Принесли повестку из военкомата.
Завтра иду вносить свой скромный вклад в надирание российских задов.
Уже полтора часа стою в очереди в военкомате.
Очень много народа.
Умиляют дедули с палочками и девочки юного возраста. Очень обижаются, когда их отправляют домой.
Добровольцам и мобилизованным не хватает автоматов. Нас оказалось слишком много, такого наплыва военкомат просто не ожидал.
Люди, которым не досталось оружие, хотят идти на врага хоть с саперными лопатками: «У кацапни стволы отберём». И очень возмущаются, что им этого не дают сделать.
Украинцы — стальная нация. Горжусь, что я — Украинец.
х@йло очень, очень пожалеет, что с нами связался.
Прошедшая неделька выдалась непростой. Главная неудача — отрубился телефон, а зарядить его возможности не было(
Главная удача — удалось посмотреть на реальную работу ребят из Нацгвардии.
Молодые розовощекие бутузы становятся на войне машинами смерти.
Запомнился снайпер. Он, как паук, распластался на углу здания в позе, которую я даже принять не смогу. А парень стоял так, не шевелясь, больше часа!
Мобилизованных никто «под танки» не бросает — на самом переднем крае «мобики» (как называют нас кадровые военные) скорее мешают обученным демонам войны. Мы выполняем второстепенные боевые задачи и помогаем воевать тем, кто это уже умеет делать.
P.S. Бороду я сбрил — ухаживать за ней в полевых условиях нет никакой возможности. Отращу снова, когда прогоним путиноидов обратно к их скрепам-мавзолеям.
Раньше я умел писать журналистские расследования.
Теперь я учусь стрелять из противотанкового комплекса.
Раньше я мог за час создать пять новостей.
Теперь я набиваю автоматный рожок патронами за 45 секунд — и это время уменьшается с каждой тренировкой.
Раньше я изучал коррупционные схемы.
Теперь штудирую тактику ведения стрелкового боя.
Раньше я считал человеческую жизнь священной — даже жизнь своего врага.
Теперь я готов рвать кацапов-захватчиков хоть голыми руками.
Пока российские матери планируют ломать сыновьям руки, чтобы отмазать их от военкомата, мирные украинцы учатся убивать.
И с каждым днём мы будем уметь это делать все лучше.
Чечня 90-х покажется им райским уголком по сравнению с Украиной-2022.
— Седьмая группа! На выход! — разносится по салону автобуса, ставшего временным домом для четырёх десятков мобилизованных.
Поспать снова не удалось.
Открываю глаза. Закрываю и снова открываю. Ничего не меняется, я не вижу даже спинки кресла передо мной.
Наощупь пробираюсь по салону в сторону двери. По пути цепляю бронежилетом чью-то голову. Голова сонно мычит и вяло матерится.
Морозный ветер на улице сразу пробирает до костей. От его колючего дыхания не спасает даже плотный чёрный тулуп, привезённый накануне местными жителями. Тулуп мне явно мал, нижняя пуговица у него оторвана. Образ бомжа-террориста органично дополняет чёрная балаклава.
Перед выходом на пост быстро перекуриваем. Протягиваю сигарету товарищу. В кромешной тьме он её не видит и ломает резким движением руки. Достаю следующую, нащупываю руку товарища и аккуратно вкладываю в неё сигарету.
Подходит старлей, командует строиться. С влажным чвяканием мы идём по раскисшей проселочной дороге вдоль невидимой посадки. За посадкой и слева от нас раскинулись черные вспаханные поля.
Подходим к месту дежурства.
— Если попытаются подойти, то отсюда, — стращает замкомандира и уходит.
Я дежурю у дороги, двое товарищей — чуть в глубине посадки. Договариваемся больше слушать, чем смотреть — глаза в такую ночь бесполезны.
В голых ветвях гуляет февральский ветер. Мозг, не имевший сна уже третьи сутки и подогреваемый температурой за 38, начинает сбоить. Несколько раз мне слышаться шаги в темноте и я пугаю товарищей хриплым «Стой, кто идет!». Но вокруг — никого, кроме трёх замерзающих бойцов.
В телефоне сдохла батарея, часов нет. Время дежурства увязает в окружающей смолянистой черноте.
В поле, метрах в пяти от меня появляется лицо молодого доктора с медицинской маской на лице. Глаза доктора улыбаются. Понимаю, что это галлюцинация, на секунду прикрываю глаза. Улыбчивый доктор исчезает.
Нашу смену слышу, когда они подходят почти вплотную. Пароль — отзыв. Отправляемся обратно к автобусу. Каждые тридцать метров старлей останавливается и делает перекличку: «Первый!», «Второй!», «Третий!», «Четвёртый!».
Оказывается, во время возвращения с одного из постов пропал боец: поскользнулся, упал и потерял ориентацию в пространстве. Он в отчаянии звонил командиру по телефону, но даже не мог пояснить, где находится. Подавать световые сигналы нельзя — накануне по рации сообщили о группе диверсантов, бродящей по окрестностям.
Залезаю в автобус, пробираюсь к свободному креслу по ящикам с патронами и гранатами, стоящими в узком проходе. Завидую храпящим сослуживцам — я на сон даже не рассчитываю.
Не успеваю умостится, как с задних кресел раздаётся громкое: «Фонарик в поле! Тридцать метров! Это дрг!».
— Занять оборону! — отрывисто и хрипло лает капитан.
Мое кресло — недалеко от двери, поэтому я выбегаю одним из первых. Плюхаюсь в грязь рядом с колесом автобуса, вялость как рукой снимает. Слева залегают ещё трое бойцов вместе с капитаном. Быстро распределяем секторы огня, передёргиваем затворы автоматов.
Сзади также слышны клацающие звуки затворов. Вояки мы неопытные, и я опасаюсь, что кто-то из товарищей сгоряча всадит пулю в спину мне, а не диверсанту.
Минут десять лежим, напряжённо вглядываясь в непроглядность ночи. До меня начинает доходить. «Командир!», — громко шепчу я, — «мне кажется, дрг не ходят по полям с включёнными фонарями!».
Капитан с минуту лежит молча, затем даёт отбой тревоге. Загружаемся в автобус под смешки острословов: «Сегодня задержали диверсантов. Отличная маскировка не помогла, их выдали цыганский ансамбль и файер-шоу».
Командир на подколки не отвечает, сообщивший о «дрг» боец старается быть незаметным.
Светает. Рядом с автобусом из сумерек проступают контуры коренастого ореха с повязанными на ветвях грязными носками.
Вскоре после восхода бойцы приводят с одного из постов комок грязи. Им оказывается потерявшийся ночью боец.
«Мы его чуть не пристрелили!», — докладывают постовые. Капитан с облегчением всыпает комку грязи дрындюлей, даёт баклажку с ледяной водой и отправляет мыться.
Приезжают волонтеры с горячей пищей. Бойцы вслух и про себя благодарят благословенный украинский народ, поглощая картошку с курицей.
Заставляю себя поесть, хотя совсем не хочется. Потом заваливаюсь в автобус и наконец-то отключаюсь часа на полтора.
⁃ Седьмая группа! На выход! — будит меня голос старлея.
Удивительно, как благотворно подействовал даже столь короткий сон. Жаропонижающее окончательно ставит меня на ноги.
Мы снова чвякаем по размокшей дороге к нашему посту. Низкие тучи осыпают поля ледяным дождем.
Прошла ещё одна ночь на пути к победе.
Продолжение следует