ту же реакцию у людей. Что они увидят эту ложь и начнут подниматься. Но сейчас многие просто не хотят думать на эту тему. Они не понимают и не хотят ничего знать о том, что происходит в Украине.
19 февраля 2022 года
«Первый арест случился в 2021 году»
За это время было три ареста. Первый – за Навального, когда я вышла в его защиту. Это было в январе прошлого года. Изначально я не думала принимать участия, но когда началась движуха, мне тоже захотелось. И я закричала. Меня сфотографировали и потом привлекли, составили протокол. Потом в течение года меня не трогали, до 6 января 2022 года. В тот день мы выходили в защиту политзаключенных.
Тогда же в Казахстане произошли события, связанные с уходом Назарбаева от власти. И мы подняли еще один плакат, посвященный Казахстану. После этого моего друга арестовали на пять дней, посчитав его виновным в том, что он нарушил тему согласованного пикета. На следующий день после ареста мы три дня выходили с друзьями на одиночные пикеты. За их организацию мне оформили два ареста. То есть я товарища защищала, а сама получила в два раза больше.
В прошлом году у нас было очень много акций в защиту политических заключенных. Я сама согласовывала практически все акции нашей команды, поскольку ребята нахватали протоколов. В этом году протоколов нахватала я. Теперь я отдыхаю, а ребята пробуют согласовать. Но после 24 февраля нам не удалось согласовать ни одной новой акции.
Выйти против войны мы решили еще в декабре 2021 го года. Тогда уже чувствовалось, что ситуация нагнетается, и мы согласовали и вышли в пикет в центр Кирова. Больше против войны выйти не получилось. Поэтому мы выходили только на одиночные пикеты. На последний одиночный пикет я вышла 18о февраля. Дальше уже было понятно: выходишь – автоматически штраф. Потом мы выходили только тайно. Даже не выходили, а партизанили в основном.
«Начало войны я встретила в спецприемнике, где отбывала свой третий арест»
Вообще все началось еще 23-го, когда российские войска зашли на территорию Донбасса и стало все понятно. Тогда мне оформляли протокол и все мысли были заняты этим. А когда 24-го пошли первые сводки, причем среди них было много фальшивой информации, чуть ли не такой, что мы находимся в Одессе, уже подошли к Киеву – было очень страшно, что там высадился десант. А потом выяснилось, что это все фейки. Было очень страшно и вообще хотелось спрятаться, что у меня и получилось. Я выпала из информационной повестки на несколько дней. Вся душа была против этого. Было очень больно, что люди гибнут. Все переживали.
24 февраля, когда я находилась под арестом, на площади в Кирове собралось около 100 человек. Потом люди стали собираться каждый день. И когда меня отпустили через пять дней, я тоже стала с ними выходить. Среди тех, кто остался, завязались знакомства, сложились какие-то связи, и мы сейчас общаемся. По мере возможности пробуем что-то проводить, помогать людям. Когда беженцев привозили – помогали им. Помогаем политзаключенным.
«Я выхожу для себя, потому что
просто бывает потребность увидеть реакцию людей»
Но сейчас нам не удается согласовать ничего. То есть ничего массового быть не может. Никаких митингов, никаких пикетов. Если кто-то выходит, то это сразу автоматически статья «дискредитация армии РФ». То есть мероприятие продлится меньше двух-трех минут. Мы можем только нанести какую-то надпись на стену, на асфальт. Можем наклеить листовку где-то. Можем просто разговаривать, общаться. Сейчас выступления антивоенного характера невозможны.
На одиночные пикеты я для себя выхожу, потому что просто бывает потребность увидеть реакцию людей. Как относятся люди к уголовному наказанию за то, что ты выступаешь против войны. Реакция сейчас такая: в основном страх. Никто не подойдет. Все стараются пройти мимо.
«Силовики любят с нами работать»
Для силовиков наше правонарушение – это экзотика где-то. Самое нижнее звено, которое с нами работает, вообще любит пообщаться. Поскольку мы люди образованные, воспитанные, бранных слов не произносим, алкоголь не употребляем, живем дома по прописке. Имеем нормальные телефоны, с нами всегда можно созвониться. Им это нравится. Оформлять нас тоже легко, потому что мы не скрываем свою гражданскую позицию. Но, с другой стороны, я в некоторых из них замечаю, что им не нравится, что они делают. Но служба есть служба, они нас оформляют. Где-то с сочувствием относятся, но все равно делают свое дело. В изоляторе тоже нормальные люди, где я находилась. Если там себя нормально вести, то у нас там вполне приличные условия. Не переполнено, ничего. Нету злости такой вот. Желания усугубить ситуацию, сильнее наказать. Просто работу выполняют. Люди работают.
«Вся надежда на то, что в конце концов будет разрушен барьер лжи»
Сейчас вся надежда на то, что будет разрушен барьер лжи. И победа украинских войск – это тот фактор, который может все разрушить. Мы очень надеялись, что когда пойдут гробы, то это как-то людей подвигнет. Но все это происходит тайно. Получается, что жертв эпидемии было гораздо больше, чем погибших во время этой «специальной военной операции». То есть их практически незаметно. Об этом никто не говорит. И войны вообще, как будто нет. Но если ты высказываешься против войны, тебя наказывают. Про нее говорят люди между собой, но только между собой. Что из-за войны цены выросли. Что из-за войны банковские карты не работают. Она есть эта тема подспудно, но она не обсуждается.
«Феминистское антивоенное сопротивление»
Анна, 32 года, активистка «Феминистского антивоенного сопротивления»
Анна, 32 года, активистка «Феминистского антивоенного сопротивления», которое объединилось 25 февраля 2022 года не только для координации протестов против вторжения России в Украину, но и ради поддержки пострадавших. За первый месяц ФАС стало одной из наиболее быстро растущих антивоенных кампаний в России и набрало более 26 тысяч подписчиков в Telegram. В манифесте, опубликованном объединением в своем телеграм-канале, ФАС призвало феминисток по всему миру солидаризироваться против войны, начатой правительством Путина:
«Феминистки сегодня — одна из немногих активных политических сил в России. Власти долго не воспринимали нас как политическое движение, и поэтому мы временно оказались в меньшей степени затронуты репрессиями, чем другие. Более 45 феминистских групп действуют по всей стране – от Калининграда до Владивостока. Мы призываем феминистские группы и отдельных феминисток присоединиться к “Феминистскому антивоенному сопротивлению” и объединить силы по борьбе с войной и развязавшим ее правительством».
24 февраля помню, что была пустота и оцепенение в голове и рыдания, которые не прерывались. Я помню, что это было ощущение ужаса, я не могла ни о чем думать, не могла работать. В тот день я сделала самодельную нашивку с надписью «Нет войне». Перед тем как идти на точку сбора для протеста в городе 6 марта, я закрасила эту надпись так, что можно было догадаться, что там написано «Х%й войне», но на самом деле слов там таких не было. И пришла на место, где мог бы быть митинг, села на скамейку, взяла чаек, ко мне подошли полицейские, и с тех пор я была в несвободе.
Я отсидела 12 суток. Дали всего 13, но я еще в отделении полиции пробыла сутки. Когда я вышла, это было в середине марта, я собралась и уехала в другую страну. И здесь я уже была на нескольких акциях, которые мы инициировали с девушками из местной ячейки ФАС.
«Не думаю, что я могу понять, что переживают люди в Украине. Это настолько вне моего опыта, что я не считаю себя вправе как-то говорить об украинках и украинцах».
Единственное что я умею делать – это работать. Я так и продолжаю. С 24 февраля. Я не могу сказать, что тогда я поняла, что идет реальная война и убивают людей. Это не происходит рядом со мной. Я нахожусь в безопасности, мне не нужно скрываться в бомбоубежищах, в метро. Не думаю, что я сразу поняла, что переживают люди в Украине. Сейчас я не нахожусь в России. Сначала я присоединилась к одной из зарубежных ячеек феминистского антивоенного сопротивления и потом уже включилась в координационную работу. Это было где-то в мае.
ФАС – это децентрализованное феминистское движение, и у нас очень-очень много ячеек по всему миру. И любая или любой могут быть частью ФАС, если разделяют ценности и манифест движения.
«Задача антивоенного движения, акций,
и деятельности – это формирование почвы и
ориентиров для послевоенной ситуации»
Я думаю, что акции протеста не бесполезны, и как я вижу задачу антивоенных инициатив сейчас – это, во-первых, поддерживать друг друга и тех, у кого есть смелость и решимость в таких страшных условиях рисковать и все-таки высказываться за то, во что они верят (сейчас я говорю о тех, кто остался в России). Во-вторых, это привлечение людей из группы пассивных сторонников войны в пассивных противников войны. Эта теория про четыре группы: активные сторонники, пассивные сторонники, пассивные противники, активные противники.
И еще я думаю, что задача антивоенного движения и акции, и деятельности, которая сейчас есть в ФАС и не только, – это создание какой-то почвы и ориентиров для послевоенной ситуации. К сожалению, да, понятно, что война не на недели и не на месяцы вперед. Это будет с нами еще годы, скорее всего. И как-то это время нужно жить. И в следующее, послевоенное время, тоже нужно будет как-то жить. Будет какой-то мир, в котором нужно будет ориентироваться и солидаризироваться с кем-то. И для меня участие в антивоенном движении – это в том числе укрепление и подпитка окружающих в то, во что я верю.
«Мне кажется, единственно действенные способы — это рассказывать людям о том, что на самом деле происходит и показывать данные, отличные от пропаганды»
Я не борюсь с государственной машиной. И не думаю, что активистское низовое движение может бороться с государственной машиной. Это слишком неравные образования, чтобы выдвигать одно против другого. Мне кажется, единственно действенные способы — это рассказывать людям о том, что на самом деле происходит и показывать другие данные, отличные от пропагандистских. Подсказывать людям, как можно на каком-то локальном уровне противостоять тому ужасу, который сейчас происходит.
Из последнего – эти «уроки правды» в школах. Как писать заявление, куда обращаться, если тебя уволили за антивоенную позицию. Как можно избежать призыва и так далее. Я сейчас верю в сумму вот таких каких-то маленьких крошечных индивидуальных противодействий войне. Но в борьбу с государственной машиной – мне кажется, это настолько неравные силы. Что я точно не замахиваюсь бороться именно с ней.
«Очень нужно, чтобы за границей знали, что сопротивление в России есть и оно серьезное и очень много людей против войны»
У нас нет списка активисток, но если обратиться к карте ячеек феминисток антивоенного сопротивления, то там можно увидеть, Корею, Нидерланды, Японию, Францию. Самые разные города и страны на карте обозначены как места, где есть ФАС. Я не могу сказать, что мы что-то делаем для того, чтобы движение набирало обороты – специально для этого. У нас есть цели, на ближайшие полгода. Там скорее про укрепление связей, про большую прозрачность, чем про масштабирование движения.
Мне кажется, очень нужно, чтобы за границей знали, что сопротивление в России есть и оно серьезное и очень много людей против войны. Но в представлении граждан ЕС, например, насколько я знаю, они не в курсе, что есть такие низовые инициативы и что они многочисленны. И часто намного более действенны, чем официально зарегистрированные давно работающие структуры. Поэтому сложилось впечатление, что в России не протестуют, не сопротивляются, потому что ленятся, не хотят. Но по факту мы это делаем.
Просто сопротивляться в авторитарном тоталитарном государстве и в демократическом – это очень разные вещи. И хочется донести, что те риски и те последствия, которые реально несут россияне, протестующие в России, несопоставимы с тем, как себе могут представлять последствия граждане Европы. Что ты можешь получить 22 года за журналистское расследование, что очень много политзаключенных. И это абсолютно нереальные дела, безосновательные обыски и так далее. И вот хочется донести каким-то местным европейским инициативам, что в России все не так, как они могут себе представлять, потому что у нас очень разные реальности.
