«19 февраля началась всеобщая мобилизация, я планировал пересидеть ее дома»: разговор с пленным солдатом

Интервью с пленным Максимом Шапошниковым. Он решил сдаться в плен, потому что не хотел воевать против Украины. Разговаривает с Максимом российская правозащитница и основательница фонда «Русь сидящая» Ольга Романова.

– Как вас зовут?
– Шапошников Максим Евгеньевич.
– Максим Евгеньевич, сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– Как вы оказались в армии, откуда вы?
– Меня призвали как срочника.
– Где вы служили?
– Я нигде не служил, просто я был на учете в военкомате, я учился в университете.
– В каком вы учились университете?
– Донецкий национальный технический университет.
– Вы из Донецка и вас призвали в армию?
– Да, второй курс.
– Как вы попали в плен?
– 27 апреля в селе Мамонтово, возле Кутузовки, Харьковская область, в 5:30 начался минометный артиллерийский обстрел, я был на посту со своими сослуживцами. После того как прошел обстрел, мы сидели в подвале все вместе, к нам в 2–3 часа дня прибежал человек из моего взвода. Прибежал и сказал, что нам лучше сложить оружие либо снова начнется бой уже. Мы вместе приняли решение сдаться, сдали оружие и сдались в плен.
– Максим Евгеньевич, вы звонили родным? У вас есть с ними связь?
– Да, звонил, связь с ними есть.
– Как они восприняли известие о том, что вы в плену?
– Не радостно, конечно, волнуются за меня.
– Как с вами здесь обращаются?
– Нормально, не бьют, не пытают, ничего такого нет.
– А вы знаете, что вас ждет впереди — расследование, суд, наказание, что говорят ваши коллеги или что говорит украинская сторона?
– В Харькове я сидел в СИЗО №27, сначала мы там просто посидели месяц, потом нас перевезли во Львов, тут нам предъявили подозрения в том, что мы предатели Родины, участвовали в террористической организации и в незаконной вооруженной группировке — по этим трем статьям нас и судили.
– То есть у вас уже есть срок, есть наказание?
– Да, 12 лет с конфискацией имущества.
– 12 лет, то есть вам будет 30, когда вы выйдете?
– Да.
– Как вы расцениваете это наказание?
– Как сказать, я оказался на территории Украины с оружием в экипировке сил Российской Федерации. Что-то оспаривать не хотелось, потому что нам говорили, чем скорее пройдет суд, тем быстрее вас обменяют.
– То есть вы рассчитываете на обмен, да?
– Да.
– Скажите, Максим, могло бы быть иначе, вы могли как-то отказаться, могли ли вы сбежать, вы могли как-то изменить то, что с вами случилось? Какой вы дадите совет вашим сверстникам в Донецке?
– 19 февраля началась всеобщая мобилизация, я планировал пересидеть ее дома и пытаться не появляться на улице, потому что говорили, что и из автобусов забирают, и просто с улицы. Так получилось, что мне позвонили из университета и сказали прийти в военкомат с вещами и документами.
– Отказаться и сбежать было нельзя?
– Отказаться можно было, но тогда предъявили бы, что отказался от срочной службы и дали бы 10 лет уголовного срока.
– То есть там 10 лет, а здесь 12 лет и туманные перспективы обмена?
– Да.
– То есть совет вашему сверстнику, который сидит, может быть, в окопе с оружием в руках, – сдаваться или нет – вы можете дать?
– Честно, не могу. Если сдаться в плен, все равно вернетесь живым, я не слышал о таком, что били, либо убивали.
– Вы сказали очень важную вещь, что всеобщая мобилизация в «ДНР» началась 19 февраля, то есть за 5 дней до начала войны лично вы уже догадывались, что будет дальше.
– Я, если честно, не догадывался, не особо интересовался этим, потому что я человек не военный, просто учился себе, сидел дома и все, даже не рассчитывал, что такое может произойти.
– А на каком факультете вы учились? Кем вы собирались быть?
– Факультет инженерной механики и машиностроения, планировал быть инженером-робототехником.
– Максим Евгеньевич, а знаете ли вы о судьбе ваших товарищей по взводу?
– Некоторые сейчас со мной в лагере для военнопленных, судьбу остальных я не знаю.
– Я недавно читала доклад специального представителя при Организации Объединенных Наций, он был посвящен военнопленным в российской форме, которые носили российскую форму в Украине, они брали интервью у военнопленных, которые находятся на территории Украины, мне удалось поговорить с украинскими военнопленными, которые находятся на территории России, скажите, а к вам приходили какие-то правозащитники– международные или украинские?
– Красный Крест приезжал и Организация Объединенных Наций приезжала.
– Они тоже с вами разговаривали?
– Да, они тоже с нами разговаривали.
– Я понимаю, что вы не можете мне ответить честно и свободно, но я, тем не менее, должна спросить, подмигните, что ли, у вас действительно нет жалоб на содержание здесь.
– Таких, чтоб прямо жалоб, нет.
– Какой у вас распорядок дня и что вокруг вас происходит, где вы живете, как вы живете, с кем вместе вы живете, как выглядит ваша кровать, как выглядит ваш рацион?
– Это бывшая тюрьма, здесь содержались заключенные. Кровать обычная, на которой лежит матрас. Подушки, одеяла, простыни – все есть. Нижнее белье и одежда сменная есть, ее даже стирают. Распорядок дня: в 6 подъем, в 7:30 на работу, с 7:30 до 12:30 у нас работа, в 12:30 обед в полвторого дня – опять работа до 16:30. В 16:30 у нас съем с работы, а дальше свободный час, проверки, в полдевятого у нас просмотр телевизора, в основном – новости украинские и в 10 вечера у нас отбой.
– А что такое работа? Где вы работаете? Кем вы работаете?
– На промышленной зоне, тут в лагере для военнопленных, я сейчас работаю в цеху на сборке бумажных пакетов.
– А рацион, что у вас сегодня было на завтрак и вчера на обед?
– На завтрак у нас в основном каша пшеничная, кукурузная, ячневая, разная бывает, четверть буханки хлеба и чай, в обед у нас суп с макаронами и картошкой, иногда даже крупой, картошка как второе блюдо и опять же четверть хлеба, а еще есть салат, на ужин либо каша, либо картошка.
– Вы можете писать письма родным, можете получать ответы? Или это только звонки? И как часто можете говорить с родными?
– Письма мы можем писать через Красный Крест либо через оперативное отделение, в основном пишем через Красный Крест, а насчет звонков был слух, что дадут 15 минут поговорить с родными, но неизвестно, правда это или нет.
– Вы можете сейчас что-то сказать своим родным или своим друзьям, я надеюсь, что они это увидят, по крайней мере мы сделаем все для того, чтоб они это увидели.
– Друзьям хочу сказать и своим сверстникам: сидите дома и не отвечайте на звонки с незнакомых номеров либо просто поставьте телефон на режим полета и все, тогда тебе просто нечего будет предъявить, что ты не ответил на звонок либо его проигнорировал, он до тебя может просто не дойти и все, связь там не очень хорошая в Донецке. Стараться избегать этого всего, чтобы не оказаться в такой же ситуации, как я.
– Маме ничего не хотите передать?
– Мне сейчас вот дадут поговорить с ней, и я сам ей все уже скажу.
– Вы готовы к обмену, вы готовы вернуться в Донецк?
– Вернуться готов, соскучился уже по друзьям, родителям, только не знаю, могут ли опять мобилизовать, заставлять подписывать контракт, но все, кто присутствует рядом со мной, надеемся, что такого не будет.
– А вы не опасаетесь, что вам дадут новый срок за то, что вы сдались в плен? Так уже неоднократно было.
– Опасаюсь, конечно, держал этот вариант в уме, а куда еще деваться, тут оставаться на 12 лет тоже как-то не очень приятно, посмотрим, что будет.
– А когда вы поняли, что вы на войне, что это никакая не спецоперация, что это не учения, а война?
– 7 марта, тогда нас уже привезли в Харьков с Белгородской области, нас собрали 25 февраля в Макеевке, подержали неделю и повезли на ЖД вокзал, после чего нас отправили в другой город на электричке, а оттуда в вагонах Российской железной дороги нас отправили в Белгород, там нас продержали полтора дня и уже отправили в Харьков. Загвоздка в том, что нам ничего не говорили, что мы поедем в Харьков, что даже в Белгород поедем, мы думали, что будем сидеть в Макеевке, и нас никто трогать не будет либо повезут на какой-то полигон пострелять и все. Но оказалось, что нас сразу отправили в Харьков, и мы там пробыли до 27 апреля.
– Мне тяжело вас об этом спрашивать, но я должна вас об этом спросить: вы успели повоевать, стреляли?
– Только на полигоне и все, воевать я не хотел, старался больше отходить от этого, отказываться, если есть такая возможность, но нам и не предлагали особо, мы стояли только на постах и копали окопы и все, использовать оружие мне, к счастью, не приходилось.
– С раннего утра, утра февраля, 24 февраля 2022 года весь мир кричал «война, война, война», а вы об этом не догадывались, пока не попали в Харьков, как это возможно? У вас не было средств связи? У вас не было вообще никакой информации?
– Из средств связи у меня был только кнопочный мобильный телефон, а в соцсети я не особо заходил, не удавалось.
– Вопрос, на который я бы очень хотела получить ваш ответ, когда люди из «ДНР» упрекают остальных, «где вы были 8 лет, когда нас бомбили», и так далее, и так далее, что вы думаете про те самые 8 лет, я понимаю, что вам было 10, но что вы скажете об этих 8 годах, что вы об этом помните, что вы об этом знаете, что вы скажете тем, кто говорит, что эти 8 лет Украина нещадно бомбила «ДНР»?
– Ну насчет того, что Украина бомбила «ДНР», я не хочу утверждать, потому что никто не знает правды и что-то утверждать мне не особо было бы правильным, потому что могут то говорить, а могут то. Я эти 8 лет помню, как свою обычную жизнь, ничего особо не изменилось, единственное, что были проблемы с деньгами, потому что зарабатывал мой отец не особо много. Ну и пару прилетов было именно в мой город, где я жил, но жертв там, по-моему, не прям так много было, пару человек, — это все, что я помню за эти 8 лет.
– Сейчас у вас изменилось впечатление о том, что такое война, что, собственно, вы натворили, хоть у вас особо выбора не было, но вы в российской форме, с оружием в руках оказались на территории другого государства, и есть ли у вас сейчас какая-то информация, что происходит в Украине, что происходит в мире, как весь мир реагирует на агрессию, в том числе на вашу?
– В первую очередь я сожалею, что оказался в такой ситуации, что я был не просто солдатом, оказался оккупантом, это для меня было тяжело осознать, но я уже ничего не мог сделать, сожалею, что в такую ситуацию попал.
– А информация у вас есть о том, что вокруг вас происходит – в мире, в Украине, и как весь мир реагирует на это?
– Не то, чтобы я ее могу получать, но у нас вот с полдевятого до полдесятого просмотр новостей по телевизору, ну вот только оттуда могу черпать эту информацию.
– Вы сказали о том, что у вас есть свободное время, свободный час после 16:30, вы что-то читаете? Чем вы занимаетесь в свободное время?
– В основном идет только общение с другими военнопленными ну и там в шахматы можно поиграть, в домино или в нарды и все.
– Какая-нибудь гуманитарная помощь вам поступает? Я имею в виду, что прежде всего в вашем возрасте вам важно читать, у вас есть доступ к книгам, к газетам, журналам?
– Книги есть, просто походы в библиотеку не так часто идут, по-моему, раз в 2–3 недели.
– И вы можете взять книги?
– Да, могу взять книгу и почитать.
– А у вас остались какие-то мечты? Вы –молодой человек и вам положено мечтать.
– Мечты о спокойном будущем, ни о чем таком прям мечтать я не хочу – ни о славе, ни о деньгах больших, просто спокойная будущая жизнь и все.
– А паспорт у вас какой страны? Вы гражданин какой страны?
– У меня не было паспорта Украины, потому что я не имел возможности выехать за границы «ДНР» и получить его, мне приходилось делать паспорт «ДНР», чтобы поступить в высшее учебное заведение и получать стипендию.
– Вы понимаете, что, вернувшись домой после обмена, вы, скорее всего, окажетесь в России, поскольку в сентябре, скорее всего, будет референдум, и «ДНР» станет какой-то российской автономной областью или неавтономной?
– Я понимаю, что такое может произойти, а куда особо деваться, семья у меня не особо хочет куда-то выезжать, потому что некуда – ни в Украине, ни в России у меня нет ни родственников, ни друзей, только вот быть на месте и все.